Чем выражается авторская позиция

Итак, в начале сочинения мы сформулировали одну из проблем, над которой размышлял автор текста. Затем в комментарии мы показали, как именно раскрывается эта проблема в исходном тексте. Следующий этап - выявление позиции автора.

Помните, что если проблема текста - это некоторый вопрос, то позиция автора - это ответ на вопрос, поставленный в тексте, то, в чём автор видит решение проблемы.

Если этого не происходит, логика изложения мысли в сочинении нарушена.

Авторская позиция проявляется, прежде всего, в отношении автора к изображаемым явлениям, событиям, героям и их поступкам. Следовательно, читая текст, обращайте внимание на языковые средства, в которых выражается отношение автора к предмету изображения (см. таблицу на следующей странице).

При выявлении авторской позиции важно учитывать, что в тексте может использоваться такой приём, как ирония - употребление слова или выражения в таком контексте, который придаёт слову (выражению) прямо противоположное значение. Как правило, ирония - это осуждение под видом похвалы: Боже мой, какие есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и услаждают душу! Но, увы! Я не служу и лишён удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников (Н. Гоголь). Буквальное прочтение иронических высказываний ведёт к искажённому пониманию содержания текста и авторского замысла.

Кроме того, доказывая свою точку зрения, многие авторы отталкиваются от различных высказываний своих реальных или возможных оппонентов, т. е. приводят высказывания, с которыми не согласны: «Береги честь смолоду»,- завещал Пушкин в своей «Капитанской дочке». «А зачем?» - спросит иной современный «идеолог» нашей рыночной жизни. Зачем беречь товар, на который есть спрос: если мне за эту самую «честь» хорошо заплатят, то я её продам (С. Кудряшов). К сожалению, ученики часто приписывают подобные высказывания самому автору, что ведёт к неправильному пониманию авторской позиции.

Например, в приведённом ниже тексте В. Белова авторская позиция не выражена словесно и может быть выявлена лишь при внимательном прочтении фрагмента и сопоставительного анализа всех его частей.

Всё уже узнано за две недели после возвращения в родную деревню, всё обойдено, переговорено почти со всеми. И только на свой родной дом я стараюсь не глядеть и обхожу его стороной. Я думаю: зачем бередить прошлое? Для чего вспоминать то, что забыто даже моими земляками? Всё ушло навсегда - хорошее и плохое, - плохое не жалко, а хорошего не вернёшь. Я вытравлю из сердца это прошлое, никогда больше не вернусь к нему.

Надо быть современным.

Надо быть безжалостным к прошлому.

Довольно ходить по пепелищам Тимонихи, сидеть на опечках. Надо помнить о том, что день и ночь на земле - как говорил Хикмет - работают реакторы и фазотроны. Что одна счётная машина действует быстрее миллиона колхозных счетоводов, что...

В общем, не надо глядеть на родной дом, не надо заходить туда, ничего не надо.

Но однажды я комкаю в кулаке свою писанину и бросаю в угол. Бегу по лестнице. В заулке озираюсь по сторонам.

Наш дом выдался из посада вниз, к реке. Как во сне подхожу к нашей берёзе. Здравствуй. Не узнала меня? Высокая стала. Кора лопнула во многих местах. Муравьи бегают по стволу. Нижние ветки обрублены, чтобы не заслонять окошки зимней избы. Вершина стала выше трубы. Не бели, пожалуйста, пиджак. Когда я тебя искал с братом Юркой, ты была хилая, тоненькая. Помню, была весна и твои листочки уже проклюнулись. Их можно было сосчитать, так мала ты тогда была. Мы с братом нашли тебя в поскотине на вахрунинской горе. Помню, кукушка куковала. Оборвали мы у тебя два больших корня. Несли через лавы, а брат говорил, что ты засохнешь, не приживёшься под зимним окном. Посадили, вылили два ведра воды. Правда ведь, ты еле выжила, два лета листочки были мелкие, бледные. Брата уже не было дома, когда ты окрепла и набрала силу. А где ты взяла эту силу под зимним окном? Надо же так вымахать! Уже выше отцовского дома.

Надо быть современным. И я отталкиваюсь от берёзы, как от ядовитого дерева. (По В. Белову)

На первый взгляд, автор призывает отказаться от прошлого в пользу современности: «Надо быть современным. Надо быть безжалостным к прошлому». Однако истинное отношение автора к прошлому проявляется в его трогательных воспоминаниях о берёзе, которые по сути представляют собой живой диалог с деревом. Мы видим, что за внешним без­различием («Надо быть современным. И я отталкиваюсь от берёзы, как от ядовитого дерева») скрыта любовь к детству, к прошлому, которое невозможно вычеркнуть из человеческой жизни.

Для правильного понимания текста важно также различать понятия автор и рассказчик (повествователь). Автор художественного произведения может вести свой рассказ от своего лица или от лица кого-то из персонажей. Но первое лицо, от имени которого написано произведение, - это всё-таки рассказчик, даже если писатель употребляет местоимение «я»: ведь когда автор создаёт художественное произведение, он описывает жизнь, внося свой вымысел, свои оценки, свои пристрастия, симпатии и антипатии. В любом случае не следует ставить знак равенства между автором и героем-рассказчиком.

Такое несовпадение можно обнаружить, например, в следующем тексте.

Я до сих пор помню эту банку с тушью. С утра она стояла на столе возле отцовских чертежей, а к полудню на листе ватмана невесть откуда появилась огромная чёрная клякса, сквозь которую смутно проглядывали результаты кропотливого недельного труда...

Сергей, скажи честно: ты пролил тушь? - строго спросил отец.

Нет. Это не я.

Кто тогда?

Не знаю... Наверное, кошка.

Кошка Машка, мамина любимица, сидела на краю дивана и как-то испуганно смотрела на нас своими жёлтыми глазами.

Что ж, придётся её наказать. С этого момента вход в дом ей заказан. Будет жить в чулане. Впрочем, может, всё-таки не она виновата? - испытующе посмотрел на меня отец.

Честное слово! Я здесь ни при чём! - ответил я, глядя ему прямо в глаза...

Через пару дней Машка бесследно исчезла, видимо, не стерпев несправедливого изгнания из дома. Мама была огорчена. Отец же больше никогда не вспоминал этот случай. Забыл, наверное. А свой футбольный мяч я всё-таки отмыл от предательских чёрных пятен...

Тогда я был наивно убеждён: отношения между людьми важнее всего, главное - не огорчать родителей. А что касается кошки... Она просто животное, ни говорить, ни думать не умеет. И всё-таки до сих пор в любых кошачьих глазах мне видится немой укор... (Г. Андреев)

Позиция автора не заявлена прямо. Однако в размышлениях героя о своём поступке мы слышим голос больной совести. Не случайно наказание кошки названо несправедливым, а в кошачьих глазах Сергей читает «немой укор». Конечно же, автор осуждает героя, убеждая нас в том, что бесчестно и низко сваливать свою вину на другого, тем более на беззащитное существо, которое не может ответить и постоять за себя.

