В каком году была дикая дивизия. Дикая дивизия – гордость русской армии

В ноябре 1876 г., в период назревания очередной русско-турецкой войны, царское правительство приступило к формированию иррегулярных частей из числа горцев Северного Кавказа. Причин такого неожиданного «доверия» к своим недавним врагам глубоко искать не стоит. Как уже нередко упоминалось в дореволюционной литературе, одним из факторов, побудивших царские власти к подобному шагу, было желание очистить Кавказ от «беспокойного» элемента.

Ещe перед началом войны правительство тщательно изучало и прорабатывало вопрос о привлечении горцев в регулярную кавалерию. Начальник Дагестанского округа в своей докладной записке наместнику предлагал, помимо созданных Дагестанского и Кутаисского полков, сформировать новые конно-иррегулярные части: «они охотно готовы будут принять участие в отбывании воинской повинности». В случае войны, полагал он, будет полезно мобилизовать до 60 тыс. горцев. «Приняв в соображение, – писал Лорис-Меликов, – что чем большее число туземцев будет выведено из некоторых местностей и тем более, следовательно, такие местности могут быть избавлены, хотя временно, от наименее надежного элемента населения».

Этот вопрос рассматривался специальной комиссией, назначенной после положения о всеобщей воинской повинности граждан России от 4 ноября 1870 г. Председатель ее, подполковник Краевич, в 1874 г. предлагал довести число воинских частей, состоящих из горцев Кавказа, до 10 тыс. человек, а срок службы определить в три года. Состав частей сделать разноплеменным. Это, по его мнению, будет способствовать сближению горцев с русскими и позволит первым освоить государственный язык.

Другой важной причиной организации горских полков были высокие боевые качества, характерные для туземного населения. Комиссия, рассматривавшая этот вопрос, отмечала: «Удар кинжалом верен и редко не смертелен, стрельба ночью на вскидку, на звук, на огонек показывает явное превосходство горцев в этом деле над обученными казаками, особенно над солдатами».

Отметила комиссия и способность горцев «к аванпостной службе и действиям малой войны…знание и привычку к горной местности». Командование считало горцев незаменимыми при разведке; к этому виду службы их привлекали, начиная с 1853 г. Кроме того, они считались лучшими частями при преследовании неприятеля и действиях малыми группами. Военный идеолог царской армии М. Драгомиров считал, что «идеалом и образцом в конном деле должны служить конницы, возникшие естественно». Единственным недостатком горской кавалерии признавалось отсутствие дисциплины и строгого соблюдения воинской иерархии.

Другой не менее важный вопрос – стремление горцев, вчерашних врагов Российского государства, попасть в ряды формируемых воинских подразделений. Выдвигалось несколько теорий, которые основывались на русском понимании этого вопроса. Ни один из чеченских авторов, писавших до 60-х годов XX века, не поднимал его, основываясь на документах того времени, в сочетании с менталитетом своего народа. Еще царские историки писали: «патриотизм народов Кавказа никогда не шел дальше защиты независимости своего селения или общины и единственным объединяющим началом у них была религия». Значит, истоки массового вступления горцев в ряды русской армии не стоит искать в патриотизме; для чеченца Российская империя была чуждой страной, которая насаждала чуждые порядки и законы.

Причин вступления чеченцев в ряды конно-иррегулярных полков было несколько, и все они носили чисто экономический характер. Во-первых, на глазах был показателен пример соотечественников, вступивших на военное поприще еще в период Кавказской войны. Достигая определенных чинов и званий, они существенно подняли свое хозяйство, став в скором времени крупными землевладельцами и предпринимателями.

Во-вторых, это награды, которые гарантировали их обладателям пожизненную пенсию, возможность получения доходной должности, право носить и другие привилегии, которые ставили их на один уровень с русским населением империи. Здесь показателен случай, когда после убийства Ш. Эльмурзаева у жителей Старого Юрта отобрали все оружие, оставив его только милиционерам и лицам, имеющим боевые награды.

В-третьих, сама служба в армии давала чеченцам неплохую статью дохода, которую во многих случаях на скудных участках горских пашен получить было невозможно.

Не стоит сбрасывать со счетов и природную страсть кавказцев к оружию и военной службе, желание проявить себя как отчаянного храбреца и великолепного воина.

Нередко выдвигался вопрос о той моральной стороне, которую переступали горцы, вчерашние мюриды Шамиля, идя на войну с единоверной Турцией. Изучив ряд сведений и документов, мы приходим к выводу, что никакой такой преграды в этом вопросе не существовало. Переселение горцев в 1865 г. в Турцию, их бедственное положение на чужбине, бессовестное отношение турецких властей к мухаджирам – все это было известно на Кавказе от репатриантов, вернувшихся на родину. Только за период с 1865 по 1871 гг. из 22 000 чеченских переселенцев почти половина вымерла от холода, голода и болезней. Оставшиеся были зачислены в армию с жалованьем в 2 раза меньшим, чем у их соплеменников в России. Горские офицеры Терско-Горского полка в 1876 г. говорили корреспонденту «Правительственного вестника» так: «Если бы их соотчичам из Большой и Малой Кабарды, Осетии и пр., эмигрировавшим некогда в Турцию, было разрешено возвратиться на Кавказ, в свои аулы, то весьма многие из них с радостью поспешили бы воспользоваться этим правом… Большая часть горских эмигрантов в течение нескольких лет настолько успела уже разочароваться в турецких порядках и так вздыхает по родным горам, что в настоящее время даже сами турки начинают подозрительно и недоверчиво посматривать на своих черкесов». (Черкесами в Турции называли всех горцев Северного Кавказа без исключения).

Таким образом, причин для вступления в состав конно-иррегулярных полков было более чем достаточно.

25 января 1877 г. началось формирование Чеченского конно-иррегулярного полка шестисотенного состава. Все мероприятия по формированию полков проводились с учетом мнения влиятельных и почетных людей из числа туземного населения. В первую очередь был сформирован офицерский состав будущих полков. По указу царской администрации, в полки следовало зачислять «молодых людей лучших родов…иначе опрокинется основа общественной иерархии туземцев и из полка выйдет несвязная толпа».

В состав командования полков вошли представители местной знати (Кабарда, Дагестан). Разумеется, что в Чечне и Ингушетии, где сословной иерархии не было, офицерский состав пополнялся за счет уже существующих кадровых военных, появившихся в период Кавказской войны. Сюда входили, как местная горская милиция, так и отставные лица, служившие прежде в милиции, регулярной кавалерии и конвое императора. Начальник области с согласия командующего Кавказской армией назначал командира полка, который, в свою очередь, подбирал сотенных и взводных командиров. Командиром Чеченского полка стал генерал-майор Орцу Чермоев.

«Ввиду особого значения» командиров полков и офицерского состава правительство платило им жалованье наравне с командирами регулярных частей.

Назначение на определенную должность имело вид своеобразной пирамиды: офицер самостоятельно должен был набрать по месту жительства определенное количество всадников. Отбор всадников и формирование полков возлагались на окружное начальство. В состав командиров сотен вошли: полковник Тхостов, ротмистр Умалат Лаудаев, коллежский регистр Шерипов, прапорщик Хуцистов.

Половину рядового состава предполагалось набирать из добровольцев, половину – по жребию. При нежелании идти на службу, всадник имел право выставить вместо себя другого. Однако число желающих служить было намного больше необходимого состава формируемых полков. В адрес начальства посыпались жалобы и прошения увеличить состав конницы.

В первую очередь зачислялись лица от 18 до 40 лет, обладающие крепким здоровьем и имеющие полное боевое снаряжение – коня, сбрую, теплую одежду, а также, владеющие русским языком и грамотой, даже арабской. На последнее условие пришлось закрыть глаза–из 66 человек, набранных в Аргунском округе, насчитывалось всего 12 грамотных, едва умеющих писать и читать по-русски или по-арабски.

Полное снаряжение всадника стоило от 150 до 1000 руб. Большинство из призванных таких денег не имели. По просьбе личного состава главнокомандующий разрешил выдать в качестве аванса треть будущего жалованья, чтобы горцы смогли «снарядить себя всем необходимым к предстоящему зимнему походу». Каждому из нуждающихся казна выделила по 40 рублей жалованья и по 8 рублей 88 копеек на питание и фураж. Так, чеченскому конно-иррегулярному полку было выдано 30 350 руб. серебром.

Каждый полк имел свое знамя, сотенные значки, зурну и барабан. Форменная одежда тоже имела свои различия. Во-первых, на светло-синих погонах всадников писались инициалы полков (К. К. – Кабардино-Кумыкский, Ч-2 – Чеченский и т. д.). Во-вторых, отличались цвета отдельных частей форменной одежды. У дагестанцев были черные папахи с красным верхом, а также красные башлыки. Чеченская форменная одежда была чисто черного цвета.

Огнестрельное оружие всадников было несколько устаревшим – кремневые ружья, которые в армии уже не употреблялись. Зато холодное оружие отличалось своей дороговизной и изысканностью. Современники отмечали богатство сабель и кинжалов, украшенных «серебром с кавказской чернью, с золотыми насечками».

На фронт всадников отправляли без специальной подготовки; изучались лишь элементы построения полка.

Трубачи, лекари, мастера-оружейники и прочий вспомогательный состав Чеченского полка были подобраны из числа местных казаков, знавших язык, обычаи чеченцев.

В феврале 1877 года формирование Чеченского конно-иррегулярного полка было закончено. В его состав было зачислено 793 человека, в их числе 21 урядник.

Нововведение царских властей омрачались бессовестным поведением высшего начальства, видевшего в этом средства для незаконного обогащения. За период боевой службы только Чеченского полка 89 всадникам и офицерам из Аргунского и Ауховского обществ не выдали жалованья на сумму 2560 руб. 57 коп. Жалобы на недополучение положенных за службу денег продолжались даже после окончания войны. В связи с этим была назначена специальная комиссия, которая обязала командира сотни Орцу Чермоева, заведующего хозяйственной частью полковника Тхостова и кассира полка хорунжего Екимова, выплатить всадникам положенные им деньги.

«Начальники и командиры большей частью распускали милиционеров по домам, – писала правительственная комиссия в 1878 году, – а остающимся на службе не выдавали содержания, разрешая им жить грабежом». Делая вывод, комиссия отмечала: «При, несомненно, хорошем материале всадников, неудачную службу полков можно объяснить только тем, что в то время на конно-иррегулярные полки смотрели не столько как на боевую силу, сколько как на средство извлечь из среды населения буйные элементы… Единственной причиной неудовлетворительных милиционных частей были плохие начальники. Слишком большое число мобилизованных горцев без подготовки для боевых действий».

Тем не менее за короткий период войны иррегулярные части показали прекрасные боевые качества, ставшие предметом особого изучения военных экспертов. Дело в том, что с появлением нарезной артиллерии и усовершенствованного стрелкового оружия считалось нецелесообразным использовать для атаки конные части; им поручались набеги, разведка, нападения на аванпосты и обозы неприятеля. Тактика горского конного боя показала ошибочность подобного мнения.

К осени 1877 года позиции русской армии располагались против Аладжинской позиции турок. Тут-то чеченская конница и показала свои характерные особенности, связанные с умелым использованием рельефа местности.

В ночь с 7 на 8 августа была назначена разведоперация, рассчитанная на выяснение перемещения сил неприятеля. В составе отряда генерал-майора Чавчавадзе, состоявшего из 4 эскадронов, 16 сотен и 4 орудий, присутствовали 4 сотни чеченской конницы.

В полночь разведотряд выступил из Башкадыкляра к населенным пунктам Субботан и Хаджи-Вали. В 2 часа после полуночи возле селения Субботан войска разделились. Колонна под начальством командира Чеченского конно-иррегулярного полка, состоящая из восьми сотен всадников (30 охотников из разных частей кавалерии, 450 чеченцев, 200 кубанских казаков и Тионетской сотни), была направлена к турецкому лагерю, на правый берег реки Маврякчай. Именно этой колонне предстояло вступить в бой с турецкими частями.

Задача была определена коротко: «опрокинуть передовые посты, если б таковые были, броситься на кавалерийский лагерь и затем быстро отойти назад».

Чеченцы и охотники, всего около 500 всадников, были высланы вперед через овраг, разделяющий Субботан и Хаджи-Вали. В приказе рекомендовалось действовать только холодным оружием. Для прикрытия выделялась 4-я сотня Кубанского казачьего полка.

У села Буланых чеченцы столкнулись с турецкими аванпостами. Майор Тхостов разделил свой отряд на две части. Первая, прорвав цепь турецких постов, вышла в тыл турок и атаковала главный вражеский лагерь. Вторая, уйдя вправо, обогнула турков с фланга. Маневр чеченской конницы позволил охватить турецкий лагерь кольцом.

Командир 4-й сотни кубанских казаков «рассыпал сотню цепью и метким огнем не допустил неприятеля подкрепить атакованные посты». В это время «передовые под начальством Тхостова ураганом неслись вперед. Турки оцепенели, сдавали оружие, бросались на колени. Все это происходило с турецкой спешенной кавалерией, которой не дали даже времени сесть на лошадей». В плен чеченцам попал начальник кордона на Арпачае – Рашид-бей. Часть турок, спасаясь от чеченцев, укрылась в траншее; обнаруженные отрядом Тхостова, они были изрублены.

Бой закончился к 5 утра. Турки, предупрежденные остатками разбитого отряда, открыли артиллерийский огонь. Чеченцы, выполнив главную задачу, отошли в лагерь, не потеряв ни одного человека. У турок было изрублено 60 солдат, семеро попали в плен. Только за один этот рейд наград удостоились более 40 участников экспедиции.

Подобные налеты на турецкие позиции были систематическим явлением, деморализующим противника и заставляющим его быть всегда в полной готовности, отнимая силы и энергию.

Но главное, что произвело впечатление на царских экспертов, это тактика вайнахского конного боя с использованием огнестрельного оружия. Даже пехота, атакуя неприятеля, не могла бы добиться таких решающих результатов, каких добились вайнахи и гусары, будучи на конях, – так рассуждали царские командиры. А ведь подобная тактика боя была известна чеченцам и ингушам давно.

Главный стержень подобной тактики сводился к тому, что конница на полном скаку вплотную приближалась к позициям неприятеля, охватив его с нескольких сторон, открывала прицельный огонь и, прикрываясь телом лошади, атаковала противника. Эффект был ошеломляющим – турки бежали от горцев, как от чумы, боясь быть окруженными.

Русско-турецкая война показала, что чеченцы и ингуши, при подавляющем превосходстве противника, способны взять инициативу в свои руки и посеять страх и панику в ряды противника.

Случались моменты, когда горцы, служившие в рядах российской армии, переговаривались со своими соплеменниками из турецкой, задавая друг другу вопросы: «В какой стране лучше служить?» Однако случаи измены были большой редкостью. Зато в период русско-турецкой войны 1877–1878 годов в ставку русских войск неоднократно приходили горцы-мухаджиры и просили разрешения вернуться на родину.

Горцы на фронтах Первой мировой войны и в революционных событиях 1917 г.

Кавказская туземная конная дивизия, более известная в истории как «Дикая» дивизия была сформирована на основании высочайшего указа 23 августа 1914 г. на территории Северного Кавказа и укомплектована добровольцами-горцами. Дивизия включала в себя шесть полков четырехсотенного состава: Кабардинский, 2-й Дагестанский, Чеченский, Татарский (из жителей Азербайджана), Черкесский и Ингушский.

Но сначала - немного предыстории. Широкое привлечение коренного населения Северного Кавказа на русскую военную службу, прежде всего в милиционные формирования, началось в 1820 – 1830-гг. XIX в., в разгар Кавказской войны, когда определился ее специфический затяжной, партизанский характер и царское правительство поставило перед собой задачу: с одной стороны «иметь все сии народы в своей зависимости и учинить полезными государству», т.е. способствовать политической и культурной интеграции горцев в российское общество, а с другой сэкономить на содержании регулярных частей из России. Горцы из числа «охотников» (т.е. добровольцев) привлекались в постоянную милицию (фактически строевые части, содержавшиеся на казарменном положении) и временную - «для наступательных военных действий в отрядах с регулярными войсками или для обороны края в случае опасности от неприязненных народов». Временная милиция использовалась исключительно на театре Кавказской войны.

Однако, вплоть до 1917 г., царское правительство так и не решилось привлекать горцев к военной службе массово, на основе обязательной воинской повинности. Таковая заменялась им денежным налогом, каковой из поколения в поколение стал восприниматься местным населением как некая привилегия. До начала широкомасштабной Первой мировой войны русская армия вполне обходилась и без горцев. Единственная попытка провести мобилизацию среди горцев Северного Кавказа в 1915 г., в разгар кровопролитной войны, завершилась едва начавшись: одни лишь слухи о предстоящем мероприятии вызвали сильное брожение в горской среде и заставили отложить эту идею. Десятки тысяч горцев военнообязанного возраста оставались вне развернувшегося мирового противостояния.

Однако горцы, желавшие добровольно вступить в ряды русской армии, зачислялись в созданную в самом начале Первой мировой войны Кавказскую туземную конную дивизию, более известную в истории под наименованием «Дикая».

Туземную дивизию возглавил родной брат императора великий князь Михаил Александрович, хоть и находившийся в политической опале, но весьма популярный, как в народе, так и среди аристократии. Поэтому служба в рядах дивизии сразу стала привлекательной для представителей высшей российской знати, занявшей большинство командных постов в дивизии. Здесь были грузинские князья Багратион, Чавчавадзе, Дадиани, Орбелиани, горские султаны: Бекович-Черкасский, Хагандоков, ханы Эриванские, ханы Шамхалы-Тарковские, польский князь Радзивилл, представители старинных русских фамилий князья Гагарин, Святополк-Мирский, графы Келлер, Воронцов-Дашков, Толстой, Лодыженский, Половцев, Старосельский; принцы Наполеон-Мюрат, Альбрехт, барон Врангель, персидский принц Фазула Мирза Каджар и другие.

Особенности формирования соединения и менталитет его личного состава оказали значительное влияние на дисциплинарную практику в частях и морально-психологическое состояние всадников (именно так назывались рядовые бойцы дивизии).

В национальных полках поддерживалась иерархическая структура, сходная со структурой большой позднеродовой семьи, свойственной всем горским народам. Многие всадники были близкими или дальними родственниками. По свидетельству молодого офицера Ингушского полка А.П. Маркова, представители ингушской семьи Мальсаговых в этом полку были «столь многочисленны, что при сформировании полка на Кавказе был даже проект создать из представителей этой фамилии отдельную сотню». Нередко в полках можно было встретить представителей нескольких поколений одной семьи. Известен случай, когда в 1914 г. ушел на войну со своим отцом двеннадцатилетний подросток Абубакар Джургаев.

Вообще число желающих служить в дивизии всегда превышало штатные возможности полков. Несомненно, родство многих всадников способствовало укреплению дисциплины в полку. Некоторые иногда «отлучались» на Кавказ, но с обязательной заменой себя братом, племянником и проч.

Внутренний распорядок в дивизии значительно отличался от распорядка кадровых частей русской армии, поддерживались традиционные для горских обществ отношения. Здесь не существовало обращения на «вы», офицеров не почитали за господ, уважение всадников они должны был заслужить храбростью на поле боя. Честь отдавалась только офицерам своего полка, реже – дивизии, из-за чего нередко случались «истории».

С декабря 1914 г. дивизия находилась на Юго-Западном фронте и хорошо зарекомендовала себя в боях против австро-венгерской армии, о чем регулярно сообщалось в приказах вышестоящего начальства. Уже в первых, декабрьских боях отличилась 2-я бригада дивизии в составе Татарского и Чеченского полков, контратаковавшая проникшие в тыл части противника в районе деревни Верховина-Быстра и высоты 1251. Бригада по плохим дорогам и глубокому снегу обошла австрийцев с тылу и нанесла сокрушительный удар противнику, взяв в плен 9 офицеров и 458 рядовых. За умелое командование полковник К.Н. Хагандоков был представлен к чину генерал-майора, а многие всадники получили свои первые боевые награды – «солдатские» Георгиевские кресты.

Вскоре погиб один из главных героев этого боя – командир Чеченского полка полковник князь А.С. Святополк-Мирский. Он пал в бою 15 февраля 1915 г., когда лично руководил действиями своего полка в бою и получил три ранения, два из которых оказались смертельными.

Один из самых успешных своих боев части дивизии провели 10 сентября 1915 г. В этот день сотни Кабардинского и 2-го Кабардинского полков скрытно сосредоточились у деревни Кульчицы с целью содействовать наступлению соседнего пехотного полка в направлении высоты 392, фольварка Михал-поле и села Петликовце-Нове на левом бере­гу реки Стрыпи. Хотя задачей конницы стояла лишь разведка позиций противника, руководивший конной группой командир Кабардинского полка князь Ф.Н. Бекович-Черкасский взял инициативу на себя и, воспользовавшись удобным случаем, нанес сокрушительный удар по основным по­зициям 9-го и 10-го гонвендных полков у села Зарвыница, взяв в плен 17 офицеров, 276 солдат-мадьяр, 3 пулемета, 4 те­лефона. При этом он имел лишь 196 всадников кабардинцев и дагестанцев и потерял в бою двух офицеров, 16 всадников и 48 лошадей убитыми и ранеными. Отметим, что доблесть и геройство в этом бою проявил мулла Кабар­динского полка Алихан Шогенов, который, как говорилось в наградном листе, «в бою 10 сен­тября 1915 г. у дер. Доброполе под сильнейшим пулемет­ным и ружейным огнем сопровождал наступавшие части полка, своим присутствием и речами повлиял на всадников-магометан, проявивших в этом бою необыкно­венную храбрость и взявших в плен 300 венгерских пе­хотинцев».

«Дикая дивизия» принимала участие и в знаменитом Брусиловском прорыве летом 1916 г., правда, не сумела там серьезно отличиться. Причиной тому стала общая установка командования 9-й армией на использование кавалерии в виде армейского резерва, а не в качестве эшелона развития успеха, вследствие чего вся армейская конница была рассеяна побригадно по фронту и существенного влияния на ход боев не оказала. Тем не менее, в целом ряде боев горские всадники дивизии сумели отличиться. Например, еще до начала общего наступления они поспособствовали форсированию разделявшей противостоящие стороны реку Днестр. В ночь на 30 мая 1916 г. есаул Чеченского полка князь Дадиани с полусотней своей 4-й сотни переправился вплавь через реку у селения Ивание под ожесточенным ружейным и пулеметным огнем противника, захватил плацдарм. Это дало возможность переправиться на правый берег Днестра Чеченскому, Черкесскому, Ингушскому, Татарскому полкам, а также Заамурскому полку 1-й конной дивизии.

Подвиг чеченцев, первыми из русских войск переправившихся на правый берег Днестра, не прошел мимо высочайшего внимания: император Николай II наградил всех 60 всадников-чеченцев, участвовавших в переправе Георгиевскими крестами разных степеней.

Как видно, стремительные кавалерийские броски нередко приносили всадникам Туземной дивизии немалую добычу в виде пленников. Нельзя не сказать, что с пленными австрийцами горцы нередко расправлялись изуверским способом – рубили им головы. В отчетном докладе начальника штаба дивизии в октябре 1916 г. сообщалось: «Мало врагов было взято в плен, но много зарублено». Свою растерянность и бессилие перед отчаянной горской атакой через всю жизнь пронес лидер Югославии маршал Иосип Броз Тито, которому повезло – в 1915 г., будучи солдатом австро-венгерской армии, он не был изрублен «черкесами», а лишь был взят в плен: «Мы стойко отражали атаки пехоты, наступавшей на нас по всему фронту, - вспоминал он, - но неожиданно правый фланг дрогнул и в образовавшуюся брешь хлынула кавалерия черкесов, уроженцев азиатской части России. Не успели мы прийти в себя, как они вихрем пронеслись через наши позиции, спешились и ринулись в наши окопы с пиками наперевес. Один черкес с двухметровой пикой налетел на меня, но у меня была винтовка со штыком, к тому же я был хорошим фехтовальщиком и отбил его атаку. Но, отражая нападение первого черкеса, вдруг почувствовал ужасный удар в спину. Я обернулся и увидел искаженное лицо другого черкеса и огромные черные глаза под густыми бровями». Этот черкес вогнал будущему маршалу пику под левую лопатку.

Среди всадников обычным делом были грабежи как в отношении пленных, так и в отношении местного населения, которое они тоже считали покоренным врагом. В силу национально-исторических особенностей грабеж во время войны считался среди всадников воинской доблестью, и его жертвами очень часто становились мирные галицийские крестьяне. Прятавшихся при появлении полков местных жителей, всадники «провожали пристальными и неприветливыми взглядами, как явно ускользающую от них добычу». Начальнику дивизии непрерывно поступали жалобы «на насилия, чинимые нижними чинами дивизии». В конце 1915 г. обыск в еврейском местечке Улашковицы вылился в массовые погромы, грабежи и изнасилования местного населения.

Справедливости ради надо сказать, что по мере возможности в полках поддерживалась строгая дисциплина. Самым суровым наказанием для всадников было исключение из списков полка «за неисправимо дурное поведение» и «водворение» провинившихся по месту их жительства. В родных аулах объявлялось об их позорном изгнании из полка. В то же время для всадников оказались совершенно неприемлемы формы наказания, применявшиеся в русской армии. Известен, например, случай, когда один татарский (азербайджанский) всадник застрелился сразу же после попытки его публичной порки, даже не смотря на то, что порка была отменена.

Средневековая, по сути, манера ведения войны горцами способствовала формированию весьма своеобразного, как сейчас сказали бы, имиджа дивизии. В сознании местного населения даже сформировался стереотип, в соответствии с которым любой грабитель и насильник обозначался термином «черкес», хотя кавказскую форму носили и казаки.

Преодолеть это предубеждение офицерам дивизии было очень сложно, напротив, слава о необычно диком, жестоком и храбром войске всячески культивировалось и распространялась журналистами.

Материалы о туземной дивизии часто пояалялись на страницах разного рода иллюстрированных литературных изданий – «Нива», «Летопись войны», «Новое время», «Война» и многих других. Журналисты всячески подчеркивали экзотический облик ее воинов, описывали тот ужас, который вселяли кавказские всадники в неприятеля – разноплеменное и плохо мотивированное австрийское войско.

Боевые товарищи, плечом к плечу сражавшиеся с горскими всадниками, сохранили о них самые яркие впечатления. Как отмечала в феврале 1916 г. газета «Терские ведомости», всадники поражают всякого, первый раз сталкивающегося с ними. «Их своеобразные взгляды на войну, их легендарная храбрость, доходящая до чисто легендарных пределов, и весь колорит этой своеобразной воинской части, состоящей из представителей всех народов Кавказа, не могут быть никогда забыты».

За годы войны через ряды «Дикой» дивизии прошло около 7000 горцев. Известно, что к марту 1916 г. дивизия потеряла убитыми и умершими от ран 23 офицера, 260 всадников и нижних чинов. Ранеными числились 144 офицера и 1438 всадников. Многие всадники могли гордиться не одной георгиевской наградой. Любопытно отметить, что для инородцев в Российской империи был предусмотрен крест с изображением не Святого Георгия – защитника христиан, а с государственным гербом. Всадники очень возмущались тем, что им вручают «птичку» вместо «джигита» и, в конце концов, добились своего.

А вскоре «Дикой дивизии» выпала своя роль в великой русской драме – революционных событиях 1917 г.

После летнего 1916 г. наступления дивизия была занята позиционными боями и разведкой, а с января 1917 г. находилась на спокойном участке фронта и в боевых действиях больше участия не принимала. Вскоре она была выведена на отдых и война для нее закончилась.

Материалы осмотров полков в феврале 1917 г. показали, что соединение вышло на отдых в полном порядке, представляя собой крепкую боевую единицу. В этот период командование дивизии (начальник Н.И. Багратитон, начальник штаба П.А. Половцев) вынашивали даже планы развертывания дивизии в Туземный корпус, имея ввиду присоединение к ней других имевшихся в русской армии мусульманских кавалерийских частей – 1-го Дагестанского, Осетинского, Крымско-Татарского и Туркменского полков. Багратион и Половцев ездили с этим предложением в Ставку, доказывая, что «горцы такой чудный боевой материал» и даже склонили к этому решению императора, однако не нашли поддержки у Главного штаба.

Февральскую революцию всадники «Дикой» дивизии встретили с растерянностью. После Николая II от престола отрекся недавний начальник дивизии великий князь Михаил Александрович.

По наблюдениям современников, «всадники, с присущей горцам Кавказа мудростью, ко всем «достижениям революции» отнеслись с угрюмым недоверием».

«Тщетно пытались полковые и сотенные командиры втолковать своим «туземцам», что такое случилось… «Туземцы» многого не понимали и, прежде всего, не понимали, как это можно быть «без царя». Слова «Временное правительство» ничего не говорили этим лихим наездникам с Кавказа и решительно никаких образов не будили в их восточном воображении». Революционные новообразования в виде дивизионных, полковых и проч. комитетов затронули и Туземную дивизию. Однако здесь в их «устройстве» самое деятельное участие принял старший командный состав полков и дивизии, а дивизионный комитет возглавил командир Черкесского полка Султан Крым-Гирей. В дивизии сохранилось чинопочитание. Самым революционным очагом в дивизии стала команда матросов-пулеметчиков Балтийского флота, приписанная к соединению еще до революции. В сравнении с ними «туземцы выглядели гораздо тактичнее и сдержаннее». Так что, уже в начале апреля П.А. Половцев мог с облегчением объявить, что в его родной Татарский полк «выходит из горнила революции в полном порядке». Аналогичная ситуация была и в других полках. Историк О.Л Опрышко объясняет сохранение дисциплины в дивизии особой атмосферой, не характерной для прочих частей русской армии: добровольным характером службы и кровными и земляческими узами, которые скрепляли воинский коллектив.

В марте-апреле дивизия даже усилила свой состав за счет прибытия Осетинской пешей бригады (3 батальона и 3 пеших сотни), сформированной в конце 1916 г. и полка «кадра запаса» - запасной части дивизии, дислоцировавшейся прежде на Северном Кавказе. В преддверии июньского 1917 г. наступления войск Юго-Западного фронта дивизии устроил смотр недавно принявший 8-ю армию генерал Л.Г. Корнилов. Армия, по его собственным словам, находилась «в состоянии почти полного разложения… Многие генералы и значительная часть командиров полков под давлением комитетов были удалены от занимаемых ими должностей. За исключением немногих частей, братание процветало…». «Дикая дивизия» оказалась среди частей, сохранивших воинский вид. Произведя 12 июня смотр дивизии, Корнилов признался, что был счастлив видеть ее «в таком изумительном порядке». Багратиону он сообщил, что «наконец дышал военным воздухом». В начавшемся 25 июня наступлении 8-я армия действовала вполне успешно, однако операция Юго-Западного фронта провалилась после первых контрударов немецких и австрийских войск. Началось паническое отступление, подгоняемое пораженческой агитацией большевистских агитаторов, вначале частей 11-й армии, а затем и всего Юго-Западного фронта. Только что прибывший на фронт генерал П.Н. Врангель наблюдал как «"демократизированная армия", не желая проливать кровь свою для "спасения завоеваний революции", бежала, как стадо баранов. Лишенные власти начальники бессильны были остановить эту толпу». «Дикая дивизия» по личной просьбе генерала Корнилова прикрывала отход русских войск и участвовала в контратаках.

Генерал Багратион отмечал: «В этом хаотическом отходе… ярко выявилось значение дисциплины в полках Туземной конной дивизии, стройное движение которой вносило успокоение в панические элементы нестроевых и обозов, к которым примыкали дезертиры пехоты XII корпуса с позиций».

Нетипичная для того времени организованность дивизии уже давно снискала ей славу «контрреволюционной», что в равной мере беспокоило и Временное правительство, и советскую власть. Во время отступления войск Юго-Западного фронта этот образ укрепился благодаря тому, что сотни дивизии брали на себя охрану штабов от возможных покушений дезертиров. По словам Багратиона, «одно присутствие… кавказцев обуздает преступное намерение дезертиров, а если понадобится, то сотни явятся по тревоге».

В июле – августе положение на фронте быстро ухудшалось. Вслед за разгромом Юго-Западного фронта без сопротивления была оставлена Рига и начали беспорядочное отступление части Северного фронта. Над Петроградом нависла реальная угроза захвата врагом. Правительство приняло решение о формировании Особой Петроградской армии. В офицерско-генеральских и правых кругах российского общества зрело убеждение, что восстановить порядок в армии и стране и остановить противника невозможно, не ликвидировав Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Лидером этого движения стал верховный главнокомандующий российской армией генерал Корнилов. Действуя в тесной связи с представителями Временного правительства и с их согласия (верховный комиссар при Ставке М. М. Филоненко и главноуправляющий военного министерства Б. В. Савинков), Корнилов в конце августа приступил к сосредоточению войск в окрестностях Петрограда по просьбе самого Керенского, опасавшегося выступления большевиков. Ближайшей его целью являлся разгон Петросовета (а, в случае сопротивления, и Временного правительства), объявление временной диктатуры и осадного положения в столице.

Не без оснований опасаясь своего смещения, 27 августа А.Ф. Керенский отстранил Корнилова от должности верховного главнокомандующего, после чего последний своим войскам двигаться на Петроград. Днем 28 августа в Ставке в Могилеве господствовало бодрое и уверенное настроение. Прибывшему сюда генералу Краснову сказали: «Никто Керенского защищать не будет. Это прогулка. Все подготовлено». Сами защитники столицы позднее признавали: «Поведение войск Петрограда было ниже какой-либо критики, и революция под Петроградом в случае столкновения нашла бы таких же защитников, как и отечество под Тарнополем» (имелся ввиду июльский разгром Юго-Западного фронта).

В качестве ударной силы Корнилов выбрал 3-й конный корпус казаков под командованием генерал-лейтенанта А.М. Крымова и Туземную дивизию, «как части, способные устоять от разлагающего влияния Петроградского Совета…». Еще 10 августа по приказу нового Верховного Главнокомандующего генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова «Дикая дивизия» начала переброску на Северный фронт, в район станции Дно.

Характерно, что слухи о переброске дивизии в Петроград для «наведения порядка», носились уже давно, и ее офицерам приходилось периодически выступать в прессе с опровержениями.

По данным А.П. Маркова, переброска дивизии в Петроград планировалась еще в декабре 1916 г. – царское правительство рассчитывало ею «укрепить гарнизон» столицы, не полагаясь более на распропагандированные запасные пехотные части. По утверждению первого историографа дивизии Н.Н. Брешко-Брешковского реакционные и монархические настроения преобладали в офицерской среде. В уста главного героя своего романа-хроники он вкладывает такое характерное восклицание: «Кто может оказать нам сопротивление? Кто? Эти разложившиеся банды трусов, не бывавших в огне…? Только бы нам дойти, физически дойти до Петрограда, а уж успех вне всяких сомнений!... Встанут все военные училища, встанет все лучшее, все то, что жаждет только сигнала к освобождению от шайки международных преступников, засевших в Смольном!...»

Приказом генерала Корнилова от 21 августа дивизия развертывалась в Кавказский туземный конный корпус – решение весьма спорное (на тот момент в составе дивизии насчитывалось лишь 1350 шашек при большой нехватке оружия) и несвоевременное ввиду предстоявших перед ним задач. Корпус должен был состоять из двух дивизий двухбригадного состава. Пользуясь своими полномочиями главнокомандующего всеми вооруженными силами, Корнилов перебрасывал для этих целей из других соединений 1-й Дагестанский и Осетинский конные полки с развертыванием последнего в два полка. Начальником корпуса был назначен генерал Багратион. 1-ю дивизию возглавил генерал-майор А. В. Гагарин, 2-ю – генерал-лейтенант Хоранов.

26 августа генерал Корнилов, находясь в могилевской Ставке, приказал войскам выступить на Петроград. Туземный корпус к этому времени еще не закончил сосредоточение на станции Дно, поэтому на Петроград двинулись лишь отдельные его части (полностью Ингушский полк и три эшелона Черкесского).

Временное правительство предприняло экстренные меры для задержания двигавшихся с юга эшелонов. Во многих местах были разрушены железнодорожные пути и телеграфные линии, организованы заторы на станциях и перегонах и порча паровозов. Замешательство, вызванное 28 августа задержкой в движении, использовали многочисленные агитаторы.

Части «Дикой дивизии» не имели связи ни с руководителем операции генералом Крымовым, застрявшим на ст. Луга, ни с начальником дивизии Багратионом, так и не выдвинувшимся со своим штабом со ст. Дно. Утром 29 августа к командиру Черкесского полка полковнику Султану Крым-Гирею прибыла делегация агитаторов ВЦИК и исполкома Всероссийского мусульманского совета из числа уроженцев Кавказа – его председатель Ахмет Цаликов, Айтек Намитоков и др. Мусульманские политики твердо стояли на стороне правительства, поскольку в корниловском выступлении усмотрели угрозу реставрации монархии и, следовательно, опасность национальному движению на Северном Кавказе. Они призвали земляков ни в коем случае не вмешиваться «во внутренние раздоры России». Аудитория, представшая перед делегатами, делилась на две части: русские офицеры (а они составляли подавляющее большинство командного состава в туземных эшелонах) поголовно стояли за Корнилова, а мусульманские всадники, по ощущениям выступавших, совершенно не понимали смысла разыгравшихся событий. По свидетельствам участников делегации, младшие офицеры и всадники находились «в полном неведении» относительно целей своего движения и «были сильно удручены и подавлены той ролью, которую им хочет навязать генерал Корнилов».

В полках дивизии началось замешательство. Доминирующим настроением всадников было нежелание вмешиваться в междоусобную борьбу и воевать против русских.

Полковник Султан Крым-Гирей взял инициативу переговоров на себя, находясь, по существу, в одиночестве среди прокорниловски настроенных офицеров. В первый день переговоров 29 августа им удалось взять верх и начальник эшелона князь Гагарин заставил делегацию удалиться. Он планировал походным порядком к исходу дня достичь Царского Села.

Ключевое значение имели переговоры утром 30 августа на станции Вырица, в которых участвовали генерал Багратион, мусульманские представители, депутаты Петросовета, члены полковых и дивизионных комитетов, командиры полков, многие офицеры. Из Владикавказа пришла телеграмма ЦК Союза объединенных горцев Кавказа, запрещавшего «под страхом проклятия ваших матерей и детей принимать участие во внутренней войне, учиняемой с неизвестными нам вам целями».

Было принято решение ни в коем случае не участвовать в походе «против русских» и избрана делегация к Керенскому, состоявшая из 68 человек во главе с полковником Султаном Крым-Гиреем. 1 сентября делегация была принята Временным правительством и заверила последнее в своем полном подчинении. Багратион, слывший безвольным начальником, занял пассивную позицию в происходивших событиях, предпочтя плыть по течению.

Он был смещен правительством, так же как Гагарин и начальник штаба корпуса В. Гатовский. Корпусу была обещана немедленная отправка на Кавказ на отдых и доукомплектование. В командование («как демократ») вступил бывший начальник штаба Туземной дивизии генерал-лейтенант Половцев, уже успевший побывать в должности командующего войсками Петроградского военного округа.

Полки Туземной дивизии отказались участвовать в мятеже, однако и большевистская пропаганда в ней не пустила глубоких корней.

В сентябре 1917 г. ряд офицеров полка выступили в прессе, а также на 2-м Общегорском съезде во Владикавказе с заявлением о том, что до конца не знали целей своего движения на Петербург.

В условиях, когда гражданская война была уже близка, мотив межнационального столкновения, связанный с использованием в выступлении Корнилова Туземной дивизии особенно смущал участников конфликта, стал жупелом, придававшим надвигающимся событиям зловещий оттенок. В среде заговорщиков было распространено мнение, обывательское в своей основе, что «кавказским горцам все равно кого резать». Б.В. Савинков (по просьбе Керенского) еще до разрыва правительства с Корниловым 24 августа просил его заменить Кавказскую дивизию регулярной кавалерией, так как «неловко поручать утверждение русской свободы кавказским горцам». Керенский в публичном приказе от 28 августа персонифицировал силы реакции в лице именно «Дикой дивизии»: «Он (Корнилов – А. Б. ) говорит, что стоит за свободу, [а] посылает на Петроград туземную дивизию». Три остальных конных дивизии генерала Крымова им не были упомянуты. Петроград, по выражению историка Г.З. Иоффе, от этой вести «оцепенел», не зная чего ожидать от «горских головорезов».

Мусульманские переговорщики, агитировавшие в полках 28 – 31 августа, против своей воли вынуждены были эксплуатировать национально-исламскую тематику, чтобы вбить клин между рядовыми горцам и реакционно настроенным офицерством, в значительной мере инородном всадникам. По словам А. П. Маркова Ингушский полк вынуждены были покинуть грузины, Кабардинский – осетины. В Татарском полку также сложилась «несимпатичная обстановка»: распространились панисламистские тенденции. Очевидно, здесь находилась та болевая точка, нажатие на которую быстро деморализовало кавказских конников. Для сравнения можно напомнить, что социалистическая пропаганда радикально настроенных моряков пулеметной команды после Февральской революции не оказывала на всадников почти никакого влияния.

Принявший корпус в первых числах сентября генерал Половцев застал на станции Дно картину нетерпеливого ожидания: «Настроение такое, что если не дадут эшелоны, то всадники пойдут походным порядком через всю Россию и она этот поход не скоро забудет».

В октябре 1917 г. части Кавказского Туземного конного корпуса прибыли на Северный Кавказ в районы их формирования и волей-неволей стали участниками революционного процесса и Гражданской войны в регионе.

Специально для Столетия

Кавказская туземная конная дивизия, более известная в истории как «Дикая» дивизия была сформирована на основании высочайшего указа 23 августа 1914 г. на территории Северного Кавказа и укомплектована добровольцами-горцами. Дивизия включала в себя шесть полков четырехсотенного состава: Кабардинский, 2-й Дагестанский, Чеченский, Татарский (из жителей Азербайджана), Черкесский и Ингушский.

Но сначала – немного предыстории. Широкое привлечение коренного населения Северного Кавказа на русскую военную службу, прежде всего в милиционные формирования, началось в 1820 – 1830-гг. XIX в., в разгар Кавказской войны, когда определился ее специфический затяжной, партизанский характер и царское правительство поставило перед собой задачу: с одной стороны «иметь все сии народы в своей зависимости и учинить полезными государству», т.е. способствовать политической и культурной интеграции горцев в российское общество, а с другой сэкономить на содержании регулярных частей из России. Горцы из числа «охотников» (т.е. добровольцев) привлекались в постоянную милицию (фактически строевые части, содержавшиеся на казарменном положении) и временную - «для наступательных военных действий в отрядах с регулярными войсками или для обороны края в случае опасности от неприязненных народов». Временная милиция использовалась исключительно на театре Кавказской войны.

Однако, вплоть до 1917 г., царское правительство так и не решилось привлекать горцев к военной службе массово, на основе обязательной воинской повинности. Таковая заменялась им денежным налогом, каковой из поколения в поколение стал восприниматься местным населением как некая привилегия. До начала широкомасштабной Первой мировой войны русская армия вполне обходилась и без горцев. Единственная попытка провести мобилизацию среди горцев Северного Кавказа в 1915 г., в разгар кровопролитной войны, завершилась едва начавшись: одни лишь слухи о предстоящем мероприятии вызвали сильное брожение в горской среде и заставили отложить эту идею. Десятки тысяч горцев военнообязанного возраста оставались вне развернувшегося мирового противостояния.

Однако горцы, желавшие добровольно вступить в ряды русской армии, зачислялись в созданную в самом начале Первой мировой войны Кавказскую туземную конную дивизию, более известную в истории под наименованием «Дикая».

Туземную дивизию возглавил родной брат императора великий князь Михаил Александрович, хоть и находившийся в политической опале, но весьма популярный, как в народе, так и среди аристократии. Поэтому служба в рядах дивизии сразу стала привлекательной для представителей высшей российской знати, занявшей большинство командных постов в дивизии. Здесь были грузинские князья Багратион, Чавчавадзе, Дадиани, Орбелиани, горские султаны: Бекович-Черкасский, Хагандоков, ханы Эриванские, ханы Шамхалы-Тарковские, польский князь Радзивилл, представители старинных русских фамилий князья Гагарин, Святополк-Мирский, графы Келлер, Воронцов-Дашков, Толстой, Лодыженский, Половцев, Старосельский; принцы Наполеон-Мюрат, Альбрехт, барон Врангель, персидский принц Фазула Мирза Каджар и другие.

Особенности формирования соединения и менталитет его личного состава оказали значительное влияние на дисциплинарную практику в частях и морально-психологическое состояние всадников (именно так назывались рядовые бойцы дивизии).

В национальных полках поддерживалась иерархическая структура, сходная со структурой большой позднеродовой семьи, свойственной всем горским народам. Многие всадники были близкими или дальними родственниками. По свидетельству молодого офицера Ингушского полка А.П. Маркова, представители ингушской семьи Мальсаговых в этом полку были «столь многочисленны, что при сформировании полка на Кавказе был даже проект создать из представителей этой фамилии отдельную сотню». Нередко в полках можно было встретить представителей нескольких поколений одной семьи. Известен случай, когда в 1914 г. ушел на войну со своим отцом двеннадцатилетний подросток Абубакар Джургаев.

Вообще число желающих служить в дивизии всегда превышало штатные возможности полков. Несомненно, родство многих всадников способствовало укреплению дисциплины в полку. Некоторые иногда «отлучались» на Кавказ, но с обязательной заменой себя братом, племянником и проч.

Внутренний распорядок в дивизии значительно отличался от распорядка кадровых частей русской армии, поддерживались традиционные для горских обществ отношения. Здесь не существовало обращения на «вы», офицеров не почитали за господ, уважение всадников они должны был заслужить храбростью на поле боя. Честь отдавалась только офицерам своего полка, реже – дивизии, из-за чего нередко случались «истории».

С декабря 1914 г. дивизия находилась на Юго-Западном фронте и хорошо зарекомендовала себя в боях против австро-венгерской армии, о чем регулярно сообщалось в приказах вышестоящего начальства. Уже в первых, декабрьских боях отличилась 2-я бригада дивизии в составе Татарского и Чеченского полков, контратаковавшая проникшие в тыл части противника в районе деревни Верховина-Быстра и высоты 1251. Бригада по плохим дорогам и глубокому снегу обошла австрийцев с тылу и нанесла сокрушительный удар противнику, взяв в плен 9 офицеров и 458 рядовых. За умелое командование полковник К.Н. Хагандоков был представлен к чину генерал-майора, а многие всадники получили свои первые боевые награды – «солдатские» Георгиевские кресты.

Вскоре погиб один из главных героев этого боя – командир Чеченского полка полковник князь А.С. Святополк-Мирский. Он пал в бою 15 февраля 1915 г., когда лично руководил действиями своего полка в бою и получил три ранения, два из которых оказались смертельными.

Один из самых успешных своих боев части дивизии провели 10 сентября 1915 г. В этот день сотни Кабардинского и 2-го Кабардинского полков скрытно сосредоточились у деревни Кульчицы с целью содействовать наступлению соседнего пехотного полка в направлении высоты 392, фольварка Михал-поле и села Петликовце-Нове на левом бере­гу реки Стрыпи. Хотя задачей конницы стояла лишь разведка позиций противника, руководивший конной группой командир Кабардинского полка князь Ф.Н. Бекович-Черкасский взял инициативу на себя и, воспользовавшись удобным случаем, нанес сокрушительный удар по основным по­зициям 9-го и 10-го гонвендных полков у села Зарвыница, взяв в плен 17 офицеров, 276 солдат-мадьяр, 3 пулемета, 4 те­лефона. При этом он имел лишь 196 всадников кабардинцев и дагестанцев и потерял в бою двух офицеров, 16 всадников и 48 лошадей убитыми и ранеными. Отметим, что доблесть и геройство в этом бою проявил мулла Кабар­динского полка Алихан Шогенов, который, как говорилось в наградном листе, «в бою 10 сен­тября 1915 г. у дер. Доброполе под сильнейшим пулемет­ным и ружейным огнем сопровождал наступавшие части полка, своим присутствием и речами повлиял на всадников-магометан, проявивших в этом бою необыкно­венную храбрость и взявших в плен 300 венгерских пе­хотинцев».

«Дикая дивизия» принимала участие и в знаменитом Брусиловском прорыве летом 1916 г., правда, не сумела там серьезно отличиться. Причиной тому стала общая установка командования 9-й армией на использование кавалерии в виде армейского резерва, а не в качестве эшелона развития успеха, вследствие чего вся армейская конница была рассеяна побригадно по фронту и существенного влияния на ход боев не оказала. Тем не менее, в целом ряде боев горские всадники дивизии сумели отличиться. Например, еще до начала общего наступления они поспособствовали форсированию разделявшей противостоящие стороны реку Днестр. В ночь на 30 мая 1916 г. есаул Чеченского полка князь Дадиани с полусотней своей 4-й сотни переправился вплавь через реку у селения Ивание под ожесточенным ружейным и пулеметным огнем противника, захватил плацдарм. Это дало возможность переправиться на правый берег Днестра Чеченскому, Черкесскому, Ингушскому, Татарскому полкам, а также Заамурскому полку 1-й конной дивизии.

Подвиг чеченцев, первыми из русских войск переправившихся на правый берег Днестра, не прошел мимо высочайшего внимания: император Николай II наградил всех 60 всадников-чеченцев, участвовавших в переправе Георгиевскими крестами разных степеней.

Как видно, стремительные кавалерийские броски нередко приносили всадникам Туземной дивизии немалую добычу в виде пленников. Нельзя не сказать, что с пленными австрийцами горцы нередко расправлялись изуверским способом – рубили им головы. В отчетном докладе начальника штаба дивизии в октябре 1916 г. сообщалось: «Мало врагов было взято в плен, но много зарублено». Свою растерянность и бессилие перед отчаянной горской атакой через всю жизнь пронес лидер Югославии маршал Иосип Броз Тито, которому повезло – в 1915 г., будучи солдатом австро-венгерской армии, он не был изрублен «черкесами», а лишь был взят в плен: «Мы стойко отражали атаки пехоты, наступавшей на нас по всему фронту, - вспоминал он, - но неожиданно правый фланг дрогнул и в образовавшуюся брешь хлынула кавалерия черкесов, уроженцев азиатской части России. Не успели мы прийти в себя, как они вихрем пронеслись через наши позиции, спешились и ринулись в наши окопы с пиками наперевес. Один черкес с двухметровой пикой налетел на меня, но у меня была винтовка со штыком, к тому же я был хорошим фехтовальщиком и отбил его атаку. Но, отражая нападение первого черкеса, вдруг почувствовал ужасный удар в спину. Я обернулся и увидел искаженное лицо другого черкеса и огромные черные глаза под густыми бровями». Этот черкес вогнал будущему маршалу пику под левую лопатку.

Среди всадников обычным делом были грабежи как в отношении пленных, так и в отношении местного населения, которое они тоже считали покоренным врагом. В силу национально-исторических особенностей грабеж во время войны считался среди всадников воинской доблестью, и его жертвами очень часто становились мирные галицийские крестьяне. Прятавшихся при появлении полков местных жителей, всадники «провожали пристальными и неприветливыми взглядами, как явно ускользающую от них добычу». Начальнику дивизии непрерывно поступали жалобы «на насилия, чинимые нижними чинами дивизии». В конце 1915 г. обыск в еврейском местечке Улашковицы вылился в массовые погромы, грабежи и изнасилования местного населения.

Справедливости ради надо сказать, что по мере возможности в полках поддерживалась строгая дисциплина. Самым суровым наказанием для всадников было исключение из списков полка «за неисправимо дурное поведение» и «водворение» провинившихся по месту их жительства. В родных аулах объявлялось об их позорном изгнании из полка. В то же время для всадников оказались совершенно неприемлемы формы наказания, применявшиеся в русской армии. Известен, например, случай, когда один татарский (азербайджанский) всадник застрелился сразу же после попытки его публичной порки, даже не смотря на то, что порка была отменена.

Средневековая, по сути, манера ведения войны горцами способствовала формированию весьма своеобразного, как сейчас сказали бы, имиджа дивизии. В сознании местного населения даже сформировался стереотип, в соответствии с которым любой грабитель и насильник обозначался термином «черкес», хотя кавказскую форму носили и казаки.

Преодолеть это предубеждение офицерам дивизии было очень сложно, напротив, слава о необычно диком, жестоком и храбром войске всячески культивировалось и распространялась журналистами.

Материалы о туземной дивизии часто пояалялись на страницах разного рода иллюстрированных литературных изданий – «Нива», «Летопись войны», «Новое время», «Война» и многих других. Журналисты всячески подчеркивали экзотический облик ее воинов, описывали тот ужас, который вселяли кавказские всадники в неприятеля – разноплеменное и плохо мотивированное австрийское войско.

Боевые товарищи, плечом к плечу сражавшиеся с горскими всадниками, сохранили о них самые яркие впечатления. Как отмечала в феврале 1916 г. газета «Терские ведомости», всадники поражают всякого, первый раз сталкивающегося с ними. «Их своеобразные взгляды на войну, их легендарная храбрость, доходящая до чисто легендарных пределов, и весь колорит этой своеобразной воинской части, состоящей из представителей всех народов Кавказа, не могут быть никогда забыты».

За годы войны через ряды «Дикой» дивизии прошло около 7000 горцев. Известно, что к марту 1916 г. дивизия потеряла убитыми и умершими от ран 23 офицера, 260 всадников и нижних чинов. Ранеными числились 144 офицера и 1438 всадников. Многие всадники могли гордиться не одной георгиевской наградой. Любопытно отметить, что для инородцев в Российской империи был предусмотрен крест с изображением не Святого Георгия – защитника христиан, а с государственным гербом. Всадники очень возмущались тем, что им вручают «птичку» вместо «джигита» и, в конце концов, добились своего.

А вскоре «Дикой дивизии» выпала своя роль в великой русской драме – революционных событиях 1917 г.

После летнего 1916 г. наступления дивизия была занята позиционными боями и разведкой, а с января 1917 г. находилась на спокойном участке фронта и в боевых действиях больше участия не принимала. Вскоре она была выведена на отдых и война для нее закончилась.

Материалы осмотров полков в феврале 1917 г. показали, что соединение вышло на отдых в полном порядке, представляя собой крепкую боевую единицу. В этот период командование дивизии (начальник Н.И. Багратитон, начальник штаба П.А. Половцев) вынашивали даже планы развертывания дивизии в Туземный корпус, имея ввиду присоединение к ней других имевшихся в русской армии мусульманских кавалерийских частей – 1-го Дагестанского, Осетинского, Крымско-Татарского и Туркменского полков. Багратион и Половцев ездили с этим предложением в Ставку, доказывая, что «горцы такой чудный боевой материал» и даже склонили к этому решению императора, однако не нашли поддержки у Главного штаба.

Февральскую революцию всадники «Дикой» дивизии встретили с растерянностью. После Николая II от престола отрекся недавний начальник дивизии великий князь Михаил Александрович.

По наблюдениям современников, «всадники, с присущей горцам Кавказа мудростью, ко всем «достижениям революции» отнеслись с угрюмым недоверием».

«Тщетно пытались полковые и сотенные командиры втолковать своим «туземцам», что такое случилось… «Туземцы» многого не понимали и, прежде всего, не понимали, как это можно быть «без царя». Слова «Временное правительство» ничего не говорили этим лихим наездникам с Кавказа и решительно никаких образов не будили в их восточном воображении». Революционные новообразования в виде дивизионных, полковых и проч. комитетов затронули и Туземную дивизию. Однако здесь в их «устройстве» самое деятельное участие принял старший командный состав полков и дивизии, а дивизионный комитет возглавил командир Черкесского полка Султан Крым-Гирей. В дивизии сохранилось чинопочитание. Самым революционным очагом в дивизии стала команда матросов-пулеметчиков Балтийского флота, приписанная к соединению еще до революции. В сравнении с ними «туземцы выглядели гораздо тактичнее и сдержаннее». Так что, уже в начале апреля П.А. Половцев мог с облегчением объявить, что в его родной Татарский полк «выходит из горнила революции в полном порядке». Аналогичная ситуация была и в других полках. Историк О.Л Опрышко объясняет сохранение дисциплины в дивизии особой атмосферой, не характерной для прочих частей русской армии: добровольным характером службы и кровными и земляческими узами, которые скрепляли воинский коллектив.

В марте-апреле дивизия даже усилила свой состав за счет прибытия Осетинской пешей бригады (3 батальона и 3 пеших сотни), сформированной в конце 1916 г. и полка «кадра запаса» - запасной части дивизии, дислоцировавшейся прежде на Северном Кавказе. В преддверии июньского 1917 г. наступления войск Юго-Западного фронта дивизии устроил смотр недавно принявший 8-ю армию генерал Л.Г. Корнилов. Армия, по его собственным словам, находилась «в состоянии почти полного разложения… Многие генералы и значительная часть командиров полков под давлением комитетов были удалены от занимаемых ими должностей. За исключением немногих частей, братание процветало…». «Дикая дивизия» оказалась среди частей, сохранивших воинский вид. Произведя 12 июня смотр дивизии, Корнилов признался, что был счастлив видеть ее «в таком изумительном порядке». Багратиону он сообщил, что «наконец дышал военным воздухом». В начавшемся 25 июня наступлении 8-я армия действовала вполне успешно, однако операция Юго-Западного фронта провалилась после первых контрударов немецких и австрийских войск. Началось паническое отступление, подгоняемое пораженческой агитацией большевистских агитаторов, вначале частей 11-й армии, а затем и всего Юго-Западного фронта. Только что прибывший на фронт генерал П.Н. Врангель наблюдал как «"демократизированная армия", не желая проливать кровь свою для "спасения завоеваний революции", бежала, как стадо баранов. Лишенные власти начальники бессильны были остановить эту толпу». «Дикая дивизия» по личной просьбе генерала Корнилова прикрывала отход русских войск и участвовала в контратаках.

Генерал Багратион отмечал: «В этом хаотическом отходе… ярко выявилось значение дисциплины в полках Туземной конной дивизии, стройное движение которой вносило успокоение в панические элементы нестроевых и обозов, к которым примыкали дезертиры пехоты XII корпуса с позиций».
Нетипичная для того времени организованность дивизии уже давно снискала ей славу «контрреволюционной», что в равной мере беспокоило и Временное правительство, и советскую власть. Во время отступления войск Юго-Западного фронта этот образ укрепился благодаря тому, что сотни дивизии брали на себя охрану штабов от возможных покушений дезертиров. По словам Багратиона, «одно присутствие… кавказцев обуздает преступное намерение дезертиров, а если понадобится, то сотни явятся по тревоге».

В июле – августе положение на фронте быстро ухудшалось. Вслед за разгромом Юго-Западного фронта без сопротивления была оставлена Рига и начали беспорядочное отступление части Северного фронта. Над Петроградом нависла реальная угроза захвата врагом. Правительство приняло решение о формировании Особой Петроградской армии. В офицерско-генеральских и правых кругах российского общества зрело убеждение, что восстановить порядок в армии и стране и остановить противника невозможно, не ликвидировав Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Лидером этого движения стал верховный главнокомандующий российской армией генерал Корнилов. Действуя в тесной связи с представителями Временного правительства и с их согласия (верховный комиссар при Ставке М. М. Филоненко и главноуправляющий военного министерства Б. В. Савинков), Корнилов в конце августа приступил к сосредоточению войск в окрестностях Петрограда по просьбе самого Керенского, опасавшегося выступления большевиков. Ближайшей его целью являлся разгон Петросовета (а, в случае сопротивления, и Временного правительства), объявление временной диктатуры и осадного положения в столице.

Не без оснований опасаясь своего смещения, 27 августа А.Ф. Керенский отстранил Корнилова от должности верховного главнокомандующего, после чего последний своим войскам двигаться на Петроград. Днем 28 августа в Ставке в Могилеве господствовало бодрое и уверенное настроение. Прибывшему сюда генералу Краснову сказали: «Никто Керенского защищать не будет. Это прогулка. Все подготовлено». Сами защитники столицы позднее признавали: «Поведение войск Петрограда было ниже какой-либо критики, и революция под Петроградом в случае столкновения нашла бы таких же защитников, как и отечество под Тарнополем» (имелся ввиду июльский разгром Юго-Западного фронта).

В качестве ударной силы Корнилов выбрал 3-й конный корпус казаков под командованием генерал-лейтенанта А.М. Крымова и Туземную дивизию, «как части, способные устоять от разлагающего влияния Петроградского Совета…». Еще 10 августа по приказу нового Верховного Главнокомандующего генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова «Дикая дивизия» начала переброску на Северный фронт, в район станции Дно.

Характерно, что слухи о переброске дивизии в Петроград для «наведения порядка», носились уже давно, и ее офицерам приходилось периодически выступать в прессе с опровержениями.

По данным А.П. Маркова, переброска дивизии в Петроград планировалась еще в декабре 1916 г. – царское правительство рассчитывало ею «укрепить гарнизон» столицы, не полагаясь более на распропагандированные запасные пехотные части. По утверждению первого историографа дивизии Н.Н. Брешко-Брешковского реакционные и монархические настроения преобладали в офицерской среде. В уста главного героя своего романа-хроники он вкладывает такое характерное восклицание: «Кто может оказать нам сопротивление? Кто? Эти разложившиеся банды трусов, не бывавших в огне…? Только бы нам дойти, физически дойти до Петрограда, а уж успех вне всяких сомнений!... Встанут все военные училища, встанет все лучшее, все то, что жаждет только сигнала к освобождению от шайки международных преступников, засевших в Смольном!...»

Приказом генерала Корнилова от 21 августа дивизия развертывалась в Кавказский туземный конный корпус – решение весьма спорное (на тот момент в составе дивизии насчитывалось лишь 1350 шашек при большой нехватке ) и несвоевременное ввиду предстоявших перед ним задач. Корпус должен был состоять из двух дивизий двухбригадного состава. Пользуясь своими полномочиями главнокомандующего всеми вооруженными силами, Корнилов перебрасывал для этих целей из других соединений 1-й Дагестанский и Осетинский конные полки с развертыванием последнего в два полка. Начальником корпуса был назначен генерал Багратион. 1-ю дивизию возглавил генерал-майор А. В. Гагарин, 2-ю – генерал-лейтенант Хоранов.

26 августа генерал Корнилов, находясь в могилевской Ставке, приказал войскам выступить на Петроград. Туземный корпус к этому времени еще не закончил сосредоточение на станции Дно, поэтому на Петроград двинулись лишь отдельные его части (полностью Ингушский полк и три эшелона Черкесского).

Временное правительство предприняло экстренные меры для задержания двигавшихся с юга эшелонов. Во многих местах были разрушены железнодорожные пути и телеграфные линии, организованы заторы на станциях и перегонах и порча паровозов. Замешательство, вызванное 28 августа задержкой в движении, использовали многочисленные агитаторы.

Части «Дикой дивизии» не имели связи ни с руководителем операции генералом Крымовым, застрявшим на ст. Луга, ни с начальником дивизии Багратионом, так и не выдвинувшимся со своим штабом со ст. Дно. Утром 29 августа к командиру Черкесского полка полковнику Султану Крым-Гирею прибыла делегация агитаторов ВЦИК и исполкома Всероссийского мусульманского совета из числа уроженцев Кавказа – его председатель Ахмет Цаликов, Айтек Намитоков и др. Мусульманские политики твердо стояли на стороне правительства, поскольку в корниловском выступлении усмотрели угрозу реставрации монархии и, следовательно, опасность национальному движению на Северном Кавказе. Они призвали земляков ни в коем случае не вмешиваться «во внутренние раздоры России». Аудитория, представшая перед делегатами, делилась на две части: русские офицеры (а они составляли подавляющее большинство командного состава в туземных эшелонах) поголовно стояли за Корнилова, а мусульманские всадники, по ощущениям выступавших, совершенно не понимали смысла разыгравшихся событий. По свидетельствам участников делегации, младшие офицеры и всадники находились «в полном неведении» относительно целей своего движения и «были сильно удручены и подавлены той ролью, которую им хочет навязать генерал Корнилов».

В полках дивизии началось замешательство. Доминирующим настроением всадников было нежелание вмешиваться в междоусобную борьбу и воевать против русских.

Полковник Султан Крым-Гирей взял инициативу переговоров на себя, находясь, по существу, в одиночестве среди прокорниловски настроенных офицеров. В первый день переговоров 29 августа им удалось взять верх и начальник эшелона князь Гагарин заставил делегацию удалиться. Он планировал походным порядком к исходу дня достичь Царского Села.

Ключевое значение имели переговоры утром 30 августа на станции Вырица, в которых участвовали генерал Багратион, мусульманские представители, депутаты Петросовета, члены полковых и дивизионных комитетов, командиры полков, многие офицеры. Из Владикавказа пришла телеграмма ЦК Союза объединенных горцев Кавказа, запрещавшего «под страхом проклятия ваших матерей и детей принимать участие во внутренней войне, учиняемой с неизвестными нам вам целями».

Было принято решение ни в коем случае не участвовать в походе «против русских» и избрана делегация к Керенскому, состоявшая из 68 человек во главе с полковником Султаном Крым-Гиреем. 1 сентября делегация была принята Временным правительством и заверила последнее в своем полном подчинении. Багратион, слывший безвольным начальником, занял пассивную позицию в происходивших событиях, предпочтя плыть по течению.

Он был смещен правительством, так же как Гагарин и начальник штаба корпуса В. Гатовский. Корпусу была обещана немедленная отправка на Кавказ на отдых и доукомплектование. В командование («как демократ») вступил бывший начальник штаба Туземной дивизии генерал-лейтенант Половцев, уже успевший побывать в должности командующего войсками Петроградского военного округа.

Полки Туземной дивизии отказались участвовать в мятеже, однако и большевистская пропаганда в ней не пустила глубоких корней.

В сентябре 1917 г. ряд офицеров полка выступили в прессе, а также на 2-м Общегорском съезде во Владикавказе с заявлением о том, что до конца не знали целей своего движения на Петербург.

В условиях, когда гражданская война была уже близка, мотив межнационального столкновения, связанный с использованием в выступлении Корнилова Туземной дивизии особенно смущал участников конфликта, стал жупелом, придававшим надвигающимся событиям зловещий оттенок. В среде заговорщиков было распространено мнение, обывательское в своей основе, что «кавказским горцам все равно кого резать». Б.В. Савинков (по просьбе Керенского) еще до разрыва правительства с Корниловым 24 августа просил его заменить Кавказскую дивизию регулярной кавалерией, так как «неловко поручать утверждение русской свободы кавказским горцам». Керенский в публичном приказе от 28 августа персонифицировал силы реакции в лице именно «Дикой дивизии»: «Он (Корнилов – А. Б.) говорит, что стоит за свободу, [а] посылает на Петроград туземную дивизию». Три остальных конных дивизии генерала Крымова им не были упомянуты. Петроград, по выражению историка Г.З. Иоффе, от этой вести «оцепенел», не зная чего ожидать от «горских головорезов».

Мусульманские переговорщики, агитировавшие в полках 28 – 31 августа, против своей воли вынуждены были эксплуатировать национально-исламскую тематику, чтобы вбить клин между рядовыми горцам и реакционно настроенным офицерством, в значительной мере инородном всадникам. По словам А. П. Маркова Ингушский полк вынуждены были покинуть грузины, Кабардинский – осетины. В Татарском полку также сложилась «несимпатичная обстановка»: распространились панисламистские тенденции. Очевидно, здесь находилась та болевая точка, нажатие на которую быстро деморализовало кавказских конников. Для сравнения можно напомнить, что социалистическая пропаганда радикально настроенных моряков пулеметной команды после Февральской революции не оказывала на всадников почти никакого влияния.

Принявший корпус в первых числах сентября генерал Половцев застал на станции Дно картину нетерпеливого ожидания: «Настроение такое, что если не дадут эшелоны, то всадники пойдут походным порядком через всю Россию и она этот поход не скоро забудет».

В октябре 1917 г. части Кавказского Туземного конного корпуса прибыли на Северный Кавказ в районы их формирования и волей-неволей стали участниками революционного процесса и Гражданской войны в регионе.

Летом 1914 года по приказу Николая II была сформирована Кавказская туземная конная дивизия, вошедшая в историю как «дикая». Её лихие бойцы наводили ужас на врагов, отважно сражаясь на фронтах Первой мировой войны.

Под знаменем Белого Царя

Мусульмане Российской империи, большинство из которых проживало на Кавказе и в Средней Азии, были свободны от обязательной военной службы. По понятным причинам власти отнюдь не горели желанием вооружать исконно воинственных и потенциально враждебных людей. Насколько были оправданы подобные опасения — утверждать сложно; так, в середине XIX века, в то же самое время, когда русская армия отражала набеги абреков на южных рубежах, десятки таких же горцев-мусульман верой и правдой служили в Царском конвое — спецподразделении, отвечавшем за личную охрану императора.

Как бы то ни было, в августе 1914 года, когда все сословия страны охватил небывалый патриотический подъём, по приказу Николая II создаётся Кавказская туземная конная дивизия. На зов Белого Царя, как на востоке называли властителя России, откликается множество молодых горцев, сызмальства умеющих владеть клинком, держаться в седле и стрелять без промаха.Дивизия сводится из шести полков — Ингушского, Черкесского, Татарского, Кабардинского, Дагестанского и Чеченского. Джигиты прибывают на своих конях, в собственной форме — кафтанах-черкесках и папахах, со своим холодным оружием. За казённый счёт — только винтовка. Жалованье — 20 рублей в месяц. Служба в необычном воинском формировании является добровольной, поэтому, хотя мусульмане составляют до 90% личного состава «дикой», среди её солдат и офицеров можно найти и русских дворян, и прибалтийских немцев, и даже моряков Балтфлота. Причём в коллективе, где каждый второй — родовитый аристократ, царит подлинный демократизм, и главное мерило — реальные боевые заслуги. К концу 1914 года — то есть не сразу, а после 4-месячного обучения личного состава — дивизию переводят на Юго-Западный фронт, где продолжаются тяжёлые бои с австрийцами.

Брат государю, солдатам

Самым известным из командиров дивизии, с момента её формирования до начала 1916 года, был великий князь Михаил Александрович — брат последнего царя. Прекрасный кавалерист, силач, стальными пальцами рвущий нераспечатанную колоду карт, он пользовался у горцев огромным авторитетом. 35-летний генерал -адъютант был неприхотлив и скромен в быту, не боялся появляться на самых опасных позициях.

С ним дивизия участвовала во взятии Станиславова (ныне — Ивано-Франковск) и освобождении Галиции в 1915 году.Безупречно честный, но наивно-простодушный и не обладавший государственным умом Михаил Александрович, тяготившийся своим царским происхождением, был расстрелян 13 июня 1918-го, не намного пережив свою бывшую дивизию, расформированную в начале того же года.

Нет равных в отваге

О войсковой тактике «туземцев» даёт представление, например, такой случай. Весной 1915 года, когда реки Галиции едва освободились ото льда, сотня горцев, в буквальном смысле держа кинжалы в зубах, ночью переправляется через Днестр, на другом берегу которого — позиции австрийцев. Бесшумно снимаются часовые в секретах. Впереди — окопы неприятеля, защищённые колючей проволокой. У горцев нет специальных ножниц, чтобы её перерезать (а таскать предмет, не нужный для ближнего боя, горец не видит смысла); «колючку» просто забрасывают дагестанскими бурками. Бесшумно подползают к окопам и, с одними кинжалами, под гортанные крики набрасываются на врага. Противник в панике отступает. Бегущих атакуют — уже в конном строю — другие «туземцы», успевшие переправиться ниже по течению…

Разумеется, война, даже против уступающих в боеспособности кайзеровским войскам австрийцев, не была весёлой прогулкой. При штатной численности в 3 450 строевых всадников, за три года службу в дивизии прошли порядка десяти тысяч солдат и офицеров: легко подсчитать, насколько велик процент потерь.И, конечно, совершенно неверно представлять наших всадников как бесполезный анахронизм в разворачивавшейся «войне моторов». На вооружении Дикой дивизии стояли и пулемёты, и бронеавтомобили.

Создание легенды

Скажем прямо: чисто боевую результативность «Дикой дивизии» нельзя назвать из ряда вон выходящей. Прекрасное подходившие для диверсионно-разведывательных действий и лихих кавалерийских наскоков (наподобие знаменитого рейда атамана Платова по французским тылам в битве при Бородино), — удалые всадники, несмотря на весь свой героизм, оказывались малоэффективными в позиционной войне XX века, когда в течение года солдаты могли оставаться в одном и том же окопе.

Тем не менее, туземная дивизия стала важным орудием другого, пропагандистского рода, одним своим именем наводя ужас на врагов по всему Восточному фронту. Наверное, в сознании европейцев — немцев и австрийцев — был прочно укоренён архетипический образ дикого азиатского всадника, не знающего пощады, который не так уж и сильно отличался от реальности.Немалый в становление легенды внёс и полудокументальный приключенческий роман «Дикая дивизия» эмигрантского писателя Николая Брешко-Брешковского, ставший книжным бестселлером 1920-х годов. А для нас «Дикая дивизия» — прежде всего, замечательный пример межнационального согласия, когда русские и представители различных народов Кавказа отважно защищают свою Родину от общего врага.

Конная атака «дикой дивизии». Рисунок периода Первой мировой войны

На службе царю и Отечеству. Каждый раз, когда в столицах поднимается градус протеста, по Москве идут слухи: для разгона демонстраций могут быть привлечены отряды «боевиков Кадырова», которые якобы дислоцированы в Подмосковье. Историческая аналогия с революционным Петроградом очевидна. The New Times разбирался в мифах и реальной истории знаменитой «дикой дивизии»

8 августа 2008 года колонны российской 58-й армии наступали в Южной Осетии. В авангарде шли несколько бронемашин, на которых сидели бойцы явно кавказской наружности: густые бороды, одеты не совсем по форме, но во всем облике — многолетний военный опыт и готовность в любую секунду оказаться в гуще боя. Это была последняя кампания батальона «Восток» — лучшего соединения из созданных российскими военными на Северном Кавказе.

Две спецроты, «Восток» и «Запад», собрали в начале второй чеченской войны. В «Запад» пришли ветераны антидудаевской оппозиции, сражавшиеся на стороне федеральных сил с начала 1990-х годов, а в «Восток» — те, кто защищал независимость при Дудаеве и Масхадове, но разочаровался в Басаеве и Хаттабе. К 2003 году роты стали батальонами и перешли в прямое подчинение Главного разведывательного управления Генштаба РФ, при них постоянно находились инструкторы — представители федеральных военных властей. Несколько лет подряд «Восток» и «Запад» работали вместе с федералами в Чечне и на некоторых сопредельных территориях. А потом было решено, что их дальнейшее существование политически нецелесообразно.

Костяк двух батальонов все еще существует в составе расположенных в Чечне федеральных сил, но ни прежнего статуса, ни особого подчинения они не имеют.


Батальон «Восток» во время операции против боевиков в Гудермесе. 2004 г.

„

Узнав об отречении государя, кабардинцы обращались к своим командирам: «Русские прогнали царя. Напиши ему, чтобы ехал к нам в Кабарду — мы его и прокормим, и защитим»

”

На Северном Кавказе, в Чечне в частности, очень сильна воинская мифология, которую во многом сформировала сама Россия. А любая воинская мифология нуждается в историческом фундаменте. Чеченцы и другие северокавказцы гордятся разными военными эпизодами прошлого, и это не только многолетняя война против Российской империи во время покорения Кавказа, но и участие в войнах, которые вела Россия. Едва ли не главный эпизод — это подвиги так называемой Дикой дивизии в Первую мировую войну.

В чеченской и ингушской литературе принято цитировать поздравительную телеграмму, якобы направленную императором Николаем на имя начальника Терской области: «Как горная лавина обрушился ингушский полк на германскую «железную дивизию». В истории русского Отечества… не было случая атаки конницей вражеских частей, вооруженных тяжелой артиллерией… Менее чем за полтора часа перестала существовать «железная дивизия», с которой соприкасаться боялись лучшие войсковые части наших союзников… Передайте от моего имени, царского двора и от имени всей русской армии братский привет отцам, матерям, женам и невестам этих храбрых орлов Кавказа, положивших своим бессмертным подвигом начало конца германским ордам».

Текст датируют то летом 1915-го, то летом 1916 года, привязывая его, как правило, к истории Брусиловского прорыва (лето 1916-го). Именно этими несколькими фразами обычно иллюстрируют героическое участие лояльных горских частей в Первой мировой войне на стороне Российской империи. Проблема в том, что царская телеграмма — скорее всего, мистификация. Базой для многочисленных цитат на самом деле является текст сообщения полковника Георгия Мерчуле, командира Ингушского конного полка Третьей бригады Кавказской туземной конной дивизии, в адрес начальника Терской области генерал-лейтенанта Флейшера от июля 1916 года: «Я и офицеры полка горды и счастливы довести до сведения Вашего Превосходительства и просят передать доблестному ингушскому народу о лихой конной атаке 15 сего июля. Как горный обвал, обрушились ингуши на германцев и смяли их в грозной битве, усеяв поле сражения телами убитых врагов, уводя с собой много пленных и взяв 2 тяжелых орудия и массу военной добычи. Славные всадники-ингуши встретят ныне праздник Байрам, радостно вспоминая день своего геройского подвига, который навсегда останется в летописях народа, выславшего своих лучших сынов на защиту общей Родины».

Этот текст также лестен для кавказской воинской гордости, но выглядит правдоподобнее императорского послания и просто иллюстрирует один из эпизодов длинной и местами героической фронтовой жизни одного из армейских соединений, и впрямь довольно специфического.

Лояльные чужие

По законам Российской империи горцы Северного Кавказа, в течение 60 лет ведшие ожесточенную войну против русских, воинскому призыву не подлежали. Тем не менее Алексей Арсеньев, прошедший Первую мировую офицером кавалерии, вспоминает, что «еще в Русско-японской войне из народностей Кавказа, бывших свободными от воинской повинности, за исключением грузин и армян, явилось много желающих идти на фронт. Из них был составлен особый конный полк, заслуживший себе славу, но с окончанием войны расформированный».

С началом Первой мировой Николай II принимает решение о создании Кавказской туземной конной дивизии в составе трех бригад. Первая бригада состояла из Кабардинского (кабардинцы и балкарцы) и Второго Дагестанского конных полков, вторая — из Татарского (гянджинские азербайджанцы) и Чеченского конных полков, третья — из Черкесского (черкесы, карачаевцы, адыгейцы и абхазы) и Ингушского конного полков. В состав дивизии входил также Аджарский пехотный батальон.

В составе каждого полка было сначала по шесть, а затем по четыре эскадрона и пулеметные группы, в которых воевали в основном балкарцы. Первым командиром дивизии стал великий князь Михаил Александрович — «великий кенезь Михалка, бират Царя», смешно пародирует Арсеньев акцент горцев, гордившихся командиром. При каждом эскадроне имелся мулла, который с оружием в руках принимал участие в боевых операциях. Жалованье простого всадника составляло около 20 рублей в месяц плюс 3 рубля за каждый Георгиевский крест. «В обоз никто из них идти не соглашался, считая обозную службу унизительной, и обозные команды пришлось составить из русских солдат», — вспоминал Арсеньев.

Императорская армия, хоть и сильно обновленная, оставалась консервативной системой. Проблемы с тем, как «вписать» в эту систему лояльные туземные части, начались сразу. «Относительно легче было с воспитанием дисциплины: всякий мусульманин воспитан в чувстве почтения к старшим, это поддерживается адатами — горскими обычаями. Нетрудно было обучить и приемам владения холодным оружием — привычка к нему у кавказца в крови. Но обращение с трехлинейной винтовкой, строй или хотя бы поверхностное знакомство с уставами требовали упорного и длительного труда. Дело осложнялось еще и тем, что очень многие едва объяснялись по-русски, а были и совсем русского языка не знавшие: как такому человеку растолковать значение прицельной рамки или обязанности и права часового?»

Безграничная храбрость кавказцев приводила к абсурдным ситуациям: офицер требует от дежурного не спать, а тот отвечает ему: «Тебе боится — не спи. Моя мужчина, моя не боится, спать будет». Выясняется, что даже с верховой ездой, к которой горцы, казалось бы, приучены с детства, есть проблемы: «У них привычка сидеть в седле несколько боком, то правым, то левым, в результате чего при больших переходах в полках появлялась масса лошадей со сбитыми спинами, и отучить всадников от этой привычки было трудно».

Другой офицер-кавалерист Анатолий Марков вспоминает о специфических взаимоотношениях, существовавших внутри дивизии: в ней, к примеру, служит осетин Кибиров, ротмистр и командир конвоя великого князя. Кибиров убил на Кавказе чеченского абрека Зелимхана Харачоевского, и ему нельзя показываться в Чеченский полк, потому что там служат родственники Зелимхана.

Дивизия упорно воюет на германских фронтах. Ее русские офицеры вспоминают, что наибольшую доблесть горцы проявляют во время рейдов по тылам противника. Местное население страдает: «На ночевках и при всяком удобном случае всадники норовили незаметно отделиться от полка с намерением утащить у жителей все, что плохо лежало. С этим командование боролось всякими мерами вплоть до расстрела виновных, но за два первых года войны было очень трудно вывести из них их чисто азиатский взгляд на войну как на поход за добычей…» — вспоминал Марков.

Командование периодически пыталось навести порядок: в сентябре 1915 года на смотр в дивизию приехал командующий Девятой армией генерал Лечицкий. Перед ним строй горцев — «оборванные полусолдаты-полуразбойники на лопоухих клячах». Генерал взбешен, пользуясь случаем отсутствия великого князя Михаила, он пытается устроить разнос. «Ты, — обращается он к чеченцу Чантиеву, тыча его стеком в грудь. — Тебе пика была выдана или нет?» — «Выдан, твоя прысходительства», — улыбается Чантиев, довольный генеральским вниманием. — «Так куда же ты ее дел, сукин сын?» — «Нам пика не нужен. Наш ингуш, чечен кинжал, шашка, винтовка имеем, а пика наш бросил к …й матери». Марков пишет, что в группе генерала кому-то не удалось сдержать смех: «У Лечицкого выкатились глаза и покраснело лицо, но от негодования слова остановились у него на языке. «Дур-рак», — рявкнул наконец генерал как из пушки и, круто повернув коня, отъехал к свите, что-то негодующе говоря». Однако с течением времени, по словам Маркова, всадники «все больше входили в понятие о современной войне, и полк к концу войны окончательно дисциплинировался и стал в этом отношении ничем не хуже любой кавалерийской части».

«Их называли «дикими», потому что на них надеты страшные мохнатые папахи, потому что они завязывают на голове башлыки, как чалмы, и потому, что многие из них — абреки, земляки знаменитого Зелимхана, — пишет Илья Толстой, сын писателя, военный журналист в Первую мировую. — Я жил целый месяц в халупе в центре расположения «диких полков», мне показывали людей, которые на Кавказе прославились тем, что из мести убили нескольких человек, — и что же я видел? Я видел этих убийц, нянчивших и кормящих остатками шашлыка чужих детей, я видел, как полки снимались со своих стоянок и как жители жалели об их уходе, благодарили их за то, что они не только платили, но и помогали своими подаяниями, я видел их выполняющими самые трудные и сложные военные поручения, я видел их в боях, дисциплинированных, безумно отважных и непоколебимых».

„

Горцев-ветеранов, прошедших германский фронт, засосало в горнило гражданской войны, в которой они все оказались по разные стороны баррикад

”

Офицеры дивизии вспоминали, что в феврале 1917-го, когда началась революция, с энтузиазмом ее встретили только русские солдаты обоза и та часть пулеметных команд, которую сформировали из матросов. Горцы оказались верной опорой рухнувшего режима. «Не знаю, синок, не знаю, от этого Керенского-Меринского ничего хорошего не будет», — рассуждал пожилой балкарец в разговоре с Арсеньевым. Узнав об отречении государя, кабардинцы обращались к своим командирам: «Русские прогнали царя. Напиши ему, чтобы ехал к нам в Кабарду — мы его и прокормим, и защитим». Горцы, в отличие от русских частей сохранявшие лояльность, взбудораженные пораженческой пропагандой, сражались там, где другие части теряли боеспособность.

В мятежной столице еще с марта 1917 года ходили слухи, будто «дикую дивизию» перебрасывают в Петербург, чтобы бороться с бесконечными митингами и утопить в крови молодую русскую свободу. Газеты публиковали опровержения: «Подобные слухи взволновали горское населе-
ние, и представители последнего приняли меры к тому, чтобы получить самые достоверные известия об участии и роли их единоплеменников, частей так называемой Дикой дивизии, в событиях на улицах Петрограда. По полученным самым точным и достоверным сведениям оказалось, что ни одна из частей Кавказской туземной кавалерийской дивизии в Петрограде в революционные дни не была, и ни один воин названной дивизии в революционный народ не стрелял. Вся эта дивизия с первых дней войны и по настоящее время находится на своем боевом посту на позициях Западного фронта и наравне с другими сынами Великой России защищает общую родину от внешнего врага».

На самом деле горцев еще в декабре 1916-го решают перебросить в Петербург, но даже неспокойным летом 1917-го этого не происходит: в августе их эшелоны останавливаются на узловой станции Дно близ Петрограда. К этому времени дивизия усилиями генерала Корнилова преобразована в корпус, которым командует генерал-лейтенант князь Багратион. Но 2 сентября 1917 года глава Временного правительства и Верховный главнокомандующий Керенский снимает Багратиона с должности: корпус подозревают в том, что он под началом Корнилова должен был участвовать в контрреволюционном перевороте. Генералу Половцеву удается спасти боеспособный корпус от расформирования, но его все равно решают от греха подальше перебросить на Кавказ.


Карачаевцы из «дикой дивизии» с генералом Корниловым. 1917 г.

В конце 1917-го корпус базировался во Владикавказе и Пятигорске, но с началом нового года прекратил свое существование. Горцев-ветеранов, прошедших германский фронт, засосало в горнило гражданской войны, в которой они все оказались по разные стороны баррикад.

Многие из них, как ротмистр черкес Келеч Гирей, сначала сражались в рядах белой Добровольческой армии, а потом, во Вторую мировую, в созданном немцами казачьем корпусе генерала Краснова. В 1945 году 65-летнего Келеч Гирея в австрийском Лиенце выдали «советам» англичане, и он закончил жизнь на виселице в Москве. Благодарность империй тем, кто верит им и связывает с ними свою судьбу, часто оборачивается трагедией. Это, кстати, хорошо знают ветераны «Востока» и «Запада».