Основой теории возрожденного естественного права является. Возрождение» доктрины естественного права. Её основные направления. Возрождение естественного права

Среди политико-правовых концепций XX в. особое место занимают учения о естественном праве. Они продолжают традиции философского осмысления права и опираются на различные доктрины, сложившиеся в современной западноевропейской и американской философии, – томизм, неокантианство, неогегельянство, экзистенциализм, феноменологию, персонализм.

Подобно классическим учениям XVII–XVIII вв., современные естественно-правовые теории признают существование наряду с позитивным правом (законами и обычаями) идеального порядка отношений между людьми. Этот высший нормативный порядок и называют естественным правом. Согласно таким взглядам, законы государства являются действительными и легитимными лишь в том случае, если они соответствуют идеальному праву.

Современное понимание естественного права вместе с тем существенно отличается от предшествующих трактовок. По сравнению с эпохой антифеодальных революций коренным образом изменились прежде всего взгляды на человека как носителя естественных прав. В противоположность доктринам прошлого, основанным на представлениях об изолированном, обособленном индивиде, философия и правоведение XX в. рассматривают человека с точки зрения его социальных определений, как участника многообразных общественных связей. В перечень естественных прав соответственно включают не только неотъемлемые права личности, призванные гарантировать ее независимость от государственной власти, но и социально-экономические права человека, свободу объединения в политические партии и общественные союзы, права социальных общностей (например, право наций на самоопределение, право народа устанавливать конституцию государства и т.п.). Новейшие естественно-правовые учения смыкаются с теориями социального государства и плюралистической демократии.

С этим связана и другая особенность современных концепций. Естественное право в них не рассматривается больше как совокупность незыблемых, раз и навсегда установленных разумом предписаний. Метафизическим и априорным доктринам эпохи Просвещения противопоставляют идеи “естественного права с изменяющимся содержанием” (термин введен в оборот немецким юристом Р. Штаммлером), принципы исторически развивающегося правосознания, нравственные и духовные ценности конкретного общества или народа. Естественно-правовые воззрения в современной юриспруденции, иначе говоря, сочетаются с историческим и социологическим изучением правовых идеалов.

В литературе начала XX в. такой подход именовали “возрожденным естественным правом”, понимая под ним возрождение на новой методологической основе традиций рационалистического обоснования права, которые были прерваны во второй половине прошлого столетия развитием юридического позитивизма и формально-догматической юриспруденции. К настоящему времени этот термин вышел из употребления.

Неотомисты (Ж. Маритен, В. Катрайн, И. Месснер) возводят свое понимание естественного закона к философии Фомы Аквинского, чье учение в 1879 г. получило одобрение и поддержку со стороны католической церкви. Официальное толкование доктрины было дано в энциклике папы Льва XIII “Rerum novarum” (1891 г.), в последующих энцикликах римских первосвященников 3 .

Виднейший представитель современного томизма – французский философ и общественный деятель Жак Маритен (1882–1973 гг.). Известность пришла к нему в 30-е годы, когда он преподавал в США и Канаде и приложил немало усилий к тому, чтобы укрепить позиции католицизма на американском континенте. В 1945 – 1948 гг. Маритен был послом Франции в Ватикане, участвовал в подготовке проектов Всеобщей декларации прав человека. Главные его сочинения по проблемам социально-политической теории – “Интегральный гуманизм”, “Права человека и естественный закон”, “Человек и государство”.

Концепция Маритена, как и концепции других последователей неотомизма, построена на соединении традиционных для религиозной философии представлений о божественном происхождении государства и права с положениями современной науки, принципами историзма, идеями развития культуры и социальной обусловленности политики. Философ стремился выработать “интегральную” доктрину, открытую для гуманистических и демократических воззрений современной эпохи. В своих трудах Маритен проводил различие между первопричиной социальных институтов (усматривая таковую в боге) и реальной детерминацией происходящих в обществе событий. “Проистекая всецело от народа, власть изначально происходит от Бога”, – писал он. Учение Маритена представляло собой не что иное, как один из вариантов модернизации социальной теории католицизма применительно к условиям высокоразвитого индустриального общества.

Источником естественного закона, согласно его концепции, является бог, который обладает абсолютным суверенитетом над своими созданиями и не несет перед ними моральных обязанностей. Маритен определял естественный закон как установленные божественным разумом “универсальные нормы права и долга”. Бог – первый принцип естественного права. Человек же имеет естественные права и способен осознать их в силу своей сопричастности божественному разуму. “Личность обладает абсолютным достоинством, поскольку она состоит в прямых отношениях с Абсолютом”. Как ревностный католик, Маритен был убежден, что верующие полнее и глубже ощущают веления естественного закона, чем атеисты. В его сочинениях подчеркивалась также роль католической церкви как хранительницы естественного права.

Признавая существование вечного и неизменного закона, Маритен считал, что естественное право раскрывается людям постепенно, по мере развития культуры и приближения человека к богу. Каждая эпоха, полагал он, имеет свой “исторически конкретный идеал”. В связи с этим Маритен оценивал как бесплодные попытки составить полный каталог естественных прав индивида на все времена. “Декларация прав человека никогда не будет исчерпывающей и окончательной. Она всегда будет зависеть от уровня морального сознания и от уровня цивилизации в данный период истории”. Современная эпоха характеризуется, по мнению философа, стремлением расширить и обновить понимание естественного права, сложившееся в XVIII столетии.

Маритен предложил собственную классификацию прав человека, разделив их на три вида.

Фундаментальные права личности (человека как такового) включают в себя: право на жизнь и личную свободу, право вступать в брак, право частной собственности, право на стремление к счастью и др. Эти права являются естественными в строгом значении слова, ибо коренятся в самой природе человека как свободного и духовного существа. Личность, писал Маритен, принадлежит миру высших ценностей.

Политические права (или права гражданина) определяются законодательством страны, однако косвенно они зависят от естественного права и образуют его продолжение, ибо установления государственной власти становятся законом лишь в силу их соответствия естественному праву.

К политическим правам относятся: право народа устанавливать конституцию государства и определять форму правления, право граждан на активное участие в.политической жизни, в том числе в выборах, право объединения в политические партии, свобода высказываний и дискуссий, равенство граждан перед законом и судом. Согласно взглядам Маритена, реализация этих прав с помощью церкви приведет к установлению христианской демократии, т.е. “по-христиански устроенного светского государства”.

Наконец, социальные права человека (права трудящегося) охватывают: право на труд, право объединения в профсоюзы, право на справедливую заработную плату, право на социальное обеспечение в случае безработицы или болезни, по старости и т.п. Трудящиеся вправе участвовать при наличии соответствующих условий в управлении предприятием, стать его совладельцем. Признание социальных прав личности наряду с правом частной собственности позволяет, считал Маритен, избежать пороков как капитализма, так и социализма. Философ отстаивал идеи “третьего пути” развития общества.

Учение Маритена явилось одной из концепций, идейно подготовивших разработку Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 г.

Современные теории естественного права получили наибольшее распространение в середине столетия. Интерес к ним во многом был обусловлен стремлением демократических кругов покончить с практикой авторитарных режимов на европейском континенте. Естественно-правовые концепции того времени сыграли видную роль в дискредитации фашизма, в утверждении общечеловеческих ценностей и норм международного права как основы современной демократии.

С принятием Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.. Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г. и других конвенций, имеющих обязательную силу для присоединившихся к ним государств, влияние естественно-правовых учений пошло на убыль.

Политики и юристы, аргументируя свои позиции по правам человека, предпочитали ссылаться на международные пакты и во многих странах утратили интерес к теории естественных прав личности. “Эта индивидуалистическая философия естественного права повсюду изжила себя и не встречает больше сочувствия у законодателей и влиятельных мыслителей”, – писал в 1972 г. французский социолог Р. Арон. Примерно в это же время В. Майхофер и А. Кауфман, крупнейшие представители естественно-правовой школы в немецкой юриспруденции, выступили с заявлениями о бесперспективности дальнейших теоретических исследований естественного права.

В 80-е гг. идеи естественного права продолжали разрабатывать католические философы (Дж. Финнис), последователи религиозного персонализма.

Нормативизм Г. Кельзена

Основная работа Г.Кельзена (1881-1973 гг.) австрийского философа права называется "Чистая теория права" (1934 г.). Под этим названием строилась такая теория позитивного (т.е. существующего, действующего) права, которая, в обеспечение своей "чистоты", отказывается заранее от познания всех элементов, которые оказываются чуждыми позитивному праву. Кельзен считал, что специфическая и специальная наука права (юриспруденция) должна различаться и обособляться от философии справедливости, с одной стороны, и от социологии (познания социальной реальности), с другой стороны.
Предмет изучения теории права ("общей теории права") составляют законодательные нормы, их элементы, их взаимоотношения, правопорядок как целое, его структура, отношения между различными правопорядками. Цель теории - снабдить юриста (правоведа и практика), а прежде всего судью, законодателя и преподавателя пониманием и описанием позитивного права его страны. Наука должна описывать свой объект, таким, какой он есть, а не предписывать, каким он должен быть с точки зрения ценностных соображений. Последнее есть предмет политики, который имеет дело с искусством государственного управления, с деятельностью, направленной на ценности, а не на объект науки, направленной к познанию реальности.
Чистая теория права рассматривает свой предмет как некую копию трансцендентальной идеи; она проводит в то же время ясное разграничение между эмпирическим правом и трансцендентальной справедливостью путем исключения последней из своего специального научного рассмотрения. Она видит в праве не проявление сверхчеловеческой власти, а специфическую социальную технику, основанную на человеческом опыте. "То, что не может быть обнаружено в содержаниях позитивных юридических норм, не может войти и в правовое понятие", - утверждал Кельзен.
Согласно теории Кельзена, универсальным логическим предположением (и оправданием) значимости позитивного права, "его обязательности и действенности", является так называемая "основная норма". Эта норма призвана вводить все официальные действия должностных лиц в контекст правопорядка.
В трактовке соотношения права и власти, права и государства позитивистская традиция проступает наиболее отчетливо, особенно в выводе о том, что право, согласно чистой теории права, есть "специфический порядок или организация власти". Государство выступает в двух измерениях - как господство и как право.
Представляя теорию права обособленной от моральной философии, Кельзен мало чем отличается от аналогичной установки Дж.Остина, с той лишь разницей, что он несколько обновил терминологическое оправдание правоведения как науки эмпирической и "социально-технической". Если у_0стина мораль и право разделены непроницаемым барьером, то у Кельзена речь идет скорее о степени обособления права от морали, а юриспруденции от политики. Тем не менее, Кельзен признавал тот факт, что право в его реальности (как регулятор поведения) характеризуется таким свойством, как результативность и действенность, и что по-другому все это называется властью права (закона). И хотя право и власть не одно и то же, само по себе право не может существоватьбез власти, а потому право и трактуется чистой теорией права как "специфический порядок власти или организация власти".
Свою позицию в отношении доктрины естественного права Г.Кельзен высказал в статье "Доктрина естественного права перед трибуналом науки" (1949 г.). Г.Кельзен характеризует естественное право как доктрину, предлагающую определенное решение извечной проблемы справедливости. Она пытается ответить на вопрос, что правильно и что неправильно во взаимоотношениях людей. При этом исходит из того, что можно различить, что естественно, а что неестественно в поведении человека. Кельзен считал, что здесь происходит смешение различий между научно-общепризнанными законами природы и правилами этики и юриспруденции. Оценка "естественности" в поведении человека основывается на субъективной оценке: она означает лишь то, чтооно (поведение) соответствует тем нормам, которые базируются на позиции определенного мыслителя. При этом позиции, скажем, Гоббса отличаются от позиций Локка или Руссо.
Позитивистский вариант кельзеновского правоведения получает дополни­тельное объяснение в традиционной для позитивизма трактовке соотношения науки и политики. Кельзен исходит из того, что независимость науки от политики общеизвестна. Под этим подразумевается, что поиск истины не должен быть подвержен влиянию политических интересов, которые преследуют цель установления или удержания какого-либо общественного строя или института. Политика есть искусство управления, функция воли, которая проявляется в виде активности, основанной на определенной системе ценностей. Наука же - функция познания, ее целью является не управление, а объяснение. Научные суждения могут быть либо истинными, либо ложными, они не должны основываться на ценностных суждениях, субъективных по своему характеру.

Юридический позитивизм считал право творением государства, зависимым от его власти и подчиненным ему. Поэтому он отстаивал статус юридической нормы как единственной формы бытия права, а это противоречило доктрине естественного права. Пренебрежение естественными принципами права в значительной мере способствует произволу и деспотизму, от которого принципиально не может оградить ни одна конституция или демократическая форма государственного устройства. Поэтому как протест против позитивистского типа правопонимания с конца XIX в. возрождается естественное право, исследующее логику и механизм соотношения природных прав с позитивными.

Каждое из современных направлений антипозитивистской правовой мысли развивает свое представление о естественном праве, его истоках и смысле, форме проявления и действия, определяет методы его обоснования, задачи, функции, принципы и нормы, формальные и ценностные свойства, онтологические, гносеологические, антропологические и аксиологические характеристики.

Возрождение естественного права - это поиски универсальных понятий, основной целью которых является руководящий идеал, а не конкретное предписание, и этот идеал реализуется в правотворчестве и правоприменении. Современные концепции естественного права требуют императивного обновления содержания юридических норм в соответствии с потребностями формирования правовой государственности и гражданского общества.

На рубеже XIX-XX вв. в процессе возрождения естественно-правового типа мышления усилились оценочные и пояснительные подходы к правовым явлениям, хотя интенсификация этого процесса произошла уже после Второй мировой войны. Это было ответом на капитуляцию классического позитивизма перед тоталитарной властью, в 1920-1930-х гг. утвердившейся в нескольких странах Европы. Механизм естественного права заработал прямо противоположным образом: по принципу определения прав власти, исходя из примата соблюдения прав человека, а не наоборот. Утверждалось существование высших, независимых от государства норм и принципов, олицетворявших разум, справедливость, объективный порядок ценностей, мудрость Бога.

На протяжении XX в. произошло возрождение теорий естественного права, которые основывались как на неоклассической, так и на неклассической интерсубъективистской парадигме мышления. В определении сущности права современная естественно-правовая мысль в целом сделала акцент на том, что право является правильным по содержанию, а не по юридической форме и поэтому не каждый закон, точнее, не каждое правовое юридическое решение - законодательное или судебно-административное, - будучи формально корректным, соответствует основополагающему принципу верховенства природных прав человека по отношению к его социально приобретенным правам. Если закон признается явлением политическим, т.е. допускающим возможность произвола при его формировании, то право является силой, противостоящей произволу. Поэтому право воспринимается не только как явление, возникающее «естественным образом» наряду с другими основными атрибутами социального бытия человека, но и как системообразующий фактор социального бытия человека. Отсюда проистекало и другое важное положение естественно-правовой мысли, а именно: содержание закона должно критически оцениваться с позиций знания о должном естественном праве. Именно естественно-правовой подход, претендуя на адекватное выявление сущности и значения правовых явлений, скрытых за формальными признаками позитивного права, требует оценивать их и с аксиологической точки зрения.

Сущность концепций возрожденного естественного права независимо от их различий определяется общим для них методом осмысления, объяснения и оценки правовых явлений. Это проявляется в понятийном разграничении и критическом сопоставлении права и закона, в частности с позиций «естественной» справедливости. Почти все сторонники естественно-правового типа мышления раскрывают право как неустановленную, неконвенциональную, безусловную, воплощенную в «природе» справедливость, как идеальную, трансцендентальную, экзистенциальную истинность человеческих отношений. Справедливость как критерий оценки закона и императивности права сопрягается с дозаконотворческими закономерностями, отношениями и требованиями: сверхпозитивными принципами и нормами, проявлением формального требования справедливости в единичных отношениях и в ситуациях трансцендентальной рефлексии разума, который критично воспринимает закон в изменчивых социально-исторических условиях.

Следует отметить, что в рамках всего современного естественноправового подхода право рефлексируется достаточно всесторонне, что позволяет познать его целостно в онтологическом, гносеологическом, антропологическом, аксиологическом и институциональном аспектах как с рационалистических, так и с иррационалистических позиций. В этом смысле действительная природа права проявляется вследствие творческого дискурса представителей разных формаций позитивизма, объективизма, субъективизма, мировоззренчески-ме- тодологические ограничения которых преодолеваются интерсубъективистскими актами феноменологически-экзистенциальной и герменевтически-коммуникативной рефлексии.

Среди концепций, возрождающих естественно-правовое мышление на почве неоклассицизма, находим неотомистские, неокантианские и неогегельянские модели.

Концепция вечного и неизменного естественного права, которое определяет человеческие нормы поведения, формы общественного сознания, сущность позитивного права, его мораль, разработана, в частности, неотомистами Ж. Дабеном, Ж. Маритеном, И. Мессне- ром.

Особо влиятельной, получившей одобрение II Ватиканского собора (1962-1965), стала концепция Ж Маритена (1882-1973), которая раскрывается в содержании многих работ, вошедших в наиболее полное 13-томное издание его произведений. Среди них главенствующее место занимает монография «Человек и государство», посвященная анализу сложного проявления правовой реальности в контексте противоречивости современного социального бытия. В этом смысле все этапы человеческой истории предстают как диалектическая связь нормальной и аномальной тенденций развития мирового социума, представленных двумя в определенной степени противоположными, но взаимодополняющими его модусами: сообществом и обществом. Они соответственно предстают как социальные феномены правовой реальности естественного типа и организации договорного типа.

Согласно Маритену нормативная роль общества как организации договорного типа состоит в том, чтобы содействовать естественному развитию сообщества. Примененные в этом контексте мероприятия по минимизации административного регулирования имеют целью максимальное развитие социального плюрализма, личной свободы и творческой инициативы. Такое взаимодействие сообщества и общества приводит к тому, что феномен суверенитета может проявляться только как относительный, или соотносимый, но не как абсолютный: как в сфере социальной автономии, так и во властной сфере государства.

Исследуя проблему соблюдения прав человека, Маритен приходит к выводу о том, что в конце концов регулировать отношения между индивидами и социальными слоями на самом высшем их духовном уровне в состоянии только религия и церковь. Вырваться из трагического круга социальных невзгод современности, по его мнению, возможно лишь при условии глобального утверждения теоцен- трического гуманизма, персоналистической демократии, религиеза- пии всех сфер духовной жизни и толерантных межконфессиональных отношений между верующими.

Эти идеи способствовали лучшему пониманию значимости роли естественного права в гармонизации социума так же, как и концепты неокантианства.

Неокантианское естественное право с меняющимся содержанием предусматривает формальное начало справедливости в позитивном праве и историческое воплощение в законе «правильного» содержания (Г. Радбрух, Р. Штаммлер). Для этой концепции основоположным является принцип данности «истинного» права лишь через позитивное мышление. Исходный пункт неокантианства - не право как социальная реальность, а априорные понятия права и идея права, которые «встраиваются» в действительность, но являются независимыми от нее. В контексте кантовских положений о соотношении должного и сущего, формального и фактического неокантианцы доказывают, что закономерность социальной жизни людей является закономерностью юридической формы. При этом под закономерностями и целью общественной жизни подразумеваются априорные идеи разума, а также априорные идеи права и правового долженствования.

Одним из ведущих философов, рефлексирующих право с позиций неокантианства, является Р. Штаммлер (1856-1938). Суть его идеи естественного права с меняющимся содержанием состоит в исключении естественно-правового дуализма из нормативных систем.

Штаммлер искал общезначимый формальный метод, с помощью которого меняющийся материал исторически обусловленных правовых установлений можно было бы обработать, упорядочить и определить наличие в нем «свойства объективно истинного». По его мнению, то, что может рассматриваться как естественное право, владеет действительностью иного плана, нежели позитивное право: первое как масштаб, второе как принудительная норма. Таким образом, естественное право с меняющимся содержанием у него является не системой норм, действительных в соответствующей исторической ситуации, а формальным метафизическим началом, воплощающим справедливость как критерий оценки и императивного исправления права в законе.

Штаммлер допускает существование чисто формальных категорий, что позволяет вывести конкретные правовые положения из чисто формальных принципов. На основании понятия права и некоторых других априорных категорий социальная реальность воспринимается как организованная целостность, в которой и выявляется право. В развитии права он усматривает основоположное условие формирования совершенного правового общества.

Штаммлер также считал, что юридические науки возникают, формируются и начинают действовать независимо от государственной организации. Поэтому, доказывал он, нельзя одобрить позицию, которая рассматривает право как социальное правило, за которым стоит сила. Подобное отождествление права и физической силы неверно. Не все социальные предписания власти имеют юридический характер, а только часть из них. Исходя из этого, Штаммлер разделял право на справедливое и несправедливое. Идея такого разделения состоит в том, чтобы доказать, что нет никаких особых правовых положений, которые бы включали в свое условное содержание безусловный фактор. Другими словами, нет правовых положений, которые раз и навсегда справедливы или исключительно несправедливы в каждой конкретной ситуации. По его мнению, самому праву по его сути присуще внутреннее желание достичь объективно справедливой ценности социальной жизни, ему внутренне присуще движение к социальному идеалу. Идеал общества - это общество людей, которые свободно желают.

В таком же ключе интерпретировал феномен права и Г. Радбрух. Он считал, что этот феномен можно понять только из априорной идеи права, определяющей его цели. Одновременно эта идея в своем внутреннем содержании имеет три основных ценностных КОМПОНента: справедливость, определенность цели и правовую стабильность, характеристика которых и является целью философии права, в отличие от теории права, которая выполняет практические задачи по систематизации и интерпретации норм действующего законодательства. Толкование справедливости осуществляется под углом ее понимания как содержательного элемента идеи права и сущности понятия права. При этом речь идет не о материальном, а о формальном принципе справедливости, содержание которого раскрывается через принцип равенства.

Адекватность правопонимания, по мнению Радбруха, предполагает обращение к идее надзаконного права. В работе «Обновление права» он отмечает, что юридическая наука имеет в этом смысле возможность вспомнить о тысячелетней мудрости античного мира, христианского Средневековья, эпохи Просвещения, о том, что естественное право выше, чем закон, как абсолютное, разумное, незаконное право, в соответствии с которым неправо остается неправом, даже если его отлить в форму закона.

Эти концепции содействовали становлению современной естественно-правовой мысли. Их значимость заключается в том, что они отстаивали идею самостоятельной реальности права в полемике как с позитивизмом, так и с объективистским социологизмом.

Определенный вклад в развитие современной естественно-правовой мысли осуществило и неогегельянство (Ю. Биндер, Г. Геллер, Б. Кроче, И. Пленге, Е. Шпрангер и др.). Последователи Гегеля, как и он сам, пытались показать, как представления, развивающиеся в сознании людей, формируют историю, общество, право. Обусловленное же историческим саморазвитием свободы право стремится формировать свободное человеческое сосуществование, законодательство и общественный строй в целом. Неогегельянство, толкуя идею права в духе панлогизма, утверждает, если нет разумного права, т.е. правовой разум, который должен быть воплощен в позитивном праве. Так, по Шпрангеру, естественное право - это образ справедливого права, который возник в правосознании в результате диалектического развития духа.

Идею необусловленное™ свободы никакими фактическими условиями в своей «религии свободы» Кроче использовал для обоснования формальной юридической свободы и невозможности фактической свободы. Защищая формальные юридические права личности, он считал, что свобода - это пустая абстракция, если не признана свобода личности. Такую же направленность имела мысль, что не государство выше морали, а мораль возвышается над государством.

Особое место среди концепций возрожденного естественного права занимают иррационалистические концепции интерсубъективистского типа: феноменологические, экзистенционалистские, герменевтические. Они направлены на преодоление характерного для классической философии права противопоставления субъекта и объекта, сознания и бытия, противопоставления идеального измерения бытия права процессу правотворчества и правоприменения.

Феноменологические концепции права базируются на трех главных подходах: 1) подход, основанный на концепции природы вещей (Г. Коинг, Г. Радбрух, А. Рейнах и др.); 2) аксиологический подход (X. Хубман); 3) подход, основанный на правовых эйдосах (П. Амсе- лек).

Феноменологическая теория эйдетического права и теоретические конструкции природы вещей рассматриваются как онтологический аналог естественного права. Если классическое естественноправовое мышление ориентировано на поиск абстрактных норм в природном порядке, то с природой вещей связывается поиск конкретных критериев справедливости юридических решений. В теории эйдетического права принимаются во внимание трансцендентальные юридические понятия. Эйдетическое право предстает тем общим, что феноменология выделяет в разных правовых системах как имеющее обоснование в самом себе, приписывая ему идеальную сущность права, которая не зависит от специфики конкретных явлений, от их социально-исторического контекста.

Например, Г. Коинг, исходя из существования идеальных ценностей социальной этики, видел в них масштаб упорядочения прав, которые происходят из человеческой природы или природы вещей. Естественное право рассматривается тут на двух уровнях: как абсолютное, постигаемое в результате априорного ценностного познания, и как воплощенное в непознанной до конца идее права, а также как принципы справедливости, обусловленные определенной исторической ситуацией и полученные на базе эмпирических данных. Основой же закона оказывается культурное право как синтез естественного права первого и второго уровней, т.е. совмещение априорно абсолютных (ценностных) и эмпирически относительных принципов.

У Г. Радбруха природа вещей толкуется как юридически мыслимая форма. Ее содержание определяют не сами «вещи» как материал, формирующий право, а их природа или сущность, которая субъективно фиксируется законодателем или судьей. Аналогично тому, как содержание формального природного права наполняется культурными ценностями, субъект наполняет содержанием мыслимую форму природы вещей, т.е. приводит в соответствие с правовым идеалом социальные институты и правоотношения. Для Радбруха природа вещей - это движущая сила трансформаций юридических институтов, которая возникает как реакция в ответ на динамику социальной действительности. Поэтому право является результатом и инструментом изменений социальной реальности, к которым оно достаточно чутко. Логическая конструкция понятия природы вещей является способом извлечения из сущности жизненных отношений императивов, инкорпорируемых в содержание норм и общественных институтов. Она переводит реальность феноменов в мир правовых институтов, владеющих имманентной ценностью (институты собственности, договора, обязанности).

Концепцию для применения в сфере правоотношений иерархической системы ценностей М. Шелера и М. Гартмана разработал X. Хубман. Он доказывал, что существуют объективные, абсолютно значимые правовые ценности, которые в конкретной ситуации «извлекаются из бытия в себе» правовым чувством и, владея качеством должного, приобретают образ естественного права для конкретного правоотношения. Реально объективированные правовые ценности, «исключенные» из «бытия в себе», не могут быть нормативными моделями правоотношений, а их соотношение действительно лишь в индивидуально определенной ситуации. Хотя объективные правовые ценности определяются правовой культурой, однако в одних и тех же культурно-исторических условиях естественное право - это предикат единичной ситуации с ее неповторимым соотношением ценностей.

Теория правовых эйдосов разрабатывалась П. Амселеком в контексте переосмысления творческого наследия Э. Гуссерля. Он отмечал, что для того, чтобы подойти к праву как таковому и увидеть его в объективной чистоте, необходимо осуществить методологическую редукцию как в философском, так и в эйдетическом плане. Амселек доказывал, что существуют три вида нередуцированных элементов в типичной структуре объективного права: 1) родовые эйдетические элементы, благодаря которым право предстает как система норм и, как следствие, принадлежит к эйдетическому роду нормативного; 2) особые эйдетические элементы, благодаря которым нормы, образующие право, являются этическими, владеющими функцией приказа; 3) конкретные эйдетические элементы, благодаря которым эти приказы, образующие право, становятся частью функции общественного управления человеческим поведением. Эти три элемента и образуют эйдос права.

Ключевые положения философской феноменологии были приняты во внимание и возбуждали мысль правоведов с 1920-х гг. Среди них показательной является позиция А. Рейнаха, закрепленная в монографии «Априорные основы гражданского права» (1913), выполненной в таком контексте чуть ли не впервые. В ней выяснялась сущность права через призму проблемы целеполагающего характера становления правосознания его субъекта.

Экзистенциальная рефлексия естественного права (В. Майхоффер, М. Мюллер, Е. Фехнер), которая заключается в непризнании реальности абстрактных норм сверхпозитивного, абсолютного в своей значимости права, выступает против классической естественно-правовой доктрины («метафизики права»). Но когда возникает вопрос о критериях справедливости социально значимых актов, то противопоставленное закону экзистенциально истолкованное право традиционно все же обозначается термином «естественное».

Специфика экзистенциальных естественно-правовых взглядов заключается, во-первых, в отрицании классических представлений о естественном праве. Экзистенциальный поиск «настоящего права» предусматривает понятие права как правоотношения. Провозглашается конкретность, антинормативность, беспрерывное развитие «настоящего» права как индивидуальных правовых решений, перманентно возникающих в социальной жизни. При этом отклоняется принципиальная разница между «истинным решением законодателя и обычного гражданина», поскольку ценность первого не в том, что оно устанавливает «мертвые» абстрактные нормы, а в том, что оно принято при содействии структур бытия сознания, из-за чего эти нормы со временем «оживают» в судебно-административных решениях, в правоотношениях.

Во-вторых, экзистенциальная рефлексия естественного права также отличается и от неокантианского «естественного права с меняющимся содержанием». Неокантианцы считают естественным правом идею, формальный принцип, а не конкретные содержательные определения справедливости. Наоборот, экзистенциалисты объявляют все общие принципы фикцией и связывают понятие настоящего права именно с конкретными содержательными определениями. Поэтому для экзистенциализма характерен поиск правового решения в конкретной ситуации, в конкретном деле - это не толкование нормы, не извлечение из него идеала, а прежде всего поиск решения в содержании самого дела в конкретной жизненной ситуации.

В этой плоскости следует рассматривать и антропологическую рефлексию права, обращенную к новым направлениям поиска основ правопорядка и конкретных решений в природе человека. Если классическая естественно-правовая доктрина апеллирует к метафизической сущности человеческой природы, то для современной антропологической философско-правовой мысли, базирующейся на данных естественных наук, характерным является появление новых толкований природы человека. Отсюда происходит интерпретация естественного права как биологически обусловленных фундаментальных норм, как подсознательного обращения человека за критериями справедливости к своей инстинктивной природе. В этом смысле интересной представляется, к примеру, мысль В. Майхоффе- ра в работе «Естественное право как право экзистенции» (1963), в которой противопоставляются разумность экзистенциально порожденного решения и реализация этого решения в эмпирическом бытии: структура мира антагонистична, благо одного закономерно оборачивается злом для другого. Поэтому проблема естественного права - это не столько вопрос рациональности происхождения истинного права, сколько вопрос создания в мире разумного порядка межличностных отношений.

Для некоторых представителей правового экзистенциализма характерными являются попытки преодоления психологической его рефлексии за счет отступления от ортодоксального экзистенциализма в сторону неокантианства и неогегельянства. Так, М. Мюллер, эклектически соединяя представления К. Ясперса о экзистенциальной свободе с гегельянским толкованием истории права в качестве прогресса свободы, отождествлял существование (экзистенцию, внутренний и непознаваемый уровень бытия человека и духа) и свободу. Экзистенция для него - это свободная самореализация человека, который осознает свою сущность как свободу. Впрочем, если свобода немыслима вне социальных коммуникаций, то экзистенция предусматривает совсем не отделенность, а социальное общение. Иными словами, настоящее общение у Мюллера происходит из экзистенции, поэтому порядок такого общения обусловлен самой экзистенцией, что предусматривает изначальное бытие-в-мире. Реализация бытия-в-мире в свободных отношениях и есть проявление естественного права.

В целом Мюллер выделяет три основных момента понимания естественного права: во-первых, предоставление позитивному праву (норме, закону) статуса свободного решения, благодаря которому «мертвая» норма «оживает» в случае совпадения с содержанием решения; во-вторых, обусловленность «истинности» решения «существованием» (первично-правовыми структурами бытия-в-сознании); в-третьих, подход к историческому бытию права как к уникальному решению в конкретной индивидуальной ситуации.

По поводу истинности принятого решения размышляет и Е. Фехнер. По его мнению, определение решения как истинного означает высвобождение права из его идеально-виртуального состояния. В контексте этого и происходит становление нового содержания естественного права. Истинность принятого решения проявляется во время его осуществления в сфере эмпирического бытия - правотворчества. Отсюда - риск принятия неправильного решения. Но лишь таким путем можно «наткнуться» на естественное право с формирующимся содержанием. Такое правовое решение, будучи субъективным по происхождению, остается объективным по своим целям.

Экзистенциально-антропологическая рефлексия права выводит к современной коммуникативно-дискурсивной доктрине возрожденного

естественного права, наиболее выдающиеся модели которой представлены прежде всего философами США и Германии. Свое проявление она находит, в частности, в работах Р. Дворкина, Дж. Ролса, Дж. Финниса, Л. Фуллера.

Так, Л. Фуллер (1902-1978) ориентируется на концептуальное синтезирование права и морали. Право, на его взгляд, основано на сотрудничестве и четко выражает общественно значимые цели. Поэтому оно и является одним из видов целевой деятельности. В нем факты и ценности соединяются. Право имеет внутреннее моральное ядро, которое является императивно консолидирующим системообразующим фактором правовой системы. Для Фуллера такое право является потенциальной интенцией юридического закона как правового феномена. Он определяет восемь принципов внутренней морали права: 1) всеобщность; 2) открытость (доступность законов для тех, кого они касаются); 3) предвидение последствий юридического действия; 4) ясность, понятность закона; 5) отсутствие противоречий; 6) отсутствие требований, которые не могут быть выполнены; 7) постоянство во времени (отсутствие частых изменений) и, наконец, 8) соответствие между официальными действиями и провозглашенным правилом.

По Дж. Финнису, уже практического разума достаточно для осознания индивидом того, что свободное и социально ответственное соблюдение юридических норм является условием общего и личного блага. Это же и предусматривает, что для настоящего законодательства индивид является ценностью только как личность, которая владеет качествами человеческого достоинства и позитивной ответственностью.

В значительной степени эти качества в философии права США, в частности, связаны с идеей либерализма. Заслуга возвращения либеральных идей в философско-правовой дискурс принадлежит Дж. Ролзу. В своей работе «Теория справедливости» (1971) он выдвинул идею, которая сводится к тому, что индивидуальные права и свободы образуют неотъемлемую часть справедливой структуры общества, а справедливость, в свою очередь, невозможна без признания автономии человеческой личности и предоставления каждому человеку права реализовать свою свободу - при условии признания прав и свобод других людей. Принципы справедливости, по Ролзу, задают структуру основных прав и свобод, в рамках которой каждый индивид со своими целями, интересами и убеждениями получит возможность реализовать свои представления о благе.

Отсюда следует важный вывод относительно роли государства. По мнению Ролза, государство призвано поддерживать справедливую структуру общества, а не навязывать своим гражданам тот или иной способ жизни или определенную систему ценностей. Для обоснования своей концепции либерализма он считает необходимым вернуться к теории общественного договора. Но в противовес классическим версиям этой теории Ролз пересматривает понятие общественного договора: для него это не соглашение о подчинении обществу или правительству, реально заключенное нашими предшественниками или нами, а некоторая идеальная гипотетическая ситуация, в которую себя как бы включают люди, выбирающие принцип справедливого социального устройства. Он считает ключевыми для понимания общественного договора две идеи. Речь идет об «исходной позиции» и «покровах неизведанного». Исходная позиция в понимании Ролза моделирует ситуацию выбора, обеспечивающую свободу и равенство для каждого из ее участников. В определенной мере исходную позицию можно понять как гипотетический процесс заключения «соглашения» между гражданами, членами общества, в котором каждый человек, действуя рационально и добиваясь собственного интереса, стремится к наиболее выгодному для себя интересу. Если бы в такой ситуации люди точно знали, как именно распределены между ними такие «случайные с моральной точки зрения» атрибуты, как социальное положение и природные таланты, то достигнутое соглашение отражало бы сложившееся неравенство и оказалось более выгодным для тех, на чью долю уже выпал успех. Впрочем, по Ролзу, справедливость требует, чтобы соглашение было заключено на частных условиях. Это означает, что каждый, кто в исходной позиции выбирает принципы справедливого социального устройства, может оказаться как бы за «покровами неизведанного» по отношению и к самому себе, и к обществу, в котором он живет, т.е. человек, знающий, какое место он занимает в обществе, стремится избрать принципы, способные обеспечить справедливые и достойные условия для каждого, в том числе и для самого себя.

«Покровы неизведанного», по мнению Ролза, должны быть наброшены и на представления людей о благе. Для того чтобы выбор был справедливым, люди должны не добиваться соглашений, наиболее выгодных с точки зрения их собственных представлений о благе, а стремиться защищать свою свободу как общечеловеческую ценность. Вот почему Ролз считает, что исходными для формирования жизненной позиции каждого человека являются два следующих принципа справедливости. Согласно первому из них каждый человек имеет равное с иными субъектами социума право пользования максимально широкой системой универсальных свобод. Второй принцип справедливости формируется так: 1) социальные и экономические неравенства должны быть урегулированы таким образом, чтобы обеспечить наибольшую выгоду для тех, кто меньше всего достигает успеха (принцип дифференциации) и 2) чтобы связанные с ними должности в обществе были открытыми для всех при условии честного соблюдения равенства возможностей (принцип равных возможностей).

Таким образом, теория справедливости Ролза носит дистрибутивный характер, поскольку он рассматривает справедливость в контексте разделения первичных благ, которые толкуются как класс вещей, необходимых для реализации любого жизненного плана, составляющими которого являются основные права и свободы, доход, благополучие и возможность самореализации человека.

Впрочем, проблема справедливости возникает и в ином контексте, например, когда нужно вознаградить человека за исполненное, избрать меру награды или наказания. Но если справедливость в дистрибутивном содержании связывается Ролзом с понятием права (права на получение своей части при распределении благ), то в вышеприведенном случае она тождественна понятию «заслуги».

Защите либеральных идей, но в ином, нежели у Ролза, плане посвящена концепция Р. Дворкина. Он акцентирует внимание на этическом обосновании права. Исходя из позиции И. Канта о взаимо- дополнительности морали и права, Дворкин подчеркивает особое значение деонтологического обоснования права, т.е. опирающегося на концепцию долженствования и ответственности субъекта права по обязательствам. При этом он подчеркивает, что моральное обоснование права облегчается тем, что позитивное право вбирает в себя и моральное содержание.

Дворкин различает «правила» и «принципы». Правила - это конкретные нормы, а принципы - всеобщие атрибуты, такие как достоинство человека, справедливость и равенство, которые еще нужно обосновать. И правила, и принципы связаны с целями, но по-разному. Правила всегда включают релятивистский компонент «если» и имеют вариации в зависимости от условий их применения. Конфликт между правилами означает исключение или отмену одного из конкурирующих правил. В случае конфликта принципов один из них выдвигается на первый план, однако и другие не теряют своего значения. Позитивное право, по Дворкину, создает единство правил и принципов. Их целостное обоснование обеспечивается благодаря дискурсивному обсуждению правовых проблем. В нем участвуют и граждане государства, и лица, которые непосредственно исполняют или толкуют закон.

Каждый судья, по мнению Дворкина, способен по роду своих занятий включаться в общий правовой дискурс и осуществлять восхождение от конкретного дела-случая к идеально значимому решению. При таком подходе индивидуальным субъектам права и закона предоставляются достаточно обширные возможности для сохранения непрерывности правового процесса, целостности пространства правовой коммуникации, сочетания правовой практики и теории.

В целом заслуга представителей англо-американской философии права состоит в обосновании гуманистической природы права, его концептуальной связи с моралью.

Еще одним проявлением философско-правового коммунитариз- ма является правовая герменевтика.

Для герменевтического направления характерно рассмотрение права как текста, неразрывно связанного с субъектом, его сознанием. Исходя из такого понимания конструкции текста или знаковой системы само содержание нормы закона как пример конкретных текстов можно характеризовать как дву- или многозначный феномен, так как тексту с момента создания присуща неоднородность, понимаемая как символ.

Современная правовая герменевтика - это применение в сфере права идей В. Дильтея и прежде всего экзистенциально-феноменологических концептов М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера и П. Рикера. Их отличие от позитивистского подхода к толкованию текста состоит в том, что последний пытается установить, что хотел сказать в тексте законодатель, а герменевтика устанавливает смысл текста, независимый от его автора, законодателя. В этом смысле интерес представляет позиция А. Кауфмана, который считает, что герменевтический метод дает понимание «настоящего» права, поскольку основу его герменевтического обнаружения составляет нечто «онтологическое» (свобода как естественное состояние человека). Его невозможно извлечь непосредственно из абстрактной юридической нормы и им судья не может «распоряжаться по своему усмотрению». Оно - «вещь-право», а не нечто вещно-субстанциональное, а сам человек - персона (правовая личность). Человек существует как «персональные» отношения, а право - это то, что принадлежит ему в отношениях как персоне. Персона - это то, что обусловливает сущность и содержание юридического дискурса (обнаружения права путем речи).

Существенным в разработке герменевтического подхода к изучению права является вклад французского философа П. Рикера. В манере вопрошания, свойственной герменевтике, он выясняет смысл высказывания «что значит быть субъектом права?», которое конкретизируется выдвижением вопросов: «что значит иметь права?» и «что значит быть подсудимым?», а также подытоживается в идентификационном вопросе: «кто является субъектом права?».

Выделяя четыре разновидности субъекта (субъект языка, субъект действия, субъект рассказа, субъект ответственности), Рикер показывает, что правовая проблема возникает в связи с ущербом, причиненным одним субъектом другому вследствие вмешательства первого субъекта в правовую сферу второго. Тем самым раскрывается интерсубъективистская природа первичной «клеточки» права как связи двух равноправных субъектов. Однако субъект права - это не другой как близкий, ближний, с которым связана только моральная проблема, а другой, отношения с которым опосредованы определенным институтом. Таким институтом является естественный язык, поэтому принадлежность к определенному лингвистическому пространству, право говорить на своем языке является выражением правовой проблемы.

Среди опосредующих институтов Рикер выделяет:

• на уровне субъекта действия, которое всегда является взаимодействием, - коммуникацию как один из способов признания взаимодействующих субъектов;
• на уровне субъекта высказывания - историю как такой порядок признания, который объединяет индивидуальные истории;
• на уровне субъекта ответственности мы внедряемся в сферу собственно юридического.

Однако субъект права не может быть понят без введения понятия «юридическое пространство». В нем расположена сфера его ответственности как способа осознания им своих поступков, посредством идентификации себя как субъекта языка (доказательство наших утверждений) и субъекта высказывания (сущность нашей речевой идентичности).

В духе экзистенциалистской традиции Рикер подчеркивает, что функция права - разрешить любому реализовать свои способности, а оправдание права состоит в том, что благодаря ему реализуются человеческие способности.

Одной из самых авторитетных версий интерсубъективистского подхода к праву является коммуникативная теория обоснования справедливости (К.-О. Лпель, Ю. Хабермас). Эта теория также герменевтическая, но она отказывается от опоры на онтологию права. В ней дается коммуникативно-дискурсивное обоснование права через аргументацию в дискурсе. Нормы права обосновываются в реальной коммуникации, это носит процедурный характер. Однако этот дискурс должен соотноситься с идеальной коммуникацией (аналог естественного права), которая как регулятивная идея определяет направленность рационального обоснования норм и служит критерием для установления истинного консенсуса.

Разрабатывая консенсусно-коммуникативную концепцию обоснования норм и ценностей, Апель и Хабермас выступают против вульгарно-онтологического выведения их из «жизни», из «бытия», считая, что рефлективно-свидетельствующие трансцендентальнонормативные условия аргументации принадлежат подструктуре человеческого бытия в мире.

Хабермас, поддерживая критику франкфуртской школой недостатков современного общества и роли средств массовой информации в нем, создает новое проблемное поле исследований - сферу межиндивидуальных коммуникативных отношений. В границах этого поля он выделяет ряд актуальных проблем, к которым относится проблема демократии, прав и свобод человека.

Хабермас создал коммуникативную модель общества, значимость которой проявляется в том, что она дает новое понимание демократии как демократического дискурса. Такое понимание демократии позволяет осуществить аналитическое разделение политической власти на власть административную и власть, порожденную в процессе коммуникации и воплощающую в себе идею народного суверенитета.

Вообще же философия права Хабермаса, изложенная им в книге «Фактичность и значимость» (1992), связана с его теорией коммуникативного действия. По его мнению, человечество характеризуется лингвистической коммуникацией на основе согласованного восприятия грамматической структуры определенного языка. Там, где присутствует коммуникативная компетенция, устанавливается «идеальная языковая ситуация». Она выступает у Хабермаса основой этики дискурса (языкового общения), исходя из которой моральные принципы определяются путем многосторонних дискуссий и постепенного достижения консенсуса. Идея идеальной языковой ситуации выступает в качестве структурной модели демократической процедуры. Принципом такой процедуры является свобода от господства, т.е. от нелегитимной власти. В этой формуле выражается способ воспроизведения обществом самого себя с целью реализации эмансипированных потенций коммуникативного действия.

С точки зрения Хабермаса, право выступает условием возможности социальной интеграции на основе коммуникативного взаимодействия, т.е. возможности коммуникации как общественной институции, владеющей обязывающей силой, а также как возможности власти разума, воплощенного в структурах общения граждан, обмена мыслями. Современный правовой порядок, пропитанный напряжением между позитивностью и легитимностью права, должен, по его мнению, решать две задачи: во-первых, обеспечивать фактическое взаимное признание гражданами прав друг друга, во-вторых, обеспечивать возможность легитимации правовых норм, где закон осуществляется «из уважения к закону».

Критерием легитимности правовых норм является их соответствие коммуникативной рациональности, когда они удостаиваются признания каждым субъектом сообщества. Только основанная на свободном дискурсе процедура демократического законотворчества делает возможной реализацию принципа справедливости. Поэтому в правовом обществе соблюдение требования этического дискурса в обеспечении законодательного процесса выступает условием социальной интеграции. Для такого правотворчества, как считает Хабермас, необходимы полное духовное раскрепощение граждан, их апелляция к принципам справедливости. В ходе дискуссий предусматривается возникновение консенсуса, который бы воспроизводил необходимость кооперации. При этом социальная солидарность выступает в качестве процедурного условия реализации принципа справедливости.

В свою очередь О. Хеффе (тюбингенская школа), переосмысливая последствия современного философско-правового дискурса, обосновывает постмодернистскую концепцию интеркультурного правового дискурса в контексте антропологической рефлексии права. В своей работе «Разум и право» он доказывает значимость вывода о том, что правовая форма социального имеет антропологический статус.

Полемизируя с Ролзом и Хабермасом, Хеффе объясняет, почему для построения современного правового общества уже недостаточно того, чтобы новая этика права и государства удовлетворялась правовой формой модерна. Он считает, что новая этика ведет к реконструкции нормативного содержания, программируя рациональный характер или же принципы справедливости только демократического правового государства, отказываясь от реконструкции нормативного содержания правовой формы в целом.

Указывая на то, что Ролз не разработал концепцию справедливости, пригодную для любого общества, а Хабермас утверждает, что правовая форма вообще не тот принцип, который допускает какое- либо эпистемологическое или нормативное обоснование, Хеффе отмечает, что эти выдающиеся философы права не замечают тех аспектов этики государства и права, которые являются воплощением практического или социального разума, и того, как эта коллективная идея воплощается в правовой форме общественной жизни людей.

По мнению Хеффе, его антропологически-правовая рефлексия выстраивается не просто в виде описательной дисциплины, а благодаря основному понятию социального разума подчиняется этике права, которая, в свою очередь, принадлежит к концептуальной, или аналитической, правовой теории, так как пытается выяснить понятие права. Вопрос о разуме в праве в этом смысле вкладывается в контекст синтезирующего дискурса четырех дисциплин: правовой антропологии, этики права, теории права и социальной философии, который порождает новую отрасль знания - нормативную социальную философию.

Такая модель социальной философии рассматривает разум на двух уровнях. На первом, менее требовательном, она занимается разумом самой правовой формы, а на втором - разумом, присущим определенным разновидностям правовой формы. В первом случае речь идет о разуме, определяющем право, одновременно конституируя и легитимируя его, а во втором - о правонормативном разуме, который ведет правовую форму к имманентному усовершенствованию.

Соответственно, вопрос, с которого, по Хеффе, начинаются размышления над проблемами указанного выше второго уровня, имеет следующий статус: может ли право навязывать другим культурам доминирующую западную правовую форму - демократическое конституционное государство и даже требовать ее признания; не кроется ли здесь опасность продолжения в принципе давно осужденного культурного империализма более утонченными средствами? Ответ для него очевиден: любой правовой институт, общий для всех культур, требует закрепления своего значения на уровне их консенсуса. Это, по мнению Хеффе, позволило бы его участникам разработать концепцию, пригодную для обществ разного типа независимо от их социокультурной специфики. Для этого в теории права и как следствие в правотворчестве необходимо ссылаться не на партикулярные элементы евро-американской правовой культуры, а исключительно на те составляющие, которые порождает интеркультурный правовой дискурс. Одновременно в правоприменительной деятельности следует очень осторожно внедрять интеркультурно оправданные принципы с тем, чтобы они оставались открытыми для разных культур.

Таким образом, постмодернистская концепция Хеффе на новом теоретико-методологическом уровне, преодолевая концептуальные ограничения предыдущих моделей правового коммунитаризма Рол- са и Хабермаса, предстает постнеклассическим форматом коммуникативно-дискурсивной доктрины современной философии права, которая стремится как можно четче сформулировать и обосновать понятие социальной справедливости, ставшее размытым и оказавшееся вне критики раннего правового коммунитаризма.

Естественное право - историческое явление. - Естествен­ное право в условиях демократического переустройства общества (начальная фаза). - Новая жизнь естественного права (продол­жение; истоки второй "революции в праве"). - Неотъемлемые права человека: проблемы, "поколения" прав. - Серьезные по­следствия. - Новое соотношение.

Естественное право - историческое явление. Данные истории свидетельствуют, что глубинная сущность естествен­ного права как предосновы позитивного права - то вечное, непреходящее, поистине человеческое, что в нем заключено, раскрылась в ходе исторического развития не сразу.

1 Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 60.

2 Там же. С. 65.

Тем более что определенный круг условий и требова­ний жизнедеятельности, воспринимавшихся в качестве "ес­тественных", вообще представляет собой вместе с рядом этических и религиозно-этических (церковно-ритуальных) явление конкретно-исторического порядка. В свое время воспринимались в облике естественных и такие, впоследствии ушедшие в прошлое и даже ныне оце­ниваемые весьма негативно, требования, как кровная месть, око за око, композиция, выкуп. В ходе обычно романтизи­руемых революционно-насильственных, а порой и откро­венно террористических акций в виде естественных выдви­гаются "права" на социальную справедливость, справедли­вого дележа, грабежа награбленного, отмщения за попран­ную правду и т.д.

Между тем по главным и доминирующим своим ха­рактеристикам (по своему глубоко человеческому предна­значению) и фундаментальной миссии в социальном регу­лировании естественное право призвано быть твердой, высокозначимой основой социального регулирования в целом, предосновой позитивного права, законов.

И вот смысл, историческая значимость этого предна­значения естественного права в полной мере раскрылись только в Новейшей истории. Хотя естественное право сра­ботало в качестве "исторически первого права" и его теоре­тические постулаты заявляли о себе в античности и даже в Средневековье, тем не менее фундаментальная миссия была как бы уготована естественному праву на, будущее и, не­смотря на все потери, дожидалась "своего времени". Того времени, когда естественное право станет носителем, оби­телью самой сути человеческого бытия.

Естественное право в условиях демократического переустройства общества (начальная фаза). Именно в Но­вейшей истории, в исторической обстановке, возникшей в результате свершений эпохи Просвещения, крупных, гло­бального характера перемен в мире, естественное право раскрылось в двух принципиально новых качествах, характеризующих его новую жизнь, во всяком случае - начало новой жизни, его первую фазу. Естественное право в новых условиях:

во-первых, "выбрало" в качестве главного адресата своих требований существующую власть - с целью недопустимости государственного произвола;

и во-вторых, - и это самое главное - из множества прав, обусловленных разнообразными факторами жизнедеятельности (прав нередко полумифических, ритуальных, иллюзорных), выделились именно неотъемлемые права че­ловека, которые стали непосредственным выражением - прощу обратить внимание! - самой сути человеческого бытия, сокровенной основы сообщества людей - свободы во всех ее многообразных жизненных проявлениях свобода слова, неприкосновенность личности, право выби­рать своих правителей и др.

Отсюда и значение первой "революции в праве" со­стояло не только в том, что юридическое регулирование стали ориентироваться на отдельного, автономного человека, но не меньшей степени и в том, что его непосредственной ос­новой стали естественно-правовые требования свободы, выраженные в неотъемлемых правах человека.

И при этом весьма существенно то, что неотъемлемые права человека стали пониматься: во-первых, как явления культуры (и если в виде поприща индивидуализма, то ин­дивидуализма, сложившегося на основе возрожденной куль­туры античности и христианской культуры); и, во-вторых, как субъективные права.

С этой точки зрения естественное право в его истинном содержании может быть охарактеризовано как откровение эпохи Просвещения. Теория естественного права в рассмат­риваемом отношении - это своего рода духовная прароди­тельница демократических начал в современном обществе. Причем таких начал, которые приобрели не меньшую значи­мость, чем традиционно понимаемая демократия, сложившая­ся в соответствии с идеологией свободных, выборов.

Здесь достойно пристального внимания то обстоятель­ство, что, по мнению ряда видных мыслителей, неотъем­лемые права человека должны рассматриваться, причем наряду с демократией, в качестве основы современного гра­жданского общества, правового, конституционного государ­ства. Ю.Хабермас, например, рассматривая главное насле­дие Французской революции (которая, как он считает, по значению для развития человечества ни с чем "несопоста­вима"), указывает на то, что "демократия и права челове­ка образуют универсальное ядро конституционного го­сударства" 1 . И вот здесь особенно важно то, что современ­ная либеральная теория институализирует равные свобо­ды для всех и понимает их как субъективное право.

1 Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 57, 60.

Поэтому для сторонников либеральной теории "права человека об­ладают нормативным приоритетом перед демократией" 1 .

Насколько значительным оказалось влияние естествен­ного права, выраженного в неотъемлемых правах человека, на всю политико-правовую жизнь общества, видно уже из содержания основных политико-юридических документов первых буржуазно-Демократических революций.

Если исторически самые первые акты обществ, стано­вившихся на путь демократического развития (таких, как английские Великая хартия вольностей 1215 года, Билль о правах 1689 года), сводились в основном к ограничению монархической власти без сколько-нибудь "философского" обоснования вводимых законоположений, то иная картина характерна для документов периода победы демократии в США и Франции. В Декларации независимости США 1776 года говорится: "Мы исходим из той самоочевидной исти­ны, что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу кото­рых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью". Еще более значимые положения содержатся во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 года, зало­жившей основы идеологии свободы: "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах", при этом "цель всякого политического союза - обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека", прежде всего таких "Неот­чуждаемых и священных" прав, как свобода, собственность, безопасность личности.

Впрочем, несмотря на торжественность приведенных формулировок и статус упомянутых документов, высокая миссия неотъемлемых прав человека была только "заложе­на" в естественном праве, рожденном эпохой Просвещения. Лишь спустя десятки лет, во второй половине XX Века, прорвавшись через социальные и политические бури, ка­таклизмы, зигзаги истории, естественно-правовые начала ли - да и то лишь в демократически развитых странах - непреложной реальностью.

Новая жизнь естественного права (продолжение; ис­токи второй "революции в праве"). Теория естественного права, "философски" обосновав Правомерность смены фео­дальной тирании демократической государственностью, ка­залось, в XIX веке исчерпала себя и порой, особенно в рамках социалистических учений, стала рассматриваться как некие экзотические изыски эпохи Просвещения, взлета мыс­ли просветителей-романтиков той поры, а то и как умозри­тельные фантазии идеалистического толка, "враждебные трудящимся массам".

1 Там же. С, 34.

Тем не менее глобальный кризис общественной систе­ма в условиях конца промышленного капитализма на поро­ге XX века вновь потребовал того, чтобы была найдена духовно-философская основа для решения проблем, свя­занных с назревшими изменениями в общественно-политической жизни общества. В том числе и с тем, что сами по себе свободные выборы далеко не всегда обеспечивают дей­ствительную демократию и гуманизм общественной жизни. Именно тогда и возникла потребность возрождения есте­ственного права.

Значительную роль в обосновании идеи возрождения ес­тественного права наряду с выдающимися философами-гума­нистами Запада сыграли замечательные русские правоведы - приверженцы либеральных ориентации в правопонимании. Именно они, русские правоведы Б.Чичерин, П.Новгородцев, Б.Кистяковский, Л.Петражицкий, не только вновь вызвали к жизни естественно-правовую концепцию как исходный кри­терий для критической оценки существующего правопоряд­ка, но и придали ей значение фундаментальной основы построения правовой системы, соответствующей потребностям современного гражданского общества.

Главной характерной чертой возрожденной теории ес­тественного права является то, что естественное право об­ращается не к проблемам власти как таковой, а напрямую, сообразно идеологии свободы французской революции, к человеку, концентрированно выражается в неотъемлемых правах личности. Да таким образом, что естественное пра­во - обратим внимание на этот момент! - приобретает непосредственное юридико-регулятивное значение 1 .

Надо заметить в связи с вышесказанным, что возрож­дение естественного права стало для дооктябрьской России еще одним свидетельством-предзнаменованием правового пути ее намечавшегося демократического преобразования - тенденции, истоки которой были заложены судебной рефор­мой 1864 года и, которая, быть может, по мнению автора этих строк, имела более глубокие исторические предпосыл­ка в доимперской Руси.

1 См.: Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. С 506.

В России правовой путь демократического развития, опирающийся на естественно-правовые идеи, был прерван большевистским переворотом 1917 года. Либеральное правопонимание, нацеленное на утверждение в социальном бытии неотъемлемых прирожденных прав человека, оказа­лось преданным анафеме. На долгие десятилетия в России возобладало коммунистическое правопонимание, оправды­вающее насилие над человеком во имя "светлого будуще­го" - одной из сторон марксистской философии права.

Но и на Западе в первые десятилетия XX века прирож­денные права человека еще не стали в демократических странах первоосновой демократической правовой системы. Более того, в обстановке социалистических иллюзий они начали заслоняться представлениями о приоритете "прав трудящих­ся", а затем были отодвинуты на периферию общественного мнения грозными опасностями, связанными с гитлеровскими и коммунистическими экспансионистскими акциями 1930- 1940-х годов, ужасами сталинского и нацистского тираниче­ских режимов, бедами Второй мировой войны.

Но именно эти ужасы и беды вызвали к жизни новую и, к счастью, более продуктивную фазу возрождения есте­ственного права в послевоенное время, которая стала ми­ровоззренческой основой второй, ранее уже упомянутой, "революции в праве", и характеризует саму суть этого крупного перелома в правовом развитии, когда возрожденное естественное право, как это и предсказали русские правоведы, обретает непосредственное юридико-регулятивное значение. Так что последовательно правовой путь, реализующий возрожденную естественно-правовую концепцию, получившую высокое общественное признание после Второй мировой войны, на деле осуществился в раз­витых демократических странах Запада в 1950-1960-х годах.

Все это главным образом отличает трансформацию позитивного права на современной стадии демократическо­го развития. Стадии, отражающей, по всем данным, наибо­лее насущную социальную потребность послевоенного времени, когда со всей остротой встал вопрос о необходимости такого преобразования действующего права в демокра­тических странах, которое положило бы конец самой возможности установления режима тирании и беззакония. И именно тогда идеи прав человека, имевшие характер об­щих деклараций, обрели институционность и выступили в качестве регулятивных юридических принципов - непосредственной основы наступления юридически значимых по­следствий.

Существенный шаг в этом направлении был сделан уже в первые послевоенные годы. В декабре 1948 года ООН при­няла Всеобщую декларацию прав человека, юридически за­крепившую на международно-правовом уровне эту, ранее в основном декларативную, категорию. Затем конституции ряда европейских стран (притом - знаменательно! - пре­жде всего стран, испытавших на себе ужасы фашистской тирании, - Германии, Испании, Италии) придали правам человека, в первую очередь основным, фундаментальным, непосредственно юридическое значение и плюс к тому - приоритетное значение в данной национальной юридиче­ской системе.

С 1950-1960-х годов естественное право в его совре­менном понимании, наряду с его общим "философским бы­тием" в духовной жизни общества, перешло а плоскость жизненной практики, практической свободы людей. Это и нашло свое выражение в неотъемлемых правах человека, в их прямом юридико-регулятивном значении.

Такой подход к правам человека позволяет не только "институализировать" естественное право, преодолеть его известную неопределенность, многозначность, но и одновре­менно - дать категории прав человека необходимое фило­софское обоснование и в этой связи устранить саму возмож­ность их этатической (государственно-державной) интер­претации. Той интерпретации (кстати, привычной для об­щего советского правопонимания), когда права людей понимаются не как данные самой природой, самим челове­ческим бытием, независимые от усмотрения власти, а как нечто такое, что "предоставляется" государством, зависит от его "доброй воли", "даруется" властью.

Неотъемлемые права человека: проблемы, "поколе­ния" прав. Хотелось бы обратить внимание на то, что при характеристике прав человека как выражения (объективи­зации, институализации) естественного права в его совре­менном понимании акцент здесь и далее делается на основных неотъемлемых правах. В чем тут дело?

А дело тут вот в чем. После провозглашения револю­ционной демократии в конце XVIII века и утверждения в мировом общественном мнении неотъемлемых прав чело­века - таких, как жизнь, свобода, собственность, безопас­ность личности, стремление к счастью, подобного рода понимание рассматриваемой гуманитарной категории стало общепризнанным. Изначально, по самой своей перво­родной сути, неотъемлемые права человека приобрели зна­чение символа и юридического аналога индивидуальной свободы человека, его твердой защищенности от произво­ла власти.

Именно в таком изначальном ("первородном") качест­ве права человека шаг за шагом обретали свою реальную государственно-правовую жизнь. Так продолжалось почти до середины XX века.

Вместе с тем в конце 1940-х годов (не без влияния духа Возрожденного естественного права, но, к сожалению, на деле вопреки ему) категория прав человека претерпела су­щественные метаморфозы, которые все более воздействуют самую ее суть и в этой связи вызывают серьезную тревогу.

Основание для таких метаморфоз, как это нередко бывает, дали реальные процессы, происходящие в человеческом обществе в XIX-XX веках, обусловленные гигантским научно-техническим, общественным прогрессом и все более активным переходом общества от традиционных к либеральным цивилизациям. Эти процессы потребовали дальнейшего углуб­ления гуманистического содержания индивидуализма 1 , совершенствования и углубления либеральных воззрений и в силу этого - развития начал солидаризма, обеспечения достойно­го уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том числе государственной, деятельности, направленной на "об­щественное служение". Такого рода тенденции и линии обще­ственного развития нашли достаточно полное отражение в ряде теорий неолиберализма, в теории солидарности Л. Дюги 2 и - что весьма примечательно - в разработках русских правове­дов-философов 3 .

1 Во второй половине текущего столетия "развитые правовые куль­туры характеризуются более чей умеренный пафосом в отношении абсо­лютного, ничем не ограниченного индивидуализма, свойственного эпохе зарождения и становления персоноцентристских обществ... В настоящее время не только политикам, но и всему населению любого персоноцентристского государства стало понятно, что интересы каждой отдельной личности могут быть обеспечены лишь при условии обеспечения интересов всего социального целого, признание значимости которых серьезно уточ­нило границы свободы каждого отдельного индивида. Персоноцентристкое общество - это такое (в данном отношении), которое уже переболело болезнью ничем не ограниченного индивидуализма, свойственного пере­ходному, от социо- к персоноцентристскому, периоду" (Семитко А.Л. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996. С. 189).

2 См.: Дюги Л. Социальное право, индивидуальное право, преобразо­вание государства. М., 1909. Автор пишет, в частности, что правители "обязаны не только воздерживаться; они должны действовать, а эта обязанность переводится в юридическую обязанность обеспечить обучение и гарантировать труд" (с. 72).

3 Весьма радикальные идеи солидаристского плана, в чем-то отсту­пающие от канонов либерализма, высказывал П. Новгородцев, который считал, что здесь вообще происходят коренные изменения в государст­венно-правовой жизни,- такие, когда государство становится органом "общественного служения" (См.: Новгородцев П. Кризис современного правосознания. М., 1909. Автор утверждает, что современный либерализм означает "целый переворот понятий, который знаменует новую стадию в развитии правового государства" (с 340).

Но, спрашивается, каким образом, через какой катего­риальный юридический аппарат можно перевести указан­ные тенденции в плоскость прав людей?

Как это ни покажется неожиданным (на самом же деле в полном согласии с марксистской тактикой "перехвата идей"), указанный вопрос был решен на принципиально иной, чем лииберально-гуманистическая, философско-политической осно­ве, на основе марксистской доктрины, причем в ее большевистской, сталинской интерпретации. Советская конституция 1936 года, призванная по замыслу ее отцов-разработчиков (снача­ла Бухарина, затем Сталина) возвестить о торжестве "социалистической демократии", закрепляла "великие социально-экономические права трудящихся"; "право на труд", "право на отдых", "право на образование", "право на социальное обес­печение" и т. д.

Эти социально-экономические права были сразу же объявлены коммунистической пропагандой "социалистиче­скими", намного превосходящими формальные буржуазные права, некие абстрактные права человека, политические и гражданские права, служащие интересам эксплуататорских классов (хотя они частично тоже были закреплены в ста­линской Конституции, но в марксисткой обработке - как второстепенные и в своем применении увязываемые с ин­тересами социализма). И вот именно эти социально-эконо­мические права долгое время, вплоть до крушения комму­низма в России, служили - а порой служат и сейчас - своего рода знаменем побед социализма, показателем неви­данных преимуществ социалистической демократии.

А теперь коренной вопрос: что же представляют со­бой такого рода социально-экономические права (в том виде, в каком они были закреплены в сталинской Конституции) со строго юридической стороны? Думается, если руково­дствоваться общепринятыми научными критериями, наи­более корректный, научно строгий ответ на поставленный вопрос таков: перед нами не права, имеющие непосредственно юридическое значение, действие и охрану, а идеолого-политические категории, которые представляют собой идеалы, намерения, лозунги-задачи и которые в соответст­вии с их реальным содержанием могут обозначаться как прин­ципы деятельности государства, выступающего в качестве института "общественного служения". В отношении гра­ждан они могут быть обозначены как общие публичные пра­во 1 - права именно в политическом ракурсе, то есть возможности требовать от государства через политико-пра­вовые институты его действий в области "общественного слу­жения": по обеспечению граждан достойным уровнем су­ществования (реально - прожиточным минимумом), по ох­ране здоровья, по созданию условий для обучения. Причем для того, чтобы эти принципы, идеалы, публичные права приобрели реальное, не общеполитическое, а непосредственно-юридическое значение, действие и охрану по отношению к гражданам, необходимо по крайней мере наличие двух непременных условий:

во-первых, само общество должно достигнуть достаточно высокого уровня материального и духовного развития, богатства 3 ;

и, во-вторых, принципы, идеалы, общепубличные права должны быть, по выражению Л. Дюги, переведены на уро­вень конкретных юридических прав и обязанностей (напри­мер, в области образования, гарантирования условий труда, правил приема на работу, обеспечения прожиточного минимума и др.), которые могут быть реализованы при помощи юридических средств, обеспечены государственно-правовы­ми институтами, прежде всего институтами правосудия.

1 О категории публичных прав - см. Кистяковский. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. М., 1916. С. 579-581. Характерно, что автор придавал категории прав социалистический характер.

2 Как убедительно показала Л.А. Лукашева, "накопление народного богатства" - непременное условие реальности осуществления социальной функции государства", и такого рода функция "в западной мире осуществляется в развитом гражданском обществе." (Общая теория прав человека / Под ред. ЕЛ. Лукашевой. С. 121 - 122).

Примечательно, что еще в начале нынешнего века П. Новгородцев писал, что, объявив себя органом общественного служения, государство "встречается с необходимостью реформ, которые лишь частично осуществимы немедленно, а в остальном либо вовсе не осуществимы, или осу­ществимы лишь в отдаленном будущем, вообще говоря, необозримы в своем дальнейшем развитии и осложнении" (Новгородцев П. Кризис современного правосознания. С. 340).

Этих условий, особенно в обстановке конца 1930-х го­дов, в Советском Союзе не существовало. Ситуация по каж­дому из этих двух пунктов была "со знаком минус". Лишь на очень ограниченных участках реальной жизни широковеща­тельно провозглашенные права были переведены на уровень конкретных прав и обязанностей (например, при приеме на работу беременных женщин). И потому указанные "права" в социалистическом обществе не только не работали в их дей­ствительном значении (т.е. как принципы, идеалы и даже как политические права), но по сути дела представляли со­бой характерные для "общества социализма" демагогию, мифы и ложь - прямой обман, грубую мистификацию, а в конеч­ном счете - дискредитацию конституционно-правовых ин­ститутов. Словом, то, что плоть от плоти марксистской революционной идеологии и прямо вписывается в ущербное советское социалистическое право.

А дальше с категорией социально-экономических прав случилось нечто невообразимое и, если угодно, печальное и трагическое с точки зрения проблематики неотъемлемых прав человека, что до сих пор ни в науке, ни в обществен­ном мнении, на мой взгляд, не получило должной оценки. С конца 1940-х годов гордость социализма - социально-эко­номические права внезапно, сказочным образом преврати­лись в "неотъемлемые права человека", их "второе поко­ление".

Как и почему это случилось?

На первый взгляд, во второй половине 1940-х годов произошло, казалось бы, закономерное и чрезвычайно важ­ное событие: социально-экономические права получили ме­ждународно-правовое признание. Во Всеобщей декларации прав человека 1948 года, в ряде последующих ооновских документов в состав прав человека были включены, с известными коррективами и в юридически оформленных положениях (насколько это оказалось возможным), социально-экономические права, которые и были обозначены правами человека "второго поколения".

Конечно, в известной мере это стало ответом на требо­вание времени, новые социально-экономические потребно­сти общества. Но это было, так сказать, слишком легкое, неадекватное решение, в котором не учитывалась сложность соответствующих проблем, упомянутых ранее условий конституирования прав и их действительной реализации. И плюс к тому мало кто при этом принял во внимание то об­стоятельство, что подобное расширение общепризнанной гуманитарной категории произошло в ООН в результате прямого и настойчивого идеологического и дипломатического воздействия советского государства, руководящие инстанции которого преследовали цель лишить категорию прав человека "буржуазного" содержания и, напротив, сообщить ей "социалистический" характер, "обогатить" ее достиже­ниями сталинской Конституции, постулатами марксисткой идеологии. В обстановке почтительной эйфории, которая была характерна для отношения к Советскому Союзу после его победы над гитлеровским фашизмом в первые послево­енные годы (а также настойчивости и ухищрений советских дипломатов и идеологов, перетянувших на свою сторону многих представителей стран "третьего мира"), и возникли предпосылки, на основе которых, наряду с причинами объ­ективного порядка, социально-экономические права "вто­рого", а потом и "третьего" поколений 1 были включены в состав неотъемлемых прав человека при записи соответст­вующих положений в ооновских документах.

Такого рода нарастающий, идущий волна за волной процесс "обогащения" и расширения категории неотъемле­мых прав человека и вызывает тревогу и с интеллектуаль­но-мировоззренческой и с практической точки зрения.

Во избежание недоразумений повторю: сообразно с масштабными социальными переменами, происходящими в мире в связи с переходом человечества к либеральным ци­вилизациям, значение социально-экономических, трудовых, пенсионных и аналогичных им прав в жизни людей непре­рывно возрастает. Они, как политические принципы и идеа­лы, нуждаются в конституционном и ином законодательном закреплении, в государственном обеспечении. Но они в сво­ем реальном (а не в словесном) выражении - принципи­ально иным явления, и даже при наличии указанных ранее условий, в том числе экономических 2 , а также при переводе рассматриваемых явлений в систему юридических отноше­ний, представляют собой принципиально иные правовые феномены, нежели неотъемлемые права и свободы человека.

1 К правам "третьего" поколения обычно относят коллективные и солидарные права - права народов (право на мир, на здоровую окружающую среду, право на коммуникацию и др.), а также, по мнению отдельных авторов, такие экстравагантные "права человека", как право не быть уби­тый во время войны, право на сон, право на самообразование и т.д.

А.П. Сенитко высказал предположение о возможности "четвертой волны" в понимании прав, человека, когда этой категорией могут быть охвачены права, связанные с запретом абортов, и право на эвтаназию (Семитко А.П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. С. 193).

2 Е.А. Лукашева, придавая существенное значение группе социально-экономических прав, пишет вместе с тем: "...далеко не все государства могут уже сегодня реально защитить все важнейшие права этой группы. Основная причина - состояние экономики страны. Ведь социальная функция может осуществляться в полном объеме лишь при высоком уровне экономического развития, позволяющего разумно перераспределять средства и ресурсы, сохраняя свободу рыночных отношений и предпринимательства" (Общая теория прав человека / Под ред. Е.А. Лукашевой, С. 108).

Почему? Не только потому, что они являются в основ­ном декларациями, идеалами, принципами, особыми публич­ными правами, требующими правовой конкретизации, перевода на уровень конкретных гражданских прав, и в этом отношении - развернутой юридической регламентации, во многом к тому же зависимой от переменных величин - уровнями развития экономики, социальной сферы, культуры данного общества, политики государства. И не только потому, что в связи с вышесказанным они как таковые не могут быть предметом непосредственной судебной защиты и государственного обеспечения (плюс к тому, выступая в политической сфере как общие публичные права и политические обязан­ности государства, они в практическом применении - коль скоро не выражены в конкретных юридических отношениях, защищаемых судом, - ставят человека в зависимость от органов власти, должностных лиц, чиновников, их усмотрения). А в силу всего этого - изначально лишены тех необхо­димых свойств, которые бы позволили рассматривать их в качестве неотъемлемых прав.

Главное здесь - соображения принципиального харак­тера, относящиеся к самой сути прав человека.

Во-первых, - и это самое существенное - неотъем­лемые права человека имеют свою строгую смысловую общечеловеческую определенность (которую они при широкой их интерпретации теряют): они являются выразителями и носителями сути человеческого бытия, защищенной сво­боды человека, - одного-единственного, по выражению Кан­та, прирожденного права человека.

Во-вторых, неотъемлемые права человека призваны защищать человека от власти, ее произвола. Те же соци­ально-экономические и иные "права", которые относятся ко "второму" и "третьему" поколениям, ставят человека не только в зависимость от уровня развития общества, его бо­гатства, но и в зависимость от власти, от ее состояния и усмотрения чиновников.

И, в-третьих, закрепление в конституциях демократи­ческих стран основных, неотъемлемых прав человека (в отличие от фиксации в конституционных текстах всей сум­мы гражданских прав, в том числе и переведенных в юридическую плоскость социально-экономических прав) имеет особый высоко гражданственный юридический смысл. Именно основным, фундаментальным правам человека - как это сделано в ряде конституций западноевропейских стран - придается в конституциях "повышенно-конституционное" политико-юридическое значение (они помещены на первое место в тексте, им сообщено непосредственно-юридическое действие, качество "неприкасаемости" и др.), что вообще возвышает права человека в обществе, делает их непре­ложной основой общественной жизни, непосредственной юридико-регулятивной реальностью, которая призвана поставить в строгие рамки государственную власть.

Так что, казалось бы, благое дело - расширение "ката­лога" прав человека на деле обескровливает эту основопола­гающую гуманитарную категорию. И если у советских идео­логических стратегов был в конце 1940-х годов расчет на то, чтобы лишить категорию прав человека ее духовной и юри­дической силы, то этот расчет (увы, с помощью истинных правозащитников, нас, юристов, в том числе либеральной ориентации) в немалой степени осуществился на практике. С этой точки зрения требуют известных корректив утвержде­ния о том, что "бывший Советский Союз был первым госу­дарством мира, который конституционно закрепил достаточно широкую систему экономических прав" и что "отрицать роль Советского государства в формулировании системы экономических прав было бы неправильным" 1 .

Итак, представляется в высшей степени важным строго разграничить основные неотъемлемые права человека, на­правленные на обеспечение свободы и достоинства каждого (они имеют основополагающее и абсолютное значение в об­ществе, ставшем на путь демократического развития), и весь обширный комплекс прав гражданина данного государства. Исходя из этого вполне оправданно первую из указанных группу прав так и именовать - "права человека", а вторую (весь обширный комплекс гражданских прав) именовать ина­че - "права гражданина данного государства". Или, как это делает ряд современных европейских конституций (в том числе Германии, Испании), обозначить общепризнанные не­отъемлемые права человека термином "основные права".

Серьезные последствия. В условиях демократического развития, начавшегося в эпоху Просвещения и перешедшего в передовых демократических странах в 1950-1960-е годы в новую фазу, происходят знаменательные изменения позитивном праве этих стран.

1 Общая теория прав человека / Под ред. Е.А. Лукашевой. С. 129.

В чем существо таких изменений?

Самое главное здесь - это прямое и глубокое вторжение в позитивное право, в саму его органику, возрожденно­го естественного права, выраженного в системе общепризнанных неотъемлемых прав человека. Иначе го­воря, это обретение неотъемлемыми правами человека зна­чения и функций действующей правовой реальности, да причем - такой, когда она становится правовым базисом, юридической основой национальных правовых систем.

А это приводит к следующим четырем серьезным последствиям в позитивном праве.

Во-первых, позитивное право (и как раз через неотъемлемые права человека, которые напрямую входят теперь в его содержание) непосредственно соотносится с целой основой человеческого бытия - со свободой и в соответствии с этим призвано воплощать ее в необходимых юриди­ческих формах, реализовывать в процессе правового регули­рования общественных отношений 1 .

Во-вторых, намного увеличивается собственная сила позитивного права: она теперь в меньшей мере опирается на авторитет и силу власти, а главным образом и прежде всего основывается на мощи естественного права, которое потому и воспринимается в качестве "естественного", что имеет для человека важнейшее и приоритетное значение.

В-третьих, положения об общепризнанных неотъемле­мых правах человека приобретают в правовой системе го­сударства непосредственное юридическое действие. Это значит, что основные, фундаментальные человеческие пра­ва, признанные мировым сообществом, непосредственно, причем независимо от воспроизведения или упоминания о них в национальных документах, входят в содержание дей­ствующего права страны и имеют в стране непосредствен­ное юридическое значение. Это значит также, что органы правосудия не только могут, но и юридически обязаны при­нимать решения с одной лишь ссылкой на общепризнанные права человека.

1 Следует заметить, что импульсы, идущие от современного естественного права, в какой-то мере затрагивают регулятивные особенности позитивного права. Его качества суперструктуры, обеспечивающей воспроизводство нормативно-унифицированных наличных отношений, развертывается в соответствии с критериями свободы. И отсюда оправданно утверждать, что "именно право, поскольку в основе его лежит самоограничение деятельной свободы (и надо добавить - определение "игры сво­боды" человека. - С. А.), задает одну шкалу ценностей, в которой мера блага определяется как степень индивидуальной свободы. А значит, пра­вд выступает как особая среда, в которой самые различные поступки. . . соизмеримы по единому масштабу - масштабу свободы" Малинова И.П. Философия правотворчества. С. 108). Заслуживает специального внима­ния мысль автора о том, что "внутренней, диалектичной стороной права является то, что нормативная унификация ограничительных способов властного опосредования отношений субъектов в реализации ими своих интересов выступает необходимый условием всеобщности непосредственно-индивидуалъной формы располагают какими-либо благами, в том числе свободой как их универсальным эквивалентом" (там же. С. 111).

Одним из наиболее ярких подтверждений принципиального изменения регулятивного статуса естественного права, выражающих его неотъемлемых прав человека, стало в 1996 году решение Конституционного суда Германии, который признал юридически оправданной ситуацию, невозможную с позиций догматической юриспруденции, - привлечения к уголовной ответственности руководителей несуществующего государства (ГДР) за причастность к убийствам на границе перебежчиков, то есть за деяния, которые как будто бы согласовывались с законоположениями ГДР, но противоречили фундаментальным правам человека.

В-четвертых, именно категории возрожденного естественного права в виде идей о неотъемлемых правах человека (и это - наиболее значимое последствие) стали цен­тральным звеном действующего права как сложного многогранного образования. Тем центральным звеном, той правовой идеей "в праве", которая имеет первостепенное значение не только для решения ряда вопросов теории, в том числе для характеристики особого построения всех других слоев, граней правовой материи, но и для практической стороны дела - для решения вопросов законодательства, опросов юридической практики.

Именно здесь нужно искать объяснение тому обстоятельству, что в современных условиях неотъемлемые права человека по своему юридическому значению не только уступают национальным законам всех рангов, но и в принципе имеют по сравнению с ними приоритетное юридическое действие.

С позиции юридической практики существенно важно, например, то, что при пробелах в действующем праве, не­достаточности или неопределенности действующих законо­положений правовой вакуум заполняется, а неопределенность законоположений преодолевается на основе централь­ной правовой идеи. Значит, права человека в таком случае становятся ориентиром, определяющим направление и перспективу решения тех или иных юридических дел. И, забе­гая несколько вперед, замечу: то обстоятельство, что в российском Конституционном Суде при рассмотрении кон­ституционной обоснованности актов, положивших в 1994 году начало войне в Чечне, права человека не получили такого признания, свидетельствует о том, что в России продолжа­ет господствовать право власти (в лучшем случае - право государства), а не передовое демократическое право, соот­ветствующее требованиям современного гражданского об­щества.

Отмеченные крупные изменения в позитивном праве, выражающие глубокое проникновение в саму его органику возрожденного естественного права, - изменения, в долж­ной мере ни наукой, ни общественным мнением еще не оце­ненные (и более того - в значительной степени оставшиеся незамеченными), в действительности по своим масштабам и, особенно, значению для настоящего и будущего ничуть не уступают тому гигантскому прогрессивному сдвигу в пра­вовом развитии, которым отмечена эпоха Просвещения, эпоха французской революции. Потому-то они с полным основанием и могут быть обозначены в качестве второй "революции в праве" 1 .

Новая трактовка права диссонирует со сложившимися и весьма устойчивыми стереотипами о праве, законе, за­конности, сориентированными на власть. И поэтому пере­ход от понимания права как исключительно и всецело "силового" института, прочно укоренившегося за долгие века взаимоотношений человека с властью, к пониманию его как гуманистического явления, феномена свободы, происходит с трудом. Еще в самом начале XX века знаменитый рус­ский правовед П.И. Новгородцев говорил о неоправданном положении вещей, "когда отвергают право как порождение силы и произвола и забывают право как выражение спра­ведливости и свободы, - то право, которое издавна вдох­новляло на подвиги и на борьбу и которое всегда почиталось священным достоянием лиц" 2 .

1 Примечательно, что основные вехи правового прогресса вполне согласуются с развертыванием в ходе исторического развития граней права. Первая веха - римское частное право раскрыло догму права, возрожденческая культура и эпоха Просвещения - "правовое содержание", по­слевоенная правовая революция - истинные правовые идеи.

2 Новгородцев П. И. Идея права в философии Вл. С. Соловьева. М., 1901. С. 18-19.

Новое соотношение. Теперь - о самом значительном последствии в позитивном праве, наступающем в условиях возрожденного естественного права, его новой жизни. Оно касается соотношения права и власти - того соотношения, которое при всех метаморфозах права (его развитии от "права сильного" к "праву власти" и "праву государства") неизмен­но оставалось силовым институтом, не содержащим каких-либо элементов, так или иначе не зависящих от власти.

Ныне же, в результате второй "революции в праве" такого рода элементы, да притом непосредственно выражающие сами основы человеческого бытия, появились! Появились в виде положений о неотъемлемых правах человека, которые приобрели прямое юридическое действие и заняли (точнее - начали занимать) центральное место во всей юри­дической системе современного гражданского общества.

А это значит, что впервые за всю историю человечест­ва право стало обретать такое новое качество, которое позволяет ему возвыситься над властью и, следовательно, наконец-то решить одну из коренных проблем нашей жизни, истинное наказание и проклятие для человечества - проблему умирения и "обуздания" поли­тической государственной власти.

Стало быть, в результате недавней "революции в пра­ве" именно сейчас, в наше время, право и власть начали меняться местами. И именно сейчас, в наше время, на место права как сугубо силового образования приходит гумани­стическое право - право современного гражданского общества 1 , действенность которого строится в основном на природной силе естественного права, свободы.

Такого рода изменение соотношения между правом и властью, как мы видели, напрямую связано с новой, высо­кой миссией прав человека. И здесь нужно вновь сказать о Канте. Мечта ли это философа? Прозрение? Глубина мысли и единая логика идей? Не знаю. Но самые замечательные, необыкновенные и по сегодняшним меркам слова о соотно­шении права и власти в идеальном его понимании сказал именно тот философ, идеи которого заложили исходные блоки философии гуманистического права, - Иммануил Кант. По его словам (уже приведенным на одной из первых страниц книги), "право человека должно считаться священ­ным, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти. Здесь нет середины и нельзя измышлять среднее прагма­тически обусловленного права (нечто среднее между правом и пользой); всей политике следует преклонить колени перед правом.. ." 2 .

1 С этой точки зрения следует признать справедливым мнение, что "именно права человека выступают чистым воплощением права, то есть безусловного общественного дозволения самодеятельности свободного человека" (Ершов Ю.Г. Философия права (материалы лекций). С. 21).

2 Кант И. Сочинения на Немецком и русском языках. М., 1994.

С этих позиций, быть может, самым верным показате­лем того, что в данном обществе право занимает достойное и высокое положение, соответствующее формулам "право­вое государство", "правление права", является способность власти терпеть право и без колебаний сообразовывать с ним все свои действия. Так относиться к праву, чтобы и в тех случаях, когда существование и действие права не со­гласуются с интересами власти, безропотно признавать его приоритет, верховенство над собой и одновременно - делать все для того, чтобы его требования неукоснительно и полностью проводились в жизнь.

Понятно, что процесс формирования права современ­ного гражданского общества даже в передовых демократи­ческих странах пока не завершен. Во многих других он еще и не начат. В некоторых странах заметны порой симптомы правового регресса, возвратного движения к праву власти, силовым юридическим порядкам.

Что ж, перспектива формирования и развития гуманистического права в тех или иных странах накрепко свя­зана с судьбой демократии на нашей планете, будущим демократических и гуманистических ценностей, словом, с судьбой и будущим на нашей земле цивилизаций либераль­ного типа.

Но как бы то ни было, закладка фундамента юридиче­ских систем, способных возвыситься над властью и после­довательно реализовать демократические и гуманистические ценности, в истории человечества состоялась.

История политических и правовых учений: Учебник для вузов Коллектив авторов

12. Концепции возрожденного естественного права

12. Концепции возрожденного естественного права

Прозвучавшие уже в начале XX в. на разных европейских языках, включая и русский, призывы к «возрождению естественного права» выражали недовольство господством позитивизма в юриспруденции. Действительное возрождение естественного права, его бурный «ренессанс» на Западе пришелся на первые десять-пятнадцать лет после Второй мировой войны. Именно в это время формировались новые представления о естественном праве, заметно обновлялись старые и складывались новые естественноправовые концепции.

Возрождение естественного права было по сути дела ренессансом антипозитивистского правопонимания в целом. Содержательная новизна правопонимания, в той или иной мере и форме присущая различным концепциям послевоенного возрожденного естественного права, связана прежде всего с антитоталитаристской трактовкой права. Речь при этом шла не о возврате к старому, а о радикально новом переосмыслении всего комплекса традиционной естественноправовой тематики (включая проблемы соотношения естественного и позитивного права) с учетом качественно новых знаний о судьбах, смысле и значении права в условиях совершенно новой социально-исторической ситуации - при тоталитаризме (фашистском, нацистском, большевистском).

В этом новом контексте традиционная модель противопоставления естественного и позитивного права наполнялась новым содержанием и стала широко использоваться в качестве исходной правовой основы для критического анализа антиправовой идеологии и практики тоталитаризма и присущего ему правонарушающего законодательства. Юридический позитивизм обвинялся в том, что своей теоретической легитимацией любого властного произвола в качестве права он содействовал отрицанию объективных ценностей права и утверждению узаконенного бесправия при тоталитаризме.

Возрождающееся естественное право выступало в тех условиях как объединяющее начало и общая платформа для всех противников юридического позитивизма. Причем каждое из многочисленных направлений антипозитивистской правовой мысли развивало свое представление о естественном праве, его истоках, смысле и т. д.

Для возрожденного естественного права характерен заметный поворот к реальным и конкретным аспектам правовой практики, свидетельствующий о чуткости естественноправовой мысли к актуальным проблемам действительности и способности предложить свои ответы и решения, в которых традиционная ориентация на апробированные ценности гибко сочетается с новейшими потребностями и ожиданиями, с духом времени.

В рамках теологических учений в целом явно превалируют неотомистские (католические) концепции естественного права.

Один из крупных представителей неотомизма XX в. французский богослов Жак Маритен (1882-1973), профессор католического университета в Вашингтоне, развивал персоналистскую концепцию естественного права. Согласно этой концепции, естественное право изначально вложено в природу человека вечным законом, который трактовался уже Фомой Аквинским как источник всех остальных законов и всеобщий закон мироздания, непосредственным проявлением которого является естественный закон. Здесь же, в естественном законе, исходящем от вечного закона, коренятся, по концепции Маритена, права человека как естественно-правовое признание достоинства человеческой личности.

Естественное право Маритен определяет как идеальный порядок человеческих действий, которому как божественно-разумному образцу (модели) должны соответствовать позитивное право и его применение на практике. При этом Маритен, ссылаясь на невозможность абсолютного познания естественного права, таящегося в глубине человеческого сердца, предупреждает против отождествления естественного права с той или иной концепцией (неизбежно ограниченной и относительной) его понимания и против попыток выражения принципов иерархической системы естественно-правовых ценностей в виде некоего кодекса позитивированных норм.

Концепцию вечного и неизменного естественного права, от которого зависят и из которого происходят все человеческие правила, предписания и установления, включая позитивное право и мораль, отстаивал бельгийский неотомист Жан Дабен. Естественное право трактуется им как основание позитивного права, но его влияние на позитивное право опосредуется через мораль. Вечность и неизменность естественно-правовых предписаний обусловлена их источником - вечностью и неизменностью природы человека, которая проявляется в человеческих склонностях и влечениях.

Австрийский неотомист Йоханнес Месснер (1891 - 1984) выступал за исследование естественного права в духе «традиционной естественноправовой этики», которая восходит к Платону и Аристотелю и была развита дальше Августином и другими теологами. Эта линия развития традиционного естественноправового учения, по оценке Месснера, особо значима в современную эпоху «кризиса этики» для ответа на фундаментальные вопросы человеческого существования.

В естественноправовой антропологии Месснера всеобщность требований естественного закона трактуется как внутреннее свойство самой человеческой природы. Естественный закон - это «внутренне присущий природе человека и обязывающий его самоопределение способ действия для достижения поведения, требуемого действительностью человеческого бытия». Среди априорно постигаемых правовых принципов, которые выражают смысл «неизменного естественного права» и вместе с тем обозначают направления к его применению и конкретизации, Месснер выделяет основной (главный) принцип («поступай справедливо, избегай несправедливости»), из которого затем выводятся «первичные элементарные принципы», требующие соблюдения меры, мира, честности, внешнего порядка и т. д., и «вторичные элементарные принципы», отвергающие ложь, воровство и т. д. как зло.

«Нравственная ответственность» рассматривается Месснером как «связующее понятие, которое ведет от нравственности к праву», которое определяется им как «минимум нравственности, необходимый для существования общества».

Характеризуя «видовое своеобразие права», Месснер писал: «Право отличается от нравственности в четырех отношениях: оно касается, во-первых, - лишь внешних способов поведения в общественной жизни; во-вторых, - содержательно определенных обязанностей; в-третьих, оно уполномочивает к принуждению требуемого поведения; в-четвертых, уполномочивает к принятию обществом норм с целью установления правовой безопасности».

Хотя «уполномочивание к применению принуждения» - это, по Месснеру, и «существенная составная часть права, но не единственная его сущность». В этой связи он солидаризируется с гегелевским подходом (принуждение - не основополагающая сущность права, а средство восстановления нарушенного права) и критикует «теории принуждения индивидуалистических и коллективистских направлений позитивистской философии права, которые полностью отождествляют право с государственной системой принудительных норм».

Для непосредственного нравственно-правового сознания человека очевидно, утверждал Месснер, что, во-первых, право есть право, даже если отсутствует возможность к принуждению его действия, и, во-вторых, что каждое право включает в себя правопритязание на принуждение к определенному поведению. «Оба этих принципа, - писал он, - относятся к априориям человеческого правосознания. Сущность и достоинство права не связаны с возможностью его осуществления физической силой. На такой основе держится заблуждение, согласно которому естественное право не имеет сущности права потому, что никакая физическая сила не обеспечивает признание его основных положений». Закон должен соответствовать нравственной сущности права и «экзистенциальным целям человека». «Поэтому, - подчеркивал Месснер, - естественно-правовое учение всегда твердо придерживалось того, что правоустанавливающая власть в той мере, в какой она противоречит этим целям, является узурпированной; она лишена действительных правовых основ».

Согласно концепции неотомиста Альберта Ауэра, «естественное право - это вопрос философской антропологии, рассматривающей человека в его метафизическом человеческом достоинстве». Поясняя соотношение традиций и современности в юснатурализме, он писал: «Выражение «современное естественное право» не может касаться содержания основных аксиом, но должно относиться лишь к материи их применения. Собственно естественное право (в его правонесущих основах) должно оставаться тем же самым в своих теоретико-философских аксиомах и лишь по-новому засиять в своей новой материи». Наше понимание основных принципов естественного права может углубиться и конкретизироваться, но они сами остаются неизменными. «Также и в будущем - в любой хозяйственной и политической ситуации - все государственно-политические, социальные и хозяйственные расхождения будут выправляться с помощью вечно действующего метафизического естественного права».

Плюрализм вариантов царит и внутри неопротестантского направления трактовки естественного права. Одни авторы (К. Барт, Эрнст Вольф, Эрик Вольф, X. Домбоис, Ф. Хорст и др.) в своих представлениях об источнике и способе обоснования естественного права непосредственно апеллируют к божественному праву и религиозной вере. Другие авторы (Э. Бруннер, Ж. Эллюль и др.), дистанцируясь от непосредственного божественного первоисточника естественного права, трактуют его как некоторую производную форму проявления и бытия божьей воли, намерения, мысли - в виде божественно сотворенного порядка природы, который как образец должен иметь нормативное значение для справедливых человеческих установлений.

Наиболее выразительно идеи неопротестантского направления представлены в тех концепциях, в которых естественное право трактуется как вопрос веры (X. Домбоис, Эрнст Вольф и др.). В других концепциях естественное право трактуется как нормативно-правовое преломление и выражение соответствующих библейских текстов (например, интерпретация Ф. Хорстом Ветхого Завета в духе конституционного акта) или заповедей (трансформация новозаветной «любви к ближнему» в «право ближнего» в концепции Эрика Вольфа).

Характерным примером светской концепции автономного естественного права является подход Г. Райнера, согласно которому наиболее точным выражением всеобщего принципа естественного права является формула: «каждому свое». В этой связи он присоединяется к трактовке данного принципа известным представителем возрожденного естественного права Г. А. Ром- меном, который в работе «Вечное возвращение естественного права» (1947) писал: «К содержанию естественного права принадлежат как очевидные принципы собственно лишь две нормы: делать справедливое, избегать несправедливое, а также старое почтенное правило: каждому свое».

В духе принципа «каждому свое» Райнер подчеркивает, что первоначальное «свое» для каждого человека есть его тело, на уважение (и признание) которого со стороны всех других человек имеет основополагающее право. «Принадлежности тела к сущности человека, - писал он, - уже достаточно для того, чтобы отсюда вывести фудаментальнейшие естественные права человека». В качестве таких прав он называет право человека на собственную жизнь, на неприкосновенность и невредимость собственного тела и его частей (членов), на телесную свободу, а также право на собственность (для поддержки жизни тела), которое, согласно Райнеру, по меньшей мере частично основано на владении телом и вытекающих отсюда фундаментальных правах человека. К естественным правам, относящимся к духовной стороне человеческого бытия, он относит право на честь, добрую репутацию, доброе имя.

В целом идеи и концепции возрожденного естественного права оказали заметное влияние на закрепление после Второй мировой войны в международных документах, а затем и в национальных конституциях основных прирожденных и неотчуждаемых прав и свобод человека в качестве высшей ценности.

Куницын А.С., доцент Курского государственного университета, кандидат исторических наук.

Видное место в истории русской правовой мысли принадлежит школе естественного права, представителями которой были выдающиеся правоведы П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский, В.М. Гессен, Е.Н. Трубецкой, И.А. Покровский, А.С. Ященко и др. Наряду с мыслителями Запада они сыграли значительную роль в обосновании идеи возрождения естественного права.

Явление, известное как "возрождение естественного права", на рубеже XIX - XX вв. наблюдалось в юриспруденции целого ряда европейских стран, включая и Россию. По свидетельству известного российского правоведа Г.Ф. Шершеневича, "после ударов, которые были нанесены идее естественного права, были серьезные основания думать, что оно окончательно умерло, и уже готовились ставить ему надгробный памятник, когда совершенно неожиданно на исходе XIX столетия оно вдруг проявило все признаки жизни. Это оживление обнаружилось одновременно в разных странах Западной Европы и с особенной яркостью в России" <1>.

<1> Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Т. I. М., 1911. С. 9 - 10.

В 1902 г., признавая возрождение естественного права бесспорным по своей очевидности фактом, профессор В.М. Гессен утверждал: "Идея естественного права не только удержала позиции в литературе народов, неизменно остававшихся ей верными, - во французской, итальянской и др., - но даже в Германии она делает с каждым годом, - почти с каждым днем, - чудовищно быстрые успехи" <2>. По мнению В.М. Гессена, иначе и быть не могло. "Но разве нет больше вековых оков, которые должны быть еще разбиты? - вопрошал он. - Разве нет больше институтов, которые должны уступить место другим? Разве наш просвещенный век, - век капиталистического прогресса, не знает более рабства, - быть может, столь же унизительного и тяжелого, как феодальное рабство средних веков? Одним словом, разве нет больше "великих реформ", которые нужны, которые необходимы современному человечеству?" <3>.

<2> Гессен В.М. Возрождение естественного права // Право. 1902. N 10. С. 477.
<3> Там же. N 11. С. 546.

"Идея естественного права, казавшаяся окончательно раздавленной победным шествием исторической школы, - писал профессор И.А. Покровский, - восстала вдруг снова в самых разнообразных формах и снова начала играть влиятельную роль в юридическом мышлении. В старых, казалось, забытых учениях о jus naturale начинают слышаться живые голоса, присоединяющиеся к спорящим о живых вопросах голосам современности" <4>. "Этот поворот к идее естественного права знаменует собою некоторый глубокий процесс в жизни и мысли современных обществ, - отмечал П.И. Новгородцев. - Причины возрождения естественного права гораздо более сложны, чем случайное влияние какого-либо отдельного, хотя бы и весьма выдающегося ученого. Этим действием некоторых, более общих, причин и объясняется, что с разных сторон и независимо друг от друга столь многие писатели выступили на защиту старой доктрины" <5>.

<4> Покровский И.А. Естественно-правовые течения в истории гражданского права. СПб., 1909. С. 1.
<5> Новгородцев П.И. Психологическая теория права и философия естественного права // Юридический вестник. 1913. Кн. III. С. 27.

Причины возрождения естественного права на рубеже XIX - XX вв., по мнению его сторонников, следовало искать не в капризах чистой теоретической мысли, а в реальных условиях изменившейся действительности. По образному выражению П.И. Новгородцева, "там и здесь совершались глубокие процессы жизни, предвозвещавшие грядущее творчество новых форм. Снова чувствовалось веяние созидательного духа истории. Мысль невольно призывалась к тому, чтобы думать о задачах и призвании личности, через которую совершается прогресс истории. От прошлого она обращалась к будущему. И как обыкновенно это бывает, то будущее, которое оставалось желанным, но неопределенным и неясным, заставляло думать о правильной постановке целей и средств, о выяснении идеалов и стремлений". "Вот в таком сочетании старых начал и новых задач, - подчеркнул русский мыслитель, - следует объяснять совершающееся на наших глазах возрождение естественного права" <6>.

<6> Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права (К вопросу о возрождении естественного права) // Проблемы идеализма. М., 1902. С. 242.

Возрождение естественного права было вызвано глубокими потребностями жизни, которые, настойчиво заявляя о себе, побуждали общественную мысль к новым перспективам. В конце XIX - начале XX в. развитые страны, включая и Россию, вступили в период кризиса всей общественной системы, резкого обострения внутренних противоречий. Социальная действительность настоятельно требовала поиска достойных ответов на вызовы времени, разработки путей и средств осуществления социально-экономических реформ, взывала к творческой деятельности человеческого разума. Эти поиски заставили европейскую общественную мысль обратиться к мировоззренческим основам, совершить поворот к истокам идеализма, к обоснованию новых и возрождению старых идеалистических концепций.

В общем русле этого движения стало возможным и возрождение естественного права, идеалистического по своим исходным посылкам. "Идея естественного права явилась лишь частным отражением более общего миросозерцания и более широкого морально-практического настроения, - утверждал П.И. Новгородцев. - Еще прежде чем о ней заговорили новейшие юристы, она нашла для себя место среди политических идей прогрессивных партий. В России она была недавно усвоена теми публицистами, которые с одинаковой чуткостью относились и к текущим запросам жизни, и к проблемам общего философского мировоззрения" <7>.

<7> Там же. С. 242.

Объясняя причины возрождения естественного права, П.И. Новгородцев отметил связь естественно-правовой доктрины с созиданием новых правовых форм и указал на ту постоянную потребность, которая и прежде неизменно приводила к естественно-правовым построениям: "Это - потребность сознательно идти навстречу будущему и осуществлять в нем, еще неопределенном и как бы находящемся в нашей власти, наши идеальные стремления и надежды. Особенно ярко сказывается эта потребность в эпохи кризисов и переломов, когда старые формы жизни явно обнаруживают свою ветхость, когда обществом овладевает нетерпеливая жажда новых порядков... Жизнь постоянно уходит вперед и требует для себя новых определений. Отсюда постоянное недовольство существующим, еще не успевшим измениться правом; отсюда и требования лучшего, идеального, естественного права" <8>.

<8> Там же. С. 250.

Вступление России в новый исторический период, связанный с появлением ростков буржуазной цивилизации, усиление кризиса всей общественной системы потребовали поиска духовно-философской основы для разрешения назревших социальных проблем. "Эволюция XIX века, - писал И.А. Покровский, - ставила все более и более настойчивые требования, адресованные к законодательству, об активном вмешательстве в сферу социальной борьбы, об урегулировании назревших конфликтов путем издания соответствующих норм. Но для удовлетворения этих требований необходимо было не только изучение положения с точки зрения его истории и с точки зрения его догматики, но и оценка его с точки зрения правовой политики. Жизнь спрашивала не о том, что было, и не о том, что есть, а том, как должно быть с точки зрения разумного и справедливого" <9>. Однако, по признанию И.А. Покровского, "долгое время юриспруденция отмахивалась от этих вопросов, считая обсуждение правовых норм, с этой точки зрения, выходящими за пределы ее задач" <10>. Действующее право не в состоянии было предусмотреть всего многообразия жизненных отношений, поэтому на практике зачастую встречались вопросы, которые не находили отражения в законодательстве. Это было обусловлено кризисом юридического позитивизма, не способного ответить на актуальные вопросы жизни и помочь теоретическому обоснованию путей и средств реформирования общественно-политического строя России. Развивая эту мысль, В.М. Гессен подчеркнул, что "эпоха, призванная свершить огромный, по размерам и значению, творческий подвиг в области права, призванная, так или иначе, приступить к разрешению "социального вопроса", или, что то же, к пересозданию социальной среды, - такая эпоха, разумеется, не может и не должна оставаться в цепях бессильной и бесплодной "позитивной" философии права" <11>.

<9> Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 74.
<10> Там же. С. 75.
<11> Гессен В.М. Возрождение естественного права // Право. 1902. N 11. С. 545.

Многие зарубежные и русские правоведы постепенно стали приходить к общему выводу, сформулированному профессором Н.И. Палиенко: "Чтобы вернуть юриспруденцию к ее былому значению, нужно возродить в ней тот дух критики и идеальных стремлений, которым была проникнута естественно-правовая доктрина. Так возрожденная юриспруденция будет действительно отвечать важнейшим запросам правовой жизни, будет руководительницей законодательства при преобразовании права в сторону социального идеала, даст и судебной практике бассейн высших принципов и норм более справедливого права, из которых судья может черпать необходимый материал для пополнения пробелов и смягчения недостатков действующего права" <12>.

<12> Палиенко Н.И. Учение о сущности права и правовой связанности государства. Харьков, 1908. С. 130.

По свидетельству И.А. Покровского: "и скоро общим настроением юриспруденции стало то, которое выразил знаменитый немецкий правовед О. Гирке своим известным восклицанием: "Мы должны найти ее, эту потерянную идею права, иначе мы сами себя потеряем!..". Эти поиски, в свою очередь, привели не к чему иному, как к возрождению того, что казалось похороненным навсегда - к возрождению естественного права...". Как подчеркнул И.А. Покровский: "дух искания снова повеял в юриспруденции. Она почувствовала всю свою слепоту и беспомощность без "великих идей" и "всеобщих истин", и позитивизм перестал ее удовлетворять" <13>.

<13> Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 75 - 76.

Чтобы оказаться на высоте требований времени, юриспруденция должна была воспринять более глубокие философские стремления и дух критики, исходить из идеальных стремлений и вдохновляться ими, проникнуться умением слышать биение жизни и отзываться на ее насущные потребности. "Только естественное право с его безграничной верой в способность человеческого духа открыть общие принципы долженствования и осуществить их в жизни, с его верой в способность человеческого разума устроить общественные отношения на началах справедливости, способно было соответствовать предъявляемым требованиям, вывести юриспруденцию из кризиса, поставить ее на службу вечному идеалу любви к человеку, высшей справедливости, дать мощный импульс общественной воле, внушить ей, что она должна и может". В этом, по мысли И.А. Покровского, "истинная цель всякого естественно-правового учения, в этом социальное значение идеи естественного права, и в этом смысле эта идея является одной из могущественных идей-сил" <14>.

<14> Покровский И.А. Естественно-правовые учения в истории гражданского права. СПб., 1909. С. 40 - 41.

Как считал П.И. Новгородцев: "принципиальная обработка правовых принципов, выяснение идеалов будущего, преобразование права в свете новых жизненных начал требует особых приемов мысли и особой научной подготовки". По его утверждению: "тут прямо требуется разрыв с традициями исключительного историзма и переход к новым точкам зрения. Требуется именно возрождение естественного права с его априорной методой, с идеальными стремлениями, с признанием самостоятельного значения за нравственным началом и нормативным рассмотрением" <15>.

<15> Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права // Проблемы идеализма. М., 1902. С. 250.

К числу достижений русских правоведов следует отнести не только убедительное обоснование ими необходимости возрождения естественного права, но также и создание концепции "естественного права с изменяющимся содержанием", при разработке которой были преодолены недостатки старой классической теории естественного права, такие, например, как учение о произвольном установлении права, предположение возможности существования системы норм, одинаково пригодных для всех времен и народов, стремление придавать субъективным правовым идеалам непосредственное юридическое значение и т.д.

Стремясь к возможно более точному выражению сути данной концепции, Е.Н. Трубецкой особо подчеркнул, что "не существует вечного, неизменного кодекса естественного права: конкретные требования естественного права меняются сообразно с условиями времени и места; и тот возможный максимум свободы, которого оно требует для каждой данной страны и эпохи, не есть величина постоянная, для всех одинаковая" <16>.

<16> Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. СПб., 1999. С. 75.

Как известно, большое видится на расстоянии, поэтому в полной мере оценить заслуги представителей русской школы естественного права стало возможным с высоты нынешнего времени. Так, по авторитетному суждению видного современного правоведа С.С. Алексеева, они "не только вновь вызвали к жизни естественно-правовую концепцию как исходный критерий для объективной оценки существующего правопорядка, но и придали ей значимость фундаментальной основы построения правовой системы, соответствующей потребностям современного гражданского общества" <17>. Нельзя не согласиться с выводом С.С. Алексеева о том, что "возрождение естественного права стало для дооктябрьской России еще одним свидетельством - предзнаменованием правового пути его намечавшегося демократического преобразования - тенденции, истоки которой были заложены судебной реформой 1864 г. и, быть может, по мнению автора этих строк, более глубокими историческими предпосылками доимперской Руси" <18>.

<17> Алексеев С.С. Право: азбука - теория - философия: Опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 468.
<18> Там же. С. 468.