Типовые конструкции

Автор считает, что...
Автор подводит читателя к выводу о том, что...
Рассуждая над проблемой, автор приходит к следующему выводу...
Позиция автора такова...
Позиция автора, как мне кажется, может быть сформулирована следующим образом...
Автор призывает нас (к чему)
Автор убеждает нас в том, что...
Автор осуждает (кого / что, за что)
Отношение автора к поставленной проблеме неоднозначно.
Основная цель автора заключается в том, что...
Хотя позиция автора не выражена явно, логика текста убеждает в том, что...

Типичные ошибки при формулировании позиции автора

Советы

1) Обычно позиция автора содержится в заключительной части текста, тaм, где автор подводит итог сказанному, размышляет над приведёнными выше событиями, поступками героев и т.п.
2) Обращайте внимание на оценочную лексику текста, лексические повторы, вводные слова, восклицательные и побудительные предложения - всё это средства выражения авторской позиции.
3) Формулировку позиции автора обязательно выделяйте в отдельном абзаце своего сочинения.
4) Старайтесь формулировать авторскую позицию своими словами, избегая сложных метафор.
5) При цитировании подбирайте предложения, в которых мысль автора выражена чётко и ясно, если это возможно. (Помните, что не в любом тексте можно найти цитаты, точно выражающие мнение автора!)

Что проверяет эксперт?

Эксперт проверяет умение адекватно воспринять и правильно сформулировать позицию автора: позитивное, негативное, нейтральное, двоякое и т. п. отношение к рассказанному, предлагаемый ответ автора на поставленные им в тексте вопросы.

1 балл выставляется экспертом, если вы верно сформулировали позицию автора исходного текста по прокомментированной проблеме и не допустили фактических ошибок, связанных с пониманием позиции автора исходного текста.

Практика

Позицию автора литературного произведения можно определить, исходя из того, как писатель аргументирует свое отношение к проблеме, обозначенной в тексте. Также авторская позиция зависит от цели написания литературного труда.

Инструкция

Изучите текст. Внимательно прочитайте и перечитайте произведение. Вам необходимо определить проблему, которая ставится в тексте. После того как вы выделите основную тему, сформулированную в виде вопроса, определите, как автор отвечает на этот вопрос. Проще всего увидеть отношение писателя к теме его творения, если оно написано в публицистическом жанре. В таких текстах обычно все прозрачно, ясно и понятно. В художественных литературных работах авторы могут говорить о своих убеждениях косвенным образом. В этом случае вам следует постараться, чтобы выявить их.

Обратите внимание на степень выразительности, с которой обращается писатель к проблеме. Проследите, насколько сильно прозаик или поэт стремится воздействовать на читателя в эмоциональном смысле. Оценить авторский взгляд вам поможет наблюдение за тем, призывает ли писатель вас стать своим союзником, стремится ли усилить ваше отрицательное или положительное отношение к персонажу произведения или событию, описываемому в тексте. Прямо высказывающий свою позицию писатель может указывать на злободневность поднимаемой проблемы и подчеркивать ее остроту.

Проследите, ищет ли автор причины возникновения проблемы и пути ее решения. Обратите внимание, насколько глубоко он видит суть вопроса, присоединяется ли он к мнению большинства или ищет истину в другом месте. Если писатель заставил вас увидеть тему произведения в другом, непривычном для вас свете, поспособствовал переоценке некоторых ваших ценностей, обязательно укажите это в определении авторской позиции.

Термины-понятия «образ автора» и «авторское начало» разграничиваются для литературоведческого подхода анализа текста и лингвистического. Исходное понятие авторского начала расширяется до такого, которое бы отражало не только формальное присутствие реальное автора в тексте, но любые, включая скрытые, проявления авторской воли в тексте. В схему лингвистического анализа вводятся авторский потенциал и жанр.

Термин-понятие образ автора, при всей своей расплывчатости, диффузности, возможности вольного толкования, пожалуй, один из самых известных и популярных как в филологическом исследовании, так и в филологическом образовании. Термин-понятие авторское начало (и его синоним авторский узор) относительно молод, но уже имеет присутствие как в научном дискурсе, так и в практике высшего филологического образования (см., например, ).

Для того чтобы сравнить эти понятия и явления, за ними стоящие, прежде всего их нужно разделить, поскольку они, бывает, смешиваются. Для того чтобы их разделить, вначале подчеркнем простую мысль о том, что любой текст как результат - это лишь срединная точка между ассиметричными процессами текстообра-зования и текстовосприятия. Текстообразование конечно: после того, как произведение написано, отредактировано, издано, ничего поправить нельзя. Тексто-восприятие бесконечно.

«Образ автора» - термин В.В. Виноградова и в его понимании «концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого» . По В.В. Виноградову, образ автора лежит на «трех китах» - особенностях стилистики, структуры и идеологии художественного литературного произведения. Однако вычерпывает суть любого образа адресат, в данном случае читатель, сам и/или посредством интерпретатора, литературного критика, комментатора (которые, впрочем, и сами являются не кем иным, как особо подготовленным читателем, адресатом). Образ автора -явление текстовосприятия многим более, чем явление текстообразования. Образ автора - явление художественного и только художественного текста (хотя в сегодняшнем научном дискурсе немало работ типа «Образ автора в публицистике»). Подтвердить это на одном из уровней довольно просто: в авторском «я» художественного произведения проявляется не только личность автора, в структуру «я» художественного произведения в принципе входят три элемента, такие как «Я» автора во плоти, «я» автора-повествователя, «я» автора-персонажа (например, «Зона» Довлатова). В нехудожественном тексте имеем дело только с автором во плоти. Да и сам автор концепции образа автора часто подчеркивал, что эта концепция относится только к художественному произведению и есть некая интеграционная концепция: «В образе автора, как в фокусе, сходятся все структурные качества словесно-художественного целого» .

Актуальность концепции образа автора для эстетики состоит в том, что именно автор - центр и движитель своего произведения: именно его ценности, его мотивы и цели, с одной стороны, вербальный и информационный тезаурус, с другой стороны, семиотическое (создание образа), стилистическое и композиционное умение - с третьей, являются движущей силой создания художественного литературного произведения как семиотической, эстетической и идеологической системы.

Актуальность концепции образа автора для лингвистики, на наш взгляд, прежде всего состоит в том, что она опередила и отчасти предопределила новую, антропоцентрическую, автороцентрическую, парадигму лингвистического мышления, когда предложение, фраза и текст рассматриваются не как бы сказанные сами по себе или никем не сказанные (как в старой, «чисто грамматической парадигме»), а сказанные именно «говорящим», а сегодня даже так - совершенно конкретной языковой личностью.

Но всё-таки, как нам представляется, понятие образа автора, будучи генерированным из особенностей эстетического взгляда на мир, служит прежде всего эстетике: образ автора как термин и содержит в себе центральный эстетический термин - образ, и служит тому, чтобы глубже проникнуть в постижение системы образов (специфически эстетических атомов) литературного художественного целого.

Пара синонимичных словосочетаний «авторское начало» и «авторский узор» - термины Т.В. Шмелёвой и исходят из предложенного ею понимания текста как метафоры тканья , когда любой текст состоит, подобно ткани, породившей само слово «текст», из «двух обязательных составляющих - тематической основы и рематического утка, а также факультативного в плане выражения авторского узора» .

Для авторского начала сохраним определение автора термина, по Т. В. Шмелёвой: «Авторское начало -смысловая часть текста, в которой проявляется речевое поведение автора и его рефлексия по поводу своего текста» . Только в нашем понимании речевое поведение автора заключается не только в экспликации прямого авторского модуса: «я, мне, меня, по-моему...» и т.д., но может быть глубоко имплицитным, скрытым под множеством вещей от языковой игры и оригинальной метафоричности до свободы в расположении и перерасположении фактов (элементов дикту-

ма), от сознательного наделения персонажей художественного текста высказываниями, противоречащими кредо автора, до композиционных приемов. Для нас нет идеальных сущностей в понимании автора - авто-ров-повествователей, лирических героев, масок автора и т.п., - всё это лишь приемы, даже не автора, а жанра, - для нас существует только автор во плоти, реальный автор, конкретная языковая личность. Авторское начало, по нашему убеждению, явление текстострои-тельства более, чем явление текстовосприятия (масок, героев и образов).

Существует множество попыток обрисовать объем и содержание автора как «языковой личности» .

Исходя из таких работ, оказывается, что зависимость текста от автора определяется: 1) принадлежностью автора к одному из типов речевой культуры (элитарной, средне-литературной, литературно-разговорной и др.); полу, возрасту, профессии; 2) психологическими характеристиками автора - его темпераментом, склонностью или не склонностью к рефлексии и т.д.

Как нам представляется, при таком «социологиче-ски-психологическом» подходе к понятию языковой личности автора и в конечном итоге к глобальному понятию автор лингвисту придется вводить в качестве базовых данных еще немало не имеющих отношения собственно к лингвистике факторов: почему бы не дополнить «анкетную» характеристику автора такими графами как женат (замужем)/холост (не замужем), ведь первый (первая) наверняка будет изначально иметь несколько иную систему принципов по многим социальным и моральным вопросам, а также иной психотип, чем второй (вторая); не лишней окажется графа «национальность» - этническое начало как бы глубоко ни было спрятано в человеке, все равно будет так или иначе прорываться в его ментальной деятельности, оказывать влияние на систему оценок, тревожить эмоциональную область и т.д. При таком подходе не помешают подразделы графы «образование»: если высшее - какое именно, ибо между, скажем, филфаком МГУ им. М.В. Ломоносова и филфаком Хабаровского пединститута есть существенная разница, нелишней

окажется графа «место проживания» (столи-

ца/провинция; город/деревня), нужна будет даже графа «место рождения», поскольку формирование языковой личности носителя русского языка, проведшего детство и молодость в Туркмении, будет отличаться от формирования языковой личности прожившего всю жизнь в Санкт-Петербурге и т.д.

Нам представляется, все же лучше иметь дело с результатом - текстом, и уже оттуда лингвистическими методами судить о категориальных составляющих таких явлений, как «языковая личность автора» и т. п. Но и не хотим сказать, что при лингвистическом анализе текста можно вовсе обойтись без учета набора объективных возможностей создающего текст, а также его психологических и социальных особенностей.

Предлагаем тип языковой личности автора (возможности мимикрировать под различные языковые типы для автора художественных текстов) и его объективные психологические и социальные характеристики объединить в область «авторский потенциал» и сделать эту область пред-областью лингвистического исследования, «сенями» перед входом в «избу-читальню». Итак, по нашему мнению, рассуждения об авторском потенциале (наборе характеристик-возможностей языковой личности) одновременно выходят за пределы собственно лингвистического анализа и предваряют его.

Набор всех, скрытых и явных, проявлений автора в тексте предлагаем назвать «авторским началом», а вербальное проявление автора (как художественного так и нехудожественного текста) - «прямым авторским началом», синоним - «прямое проявление автора в тексте». Итак, «авторский потенциал» будет существовать как бы «до текста». В процессе создания, редактирования и утверждения окончательной редакции текста «авторский потенциал» объективно преломится в «авторское начало» - любые, включая скрытые, имплицитные, подтекстовые, логические, композиционные, стилистические и т. д. проявления автора в тексте, включая прямое авторское начало - только экспликация авторского «я», только словесные проявления автора в тексте. Схематически это будет выглядеть так:

Но есть еще один элемент, объективно влияющий на то, как в конечном итоге будет построен тот или иной текст с точки зрения авторского модуса и, в конечном счете, какой вообще модусный портрет будет иметь тот или иной текст. Между авторским потенциалом и текстом есть еще одна «линза», преломляющая силу авторских интенций, превращающая потенциал в кинетику - жанр. Под жанром мы понимаем выработанную самой практикой коммуникации типизированность текстов (не только письменных, но устной речи), а именно - типичность в последовательности смысловых элементов, композиционных схем, типичность

способов изложения, типичность взаимообусловленности самого явления действительности и его текстового отражения (в художественном тексте она условная, в нехудожественном - безусловная); большое значение в современности приобретает и так называемый «формат», т.е. не только указанный объем, но и целый реестр предписаний, «каким должен быть текст», и формальных и содержательных, исходящих из целей групп, контролирующих продуцирование публичных текстов.

В наиболее полном и бездетальном (общем) виде наша схема будет выглядеть следующим образом:

ЖАНР (художественный текст/нехудожественный: публицистический/научный)

Как видно, в наших схемах нет места образу автора. И это не случайно. Лингвисту имеет смысл интерпретировать текст (оставаясь лингвистом), только когда он выявляет из текста семантическую информацию, т. е. когда он работает в поле действительность - смысл -текст, при этом работает с эксплицитными или имплицитными формами смысла, данными в этом тексте. Отличительной чертой художественного, да и некоторых нехудожественных жанров (например, очерка и фельетона) является сосуществование в довольно сложных и запутанных отношениях семантической и эстетической информации, определенный хиазм формул действительность - смысл - текст и действительность - образ - текст. А.И. Домашнев, И.П. Шишкина, Е.А. Гончарова, с которыми трудно не согласиться, говорят и о полифункциональности художественного текста, находя в нем функции эстетические, философские, этические, исторические и др. . Как нам представляется, именно искусствоведческому (литературоведческому, культурологическому) анализу более всего релевантен образ автора как некий ментальный конструкт трех типов: а) сложившийся в сознании адресата художественного произведения (часто крайне субъективный, ведь рассуждения просто-читателя о произведении и его авторе редко идут дальше простых высказываний типа «понравилось/не понравилось», соответственно автор «понравился/не понравился»); б) описанный в результате анализа исследователя,

владеющего мультидисциплинарными методиками (эстетика, теория литературы, философия, история литературы, включая биографический метод литературоведения); в) как атом определенной культурно-исторической молекулы (направления, течения, школы).

Одна из главных задач лингвиста, изучающего текст, на наш взгляд - найти общее между художественными и нехудожественными жанровыми преломлениями авторского потенциала. Для этого корень «автор», содержащийся в производных терминах, думается, должен пониматься только буквально. Другими словами, задача лингвиста, работающего с художественным текстом, не в том, чтобы своими специфическими методами выяснить, как автор создал образ, а в том, чтобы выяснить, какие идеи вложил автор в свою систему образов, в том числе где его голос прорвался чистым отношением к предмету мира. Тогда в том же художественном тексте мы четко разделим три типа «говорящего»: один будет естественным - сам автор во плоти, а два - ментальными (идеальными) - рассказчик и персонаж (первый - я-персональ-ность, второй - ты- и он-персональность). С определенным - довольно существенным - преломлением эта типизация будет работать и во многих нехудожественных жанрах, например очерке, зарисовке, репортаже. Тогда мы не будем выстраивать схемы и перспективы, смешивающие референтов и денотатов, как сплошь и рядом происходит в работах, посвященных интерпретации художественного текста, когда «точка зрения» реального

автора может совпадать, а может не совпадать с «точкой зрения» рассказчика . Когда автор, рассказчик и персонаж могут занимать разные позиции по отношению к изображаемому, когда реальное сознание спорит с воображаемым и т. п., т. е. когда наука об искусстве превращается в «искусство об искусстве».

Как в крупной форме художественного текста, например в романе, так и в крохотном жанре СМИ, например заметке, автор, в конечном счете, преследует только одну цель - выразить определенную идею, т. е. взгляд на мир (часть этого мира). Причем как языковая личность автор не меняется, взялся ли он за заметку или за роман. Только инструменты автора в каждом жанре разные: в заметке это сами факты действительности, которые автор волен отобрать, так или иначе расположить в тексте. А в художественном жанре, кроме элементов самого мира, это множество условностей и типизированностей, как-то: «роли» повествователя, персонажа-рассказчика, он-персонажа, понятия композиции и сюжета, обязанности давать «речевые характеристики» и в целом «характеры» и т.д. Из утверждения В.А. Кухаренко, что «образ автора, личность автора раскрывается из его отношения к теме» , извлекаем словосочетание «образ автора» и тогда полностью соглашаемся. Да и в этой работе сказано ясно и почти правильно: «Образ автора - определенное отвлечение от биографической реальности, всегда несколько идеализирован» [Там же]. Уточним - всегда идеализирован. Понятие автора в нашем понимании всегда конкретно и относится собственно к личности.

В литературе описаны три основных элемента проявлений автора как языковой личности: Ю.Н. Карауловым как три уровня - вербально-семантический, когнитивный, мотивационный ; другими исследователями -в иных терминах, но сравнимых концепциях, например,

Н.С. Болотновой так: «За “образом автора” стоит авторская личность с присущим ей лексиконом, грамматико-ном, прагматиконом» . Наши будущие задачи - дать полный список имплицитных и эксплицитных, вербальных и логических, текстовых и подтекстовых проявлений автора как языковой личности в художественном и нехудожественном типах текста.

Здесь крайне необходим пример, когда в области сложнейшей условности, выработанной всем человечеством, объективированной историей, тысячелетиями, -художественной литературе, в сложнейшем из видов коммуникации - романе, мы встретили бы, во-первых, синжанровое понимание автора как естественно говорящего, когда бы сознание и кредо автора, преломив-

шись о жанровую линзу, не перестали бы быть сознанием и кредо подлинного автора, кроме того, когда понятие «авторское начало» выражалось бы прямо.

Такие примеры у нас, конечно, есть. Один из них -это целый роман Милана Кундеры «Бессмертие», где автор реализует свое авторское начало через сложный вербальный авторский рисунок, где в некоторых главах выступает не только как типичный посредник между читателем и художественным миром своего произведения, автор-демиург, всезнающий и вездесущий, но и как философ и публицист, а также как историк литературы, причем использует чуть ли не аппарат научного текста, со ссылками и точным цитированием - цитата 1; где он описывает свое отношение к собственным ментальным конструкциям - персонажам, причем как к живым людям; где он говорит о своем авторском замысле - цитата 2. Причем эти отрывки не лишены (помним о «линзе жанра») и некоторого стилистического налета беллетристики.

Полужирным шрифтом в данных цитатах мы выделили прямое авторское присутствие в тексте (прямое авторское начало, эксплицированный авторский модус, модус я-авторизации).

На этом цитировании пока и закончим.

1. «Бессмертие. Гёте не боялся этого слова. В своей книге «Из моей жизни», означенной известным подзаголовком «Поэзия и правда» (“Dichtung und Wahrheit”), он пишет о занавесе, на который жадно смотрел в новом лейпцигском театре, когда ему было девятнадцать лет. На занавесе вдали был изображен (привожу слова Гёте) “der Tempel des Ruhmes”, Храм Славы, а перед ним - великие драматурги всех времен. В свободном пространстве между ними, вовсе их не замечая, шел «прямо к ступеням храма человек в легкой куртке; он был виден со спины и ничем особенным не выделялся. Человек этот был, несомненно, Шекспир: без предшественников и преемников, нимало не заботясь об образцах, своим путем двигался он навстречу бессмертию» .

2. «Мостовая была забита непрерывно гудящими машинами. Мотоциклы въезжали на тротуары и пробивались между пешеходами. Я думал об Аньес. Ровно два года, как я впервые представил ее себе, поджидая в шезлонге наверху в клубе Авенариуса. То была причина, по которой я заказал сегодня бутылку вина. Роман был закончен, и мне хотелось отметить это событие на том самом месте, где родилась первая идея замысла. Машины гудели, и слышны были крики разгневанных людей» .

ЛИТЕРАТУРА

1. ШевченкоН.В. Основы лингвистики текста. М., 2003.

2. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971.

3. Шмелева Т.В. Текст сквозь призму метафоры тканья // Вопросы стилистики. Саратов, 1998. Вып. 27. С. 68-74.

4. Шмелева Т.В. Текст как объект грамматического анализа. Красноярск, 2006.

5. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

6. Беляева А.Ю., Нагорнова Е.В., Соколова О.И., Абаева Е.В. Зависимость текста от его автора // Вопросы стилистики. Вып. 27. Саратов, 1998.

7. Домашнев А.И., ШишкинаИ.П., ГончароваЕ.А. Интерпретация художественного текста. М., 1989.

8. КухаренкоВ.А. Интерпретация текста. Л., 1979.

9. БолотноваН.С. Филологический анализ текста. М., 2007.

10. Кундера М. Бессмертие. СПб., 2008.

На рубеже 19 и 20 вв. литературное творчество стало оцениваться не только с точки зрения его художественной, эстетической значимости, но явилось предметом особого интереса для психологии, философии и лингвистики. Прежде всего стоит обратиться к самому понятию «автор». В учебнике В.Е. Хализева «Теория литературы» дается следующее определение: «Слово «автор» (от лат.auctor - субъект действия, основатель, устроитель, учитель и, в частности, создатель произведения) имеет в сфере искусствоведения несколько значений. Это, во-первых, творец художественного произведения как реальное лицо с определенной судьбой, биографией, комплексом индивидуальных черт. Во-вторых, это образ автора, локализованный в художественном тексте, т.е. изображение писателем, живописцем, скульптором, режиссером самого себя. И, наконец, в-третьих, это художник-творец, присутствующий в его творении как целом, имманентный произведению. Автор (в этом значении слова) определенным образом подает и освещает реальность, их осмысливает и оценивает, а также демонстрирует свою творческую энергию. Всем этим он проявляет себя в качестве субъекта художественной действительности». (64; 68-69).

Какова мера отчуждения произведения от его творца? Понятно, что с одной стороны, автор и произведение предельно близки, так как последнее есть выразитель жизненного опыта творца. С этой точки зрения, любое произведение уникально и несет всегда новый смысл: «…Каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным, единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (замысел, ради чего он создан). Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории» (9, с.126). Есть и другая сторона этого вопроса. Многие критики сравнивают автора с родителем, а произведение с его детищем. Но подобное сравнение теряет под собой основы, но законченное произведение моментально включается в объективный, общечеловеческий поток культуры. Будучи завершенным, произведение начинает жить в сфере восприятия, а не в сфере творения, причем логика этой жизни может оказаться совершенно неожиданной для автора.

Автор дает о себе знать прежде всего как носитель того или иного представления о бытии и его феноменах. И это определяет принципиальную значимость в составе искусства его идейно-смысловой стороны, - того, что на протяжении XIX - XXвв. нередко именуют «идеей». «Художественная идея (концепция автора), присутствующая в произведениях, включает в себя как направленную интерпретацию и оценку автором определенных жизненных явлений, так и воплощение философического взгляда на мир в его целостности, которое сопряжено с духовным самораскрытием автора» (64, с. 72).

В большинстве словарей и справочников определение понятия «авторская позиция» практически отсутствует. На наш взгляд, термин обозначает «художественно целенаправленную соотнесенность всех «ведущих» героев и всех так называемых «второстепенных» действующих лиц в литературном произведении. Через систему персонажей выражается единое авторское представление о человеке в его взаимоотношениях с природой, обществом и историей, а так же о типах человека - в связи с различиями рас, национальностей, сословий, профессий, темпераментов, характеров, социальных ролей, психологических установок и идеологических позиций» (54, с.36).

Отображение творца в своем произведении определяется как «образ автора». Понятие это было впервые использовано как термин В.Виноградовым, сделавшим его впоследствии категориальным центром своей «науки о языке художественной прозы». В.Виноградов утверждал, что лик писателя «сквозит в художественном произведении всегда» и что «весь вопрос в том, как этот образ писателя реконструировать на основании его произведений» (15, с.311). Интерес лингвиста был направлен на индивидуализированное, личностно-конкретное бытие языка, то есть на изучение языка писателя и произведения. Личность автора, таким образом, обозначается В. Виноградовым как «языковое сознание», «индивидуальный стиль» и, наконец, «образ автора». Произведение для В. Виноградова - это «произносимый автором монолог», образ автора - это образ субъекта речи, та стилистическая окраска, которая позволяет связать «произносимое» с конкретным писателем.

Итак, первый этап существования категории «образ автора» связан с именем В. Виноградова. Другая фигура, стоящая у истоков разработки проблемы авторства, - М. Бахтин, взгляды которого отличны от концепции В. Виноградова. Но прежде чем перейти к сопоставлению двух точек зрения, остановимся на вопросе бытия произведения в разных измерениях, что и предопределяет различие подходов и исследований.

Произведение живет во времени повествования. Но практически с самого начала восприятия читательское сознание отрешается от словесного материала, отдельных слов и выражений, и созерцает художественный мир с образами героев, со смыслом, вложенным в него автором, в его целостности. Мир этот обладает собственным временем и пространством.

На наш взгляд, рассмотрение произведения в двух данных аспектах для исследования авторского образа в нем весьма важно. Если речь идет об анализе произведения во времени повествования, то есть о повествовательной поэтике, принципы выделения образа автора не так сложны. Произведение - это художественная речь, она должна иметь своего субъекта. Определенная личность реализует себя в повествовании, точнее, повествовательном стиле. Таким образом, теория В. Виноградова применяется однозначно.

М. Бахтин же пытается выделить образ автора из произведения как эстетической целостности. Для него проблема «своего» и «чужого» есть проблема установления диалектического равновесия этих двух начал. Такое равновесие М. Бахтин усматривает в идее диалога автора и героя, писателя и действительности, писателя и читателя. Ему свойственно умалять авторское начало в произведении. Мы считаем что, автор является творцом произведения; но язык, формы высказывания, человеческие типы, приемы, принципы мировидения он черпает из бесконечного многообразия окружающей его действительности. Если помнить о подобной включенности человека в поток культуры, что игнорирует, сообразуясь с собственными целями В. Виноградов, то проблема авторского и чужого приобретает иное звучание, усложняется.

М. Бахтин исследует само словосочетание «образ автора». Раз авторское начало определено как «образ», то оно принадлежит тому же уровню, что и образы героев. Но совершенно ясно, - полагает М. Бахтин, - что автор представлен в произведении принципиально по-другому, чем герой. Понятие «образ», «герой» связаны эстетическим завершением извне, со стороны автора; сам себя автор завершить не может: «Ведь совпадение автора и героя есть contradictio in adjecto», - пишет М. Бахтин (9, с. 132). Автор не может явиться в произведении как образ человека с определенной внешностью и оформленной душевной организацией. «Автор не может и не должен определиться для нас как лицо…», - и причина состоит в том, что «всякий образ - нечто всегда созданное, а не создающее» (9, с.179). Хотя М.Бахтин и допускает возможность «по окончании художественного созерцания собирания некой активности в отдельное лицо, некий лик автора» (9, с. 132), все же ему чуждо понятие образа автора произведения.

Одним из важнейших выводов для исследователей проблемы присутствия автора в произведении может служить следующее суждение В. Виноградова: «В композиции целого произведения динамически развертывающееся содержание, во множестве образов отражающее многообразие действительности, раскрывается в смене и чередовании разных функционально- речевых стилей, разных форм и типов речи, в своей совокупности создающих целостный и единый «образ автора». Именно в своеобразии речевой структуры «образ автора» глубже и ярче выражается стилистическое единство целого произведения» (15, с. 296).

Несмотря на то, что вопрос о природе «образа автора» решался лингвистами и литературоведами на протяжении всей истории возникновения и развития этого термина неоднозначно (см. выше), проблема функции автора не вызывает таких разногласий: «Образ автора - это организующая сила произведения, объединяющее в единое целое его отдельные части, пронизывающая его единым сознанием, единым мировоззрением, единым мироощущением» (33, с. 15).

Ни одно слово художественного текста не следует соотносить непосредственно с личностью писателя. В литературных произведениях высказываются либо альтернативные автору фигуры (персонажи), либо его заместители -- знаки авторского присутствия в тексте (повествователи, рассказчики, хроникеры, лирические субъекты). И те и другие в конечном счете обладают статусом литературных героев. Даже в самой интимной автобиографической лирике автор -- не тот, кто говорит, а тот, кто этого говорящего слышит, понимает, оценивает как «другого».

Не следует отождествлять авторскую позицию с логическими, ясно и однозначно сформулированными суждениями. Даже если в произведении есть рассуждения писателя о каких-либо проблемах или прямые идейно-эмоциональные оценки персонажей и событий, позиция автора всегда шире подобных суждений и оценок.

Оценки, которые писатель дает различным фактам жизни, людям, философским и моральным принципам, даже общественным системам, - это, прежде всего, оценки в образной форме.

Иногда сами писатели настаивают, что для них важен даже «ритм» произведения - его нарушение разрушает авторский смысл. Словом, авторская позиция проявляется во всех основных сторонах литературного произведения.

Авторская позиция может быть выражена либо прямо, открыто, недвусмысленно, в прямой оценочной форме, либо косвенно, когда автор старается избегать прямых суждений и оценок. Некоторые писатели используют для выражения своего отношения к людям и событиям героев-резонеров, то есть таких героев, которые близки авторам, выражают их мысли или их представления о человеке, даже если облик таких людей противоречит их же собственным высказываниям (33, с.39).

Особенно сложно анализировать авторскую позицию в произведениях тех писателей, которые избегают прямых авторских оценок. Они как бы «растворяются» в повествовании, стремясь к максимальной объективности. На первый взгляд, такой писатель, как И.С. Тургенев, предоставляет читателю самому оценивать происходящее, самому определять свои симпатии или антипатии. Но и в «объективных» произведениях, разумеется, выражена авторская позиция. Ее в какой-то мере проясняют элементы формы этих произведений: сюжет, композиция, художественная речь.

Нередко отношение автора к героям, событиям, каким-то сторонам жизни остается непроясненным, завуалированным. Избегая прямых оценок (положительных или отрицательных), писатель стремится показать сложность, неоднозначность изображаемого. Он может обращаться к жизненному опыту читателя, не предрешая читательского отношения к героям и событиям. Чаще всего в одном и том же произведении мы находим и утверждение, и отрицание, и непроясненность или даже подчеркнутое безразличие писателя к каким-то сторонам жизни.

Качественные признаки разновидностей текста создаются, наряду с перечисленным, и проявлением в тексте личностных особенностей стиля автора. Авторская индивидуальность обнаруживается в интерпретирующих планах текста, в языково-стилистическом оформлении его. Естественно, эта проблема актуальна и принципиальна для текстов нестандартного речевого и композиционного оформления, текстов с большей долей эмоционально-экспрессивных элементов.

Авторская индивидуальность максимально ощутима в художественных текстах, как на уровне проявления авторского сознания, его нравственно-этических критериев, так и на уровне литературной формы, идиостиля. Индивидуальный стиль, как правило, выявляется и в жанрах публицистики, близких к художественному типу изображения. Элементы художественности обнаруживаются и в научно-популярном тексте, и, следовательно, они избирательны и потому характеризуют стиль автора.

Эмоциональная память конкретного автора конкретного текста может выхватить из своих ощущений при создании литературного произведения разные впечатления – то конкретно-предметные, наглядные своей детальностью, то романтически-приподнятые, вызванные эмоционально-психологической напряженностью, состоянием аффекта. Так рождается либо сдержанность в описаниях, предметная детализированность, либо чрезмерная метафоричность, пышнословие. Все индивидуально, во всем отражается автор. Главное для читателя – войти в это состояние, соотнести выраженное автором с сутью описываемого предмета. Так, например, когда Е. Евтушенко в своей книге «Не умирай прежде смерти» делится впечатлением о ранних произведениях Горького и не только не осуждает чрезмерную метафоричность его стиля, но даже приветствует это, то такая оценка кажется вполне убедительной, поскольку значимость самой описываемой ситуации настраивает на восторженность восприятия:

Кто бы сегодня ни говорил о романтической безвкусице раннего Горького, но то, что он чувствовал на берегу Черного моря, перекусывая зубами пуповину новорожденного, оказалось правдой. Да, море смеялось! Да, тысячами! Да, серебряных! Да, улыбок! (Е. Евтушенко).

В другом случае, при учете другой ситуации, излишнее пышнословие другому автору представляется как нечто чрезмерно приторное. Так, герой В. Набокова художник Горн говорит:

– Беллетрист толкует, например, об Индии, где вот я никогда не бывал, и только от него и слышно, что о баядерках, охоте на тигров, факирах, бетеле, змеях, – все это очень напряженно, очень пряно, сплошная, одним словом, тайна Востока, – но что же это получается? Получается то, что никакой Индии я перед собой не вижу, а только чувствую воспаление надкостницы от всех этих восточных сладостей. Иной же беллетрист говорит всего два слова об Индии: я выставил на ночь мокрые сапоги, а утром на них уже вырос голубой лес (плесень, – объяснил он...), – и сразу Индия для меня как живая, – остальное я уже сам воображу (В. Набоков. Облако, озеро, башня). В данном случае В. Набоков, видимо, приветствует стиль «сдержанности в описании», который проповедовал А. Чехов («У мельницы сверкнуло горлышко разбитой бутылки» – и картина лунной ночи нарисована). Разный стиль, разное восприятие. Но тем и богата художественная литература. Потому она и называется художественной, схожесть с изобразительным искусством здесь очевидна.

Оригинальность художественного слова необязательно связана с обильным использованием тропов и вообще речевых украшений. Оригинальность может создаваться самим слогом – системой семантико-грамматических соотношений словоформ в словосочетании и в предложении, нарушением понятийной сочетаемости словоформ, и т.п.

Вот пример оригинальности стиля, внутренне соответствующего самому характеру мышления героя – его непосредственности и отчасти детскости, наивности (заданной примитивности?) и идейной убежденности:

После ее посещения Божко обычно ложился вниз лицом и тосковал от грусти, хотя причиной его жизни была одна всеобщая радость. Поскучав, он садился писать письма в Индию, на Мадагаскар, в Португалию, созывая людей к участию в социализме, к сочувствию труженикам на всей мучительной земле, и лампа освещала его лысеющую голову, наполненную мечтой и терпением.

Божко писал негордо, скромно и с участием: «Дорогой, отдаленный друг. Я получил ваше письмо, у нас здесь делается все более хорошо, общее добро трудящихся ежедневно приумножается, у всемирного пролетариата скопляется громадное наследство в виде социализма. Каждый день растут новые сады, заселяются новые дома и быстро работают изобретенные машины. Люди также вырастают другие, прекрасные, только я остаюсь прежним, потому что давно родился и не успел еще отвыкнуть от себя. Лет через пять-шесть у нас хлеба и любых культурных удобств образуется громадное количество, и весь миллиард трудящихся на пяти шестых Земли, взяв семьи, может приехать к нам жить навеки, а капитализм пусть остается пустым, если там не наступит революция» (А. Платонов. Счастливая Москва).

Индивидуальность проявляется в использовании оценочных, эмоционально окрашенных и экспрессивных речевых средств. Такая эмотивная окрашенность научного текста может возникнуть в результате особого восприятия объекта, индивидуальные оценочные коннотации могут быть вызваны и особым, критико-полемическим способом изложения, когда автор выражает личное отношение к обсуждаемому предмету. В таком случае именно выражение мысли есть воплощение индивидуальности. Использование эмоциональных средств здесь создает глубокую убедительность, резко контрастирующую с общим бесстрастным тоном научного изложения.

В настоящее время в литературе нет единого мнения относительно возможности проявления личности автора в научном тексте. Как крайние существуют два мнения по этому вопросу. В одном случае считается, что предельная стандартность литературного оформления современных научных текстов приводит к их безликости, нивелировке стиля.

В другом случае такая категоричность в суждениях отрицается и признается возможность проявления авторской индивидуальности в научном тексте, и даже непременность такого проявления.

Эмоциональность научного текста может быть рассмотрена в двух ракурсах: 1) как отражение эмоционального отношения автора к научной деятельности, как выражение его чувств при создании текста; 2) как свойство самого текста, способного эмоционально воздействовать на читателя.

Причем эмоциональность научного текста зависит от значимости для текста экспрессивных единиц, а не только от их состава и количества. Важно при этом иметь в виду, что сам характер экспрессии в научном тексте иной, чем, например, в тексте художественном. Здесь экспрессивными могут оказаться многие нейтральные речевые средства, которые способны повысить аргументированность высказанного положения, подчеркнуть логичность вывода, убедительность рассуждения и т.п.

Научный текст не только передает информацию о внешнем мире, но и представляет собой гуманизированную структуру, несущую на себе «печать» личности субъекта творческой деятельности. «Интерпретирующие планы текста несут информацию об особенностях проявления сознания автора, т.е. в конечном счете о самом авторе». Речевое авторское «я» в научном тексте неизбежно будет столь же оригинальным, сколько оригинально его сознание и характер интерпретации действительности. В частности, это связано с определенной долей ассоциативности в мышлении, хотя в научном тексте прежде всего отражаются связи логического порядка. Оригинальность стиля ученого определяется и профилем мышления (аналитический – синтетический). Все это обусловливает появление специфических черт в научном тексте. Немаловажное значение имеют и литературные способности автора, умение текстуально точно и ярко отражать в тексте явления своего воображения.

Известно, например, как красочно и доходчиво излагали свои мысли К.А. Тимирязев, С.П. Боткин, Н.И. Пирогов, И.П. Павлов. Блестящим популяризатором был геохимик, знаток драгоценных и поделочных камней А.Е. Ферсман. Индивидуальны по стилю изложения труды русских философов.

Русская философия XX века жила напряженной духовной жизнью. Мистическое видение мира, понимание непреходящих ценностей воплотилось в своеобразной языковой форме. В работах Н.А. Бердяева, И.А. Ильина, Г.П. Федотова представлена широкая оценочность языковых форм.

Поэтизированный философский язык русских философов XX века широко использовал метафорику. За этим «размыванием» научного языка чувствовалась школа духовной риторики. С.Н. Булгаков писал:

«Философия, сохраняя свою диалектическую ткань как материю творчества, должна искать свою вдохновляющую музу, которую все-таки не сможет заменить школьный учитель (хотя бы имя ему было И. Кант). И этим мусикийским заветам, идущим от эллинства и Платона, в меру сил своих учил нас служить и Вл. Соловьев, в котором поэзия была не случайным и внешним придатком к философствованию, но подлинной его основой, мистическим его документированием» (С.Н. Булгаков Тихие думы. М, 1918. С. 139).

Многих русских философов отличали утонченность и изысканность стиля (С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский). Эстетическое своеобразие, барочность в диалогах Л.П. Карсавина отмечали еще современники. Философская мысль исследует не только логически определенное, но и бессознательное, размышления о душе и духовности, о смысле жизни и смерти требовали эмоциональности и интуитивности. Яркого стилистического эффекта достигал, в частности, Н.А. Бердяев использованием «Фигуры шока», оксюморона, парадоксального сочетания слов-терминов.

В своих философских книгах, как утверждает сам автор, Н.А. Бердяев почти никогда не прибегал к анализу и пользовался лишь методом характеристики. «Я всегда хотел уловить характер, индивидуальность предмета мысли и самой мысли». С такой установкой и с таким методом познания, естественно, автор не мог излагать свои мысли сухим, «безличностным» языком.

Вот пример самоанализа, точнее самохарактеристики:

Я всегда был человеком чрезвычайной чувствительности, я на все вибрировал. Всякое страдание, даже внешне мне малозаметное, даже людей мне совсем не близких я переживал болезненно. Я замечал малейшие оттенки в изменении настроений. И вместе с тем эта гиперчувствительность соединялась во мне с коренной суховатостью моей природы. Моя чувствительность сухая. Многие замечали эту мою душевную сухость. Во мне мало влаги. Пейзаж моей души иногда представляется мне безводной пустыней с голыми скалами, иногда же дремучим лесом. Я всегда очень любил сады, любил зелень. Но во мне самом нет сада. Высшие подъемы моей жизни связаны с сухим огнем. Стихия огня мне наиболее близка.

Более чужды стихия воды и земли. Это делало мою жизнь малоуютной, малорадостной. Но я люблю уют. Я никогда не мог испытывать мления и не любил этого состояния. Я не принадлежал к так называемым душевным людям. Во мне слабо выражена, задавлена лирическая стихия. Я всегда был очень восприимчив к трагическому в жизни. Это связано с чувствительностью к страданию. Я человек драматической стихии. Более духовный, чем душевный человек. С этим связана сухость. Я всегда чувствовал негармоничность в отношениях моего духа и душевных оболочек. Дух был у меня сильнее души. В эмоциональной жизни души дисгармония, часто слабость. Дух был здоров, душа же больная. Самая сухость души была болезнью. Я не замечал в себе никакого расстройства мысли и раздвоения воли, но замечал расстройство эмоциональное.

Такая самохарактеристика духовных и душевных качеств личности, как видим, облачена в особую языковую «одежду»; метафорически данные описания в тексте выглядят вполне естественно и оригинально. И трудно представить, чтобы такой текст был подан не от личностного «я». Скромные «мы», «наш», «нами», а тем более безличностное представление субъекта речи здесь оказались бы абсолютно неприемлемыми.

Эмоциональная выразительность научного текста жестко спаяна с главным его качеством – логичностью. Эмоциональность формы здесь не разрушает логичности содержания. Более того, сама логичность рассуждения (соотносительность причин и следствий), данная в яркой «языковой упаковке», может служить средством создания иронии, когда автор с помощью логических операций доказывает абсурдность положений своего оппонента.

Написание текста ученым является завершающим этапом в решении творческой задачи, но вместе с тем научный текст не может не отражать моменты поиска нужных решений, а это часто связано с интуитивными процессами в мышлении и потому не может быть абсолютно безэмоциональным. Оригинальность взгляда на изображаемый предмет не может не сочетаться с оригинальностью в эмоциональной оценке его, а это неизбежно сказывается на стиле, манере изложения. Конечно, сам научный предмет провоцирует своеобразное отношение к форме изложения, к выбору языковых средств. Естественно, оригинальность стиля трудно обнаружить в научно-технических текстах, где большую часть текстового пространства занимают формулы, графики, таблицы, а вербальный текст служит лишь связующим элементом. Практикой написания подобных текстов давно уже отработаны стандартные речевые формулы, избежать которых не представляется возможным, как бы к тому ни стремился автор.

В текстах гуманитарного цикла – по истории, философии, литературоведению, языкознанию – возможности для проявления авторской оригинальности более широкие, хотя бы потому, что научные понятия и представления определяются и объясняются словесно, т.е. авторская интерпретация предмета изложения отражается в тексте через речевые средства и их организацию.

Большие возможности для проявления индивидуальности автора дает, бесспорно, научно-популярный текст. Автор прибегает к аналогиям и метафорическим сравнениям, художественным элементам стиля, в силу характера самого текста, его назначения. Такие литературные украшения текста позволяют автору обратиться к личному опыту читателя для объяснения незнакомого научного понятия или явления. Естественно, что авторские обращения к литературным средствам художественности избирательны, у каждого автора свои ассоциации, своя методика изложения материала. Сам научно-популярный текст располагает к такой избирательности. В этой избирательности и проявляется индивидуальность автора. В тексте данного типа речевые средства, кроме функции непосредственной передачи научной информации, выполняют и иные роли: это средства разъяснения научного содержания и создания контакта автора с читателем, это средства активного воздействия на читателя с целью убеждения, формирования у него оценочной ориентации. Выбор таких средств создает специфику авторского изложения. Способность к обработке сложной абстрактной информации у автора текста обнаруживается именно на речевом уровне. Ведь популяризатор обязан рассчитывать на адекватное восприятие текста, ради этого он и обращается к средствам наглядности, основывающимся на переносе опыта из одной области в другую. Так рождаются сравнения, сопоставления, которые помогают понять интеллектуальную информацию.

Вот, например, как наглядно, с использованием сравнений, олицетворений и метафор рассказывается о нейронах мозга:

Подобно снежинкам или человеческим лицам, в природе нет двух в точности одинаковых нейронов. [...]

Несхожесть нейронов обусловлена не только богатством их внутреннего строения, но и запутанностью связей с другими клетками. Некоторые нейроны имеют до десятка тысяч таких контактов («синапсов», если по-научному, или «застежек» в буквальном переводе на русский). Так что поневоле в общем дружном хоре каждый нейрон вынужден вести свою мелодию, отличную от других и высотой звука и тембром.

Впрочем, нейроны мало похожи на хористов, они «переговариваются» друг с другом, подобно муравьям, с помощью различных химических кодов. Передают сигналы вещества, называемые медиаторами. Сейчас мы знаем около ста медиаторов, и сколько еще неизвестно!

Комбинации химических приливов и отливов, идущих по приводящим путям мозга, несут не только информацию. Ученые полагают, что эти химические волны ответственны и за вечно меняющийся калейдоскоп эмоций и восприятий – всего того, что мы называем настроением.

Нейрон способен говорить с другими нейронами не только на языке химии. Мозг является также небольшим генератором (мощностью около 25 ватт) электрических импульсов. [...]

И нейрон с нейроном говорит... Денно и нощно не смолкают, не прерываются эти беседы. Их ритмы, темп, характер подчинены жизненным задачам человека, особенностям его физического и духовного развития и его состояния. Здесь-то и кроются истоки сознания (Ю. Чирков. «И нейрон с нейроном говорит»// Наука и жизнь. 1988. №11).

Такая беллетризация изложения помогает наладить контакт с читателем, на известных примерах объяснить сложные понятия и процессы и, следовательно, заинтриговать читателя.

Современная научная литература (в том числе и гуманитарная) в общем и ориентируется на монолитность стиля. Вопреки дифференциации самих наук наблюдается усиление единства внутристилевых характеристик, в направлении отказа от индивидуальных, эмоционально-экспрессивных черт стиля. Однако, если обратиться к истории развития русской науки и становления научного стиля, то окажется, что такая нивелировка изложения не всегда была присуща научным сочинениям. Причин тому много, как объективных, так и субъективных, в частности можно назвать и такую: часты в русской истории факты, когда ученый и писатель, беллетрист совмещались в одной личности. Такое двустороннее дарование не могло не сказаться на манере письма. И поэтому вполне естественным, например, кажется написание М. Ломоносовым трактата о химии в стихотворной форме.

Русские историки, философы блестяще владели беллетристическим стилем.

Слог ученого может оказаться в высшей степени оригинальным и без особых притязаний на таковую, без нарочитой беллетризации. Например, работы выдающегося филолога XX века В.В. Виноградова по стилю изложения выделяются особыми, присущими данному автору качествами. «Это стиль затрудненной научной прозы, принуждающий читателя думать, сопоставлять, различать и вникать в оттенки мысли». «Игра словами, каламбуры, ирония составляют не только издавний лингвистический и литературоведческий интерес В.В. Виноградова, но и особенность его научного стиля. И сквозь этот стиль сознательно или бессознательно явственно проступает образ авторского «я» самого В.В. Виноградова». Аналитический характер ума В.В. Виноградова проявлялся в стиле постоянно и по-разному: и в научном скептицизме и научной осторожности; и в отказе от упрощений и прямолинейных обострений проблем; и в широкой критике существующих концепций; и в тщательности и многогранности рассмотрения исследовательских проблем.

В настоящее время область деятельности ученых и писателей размежевалась в силу резкого изменения самого уровня науки, ее специализации. К тому же, круг ученых чрезмерно расширился, и совмещение исследовательских и литературных способностей в одном лице стало крайне редким. И объективно становление научного стиля, его стандартизация и стабилизация, привели к преобладанию «общего» в языке над индивидуальным. Проблема этого соотношения для современной научной литературы крайне актуальна. Хотя очевидно, соотношение это меняется в сторону преобладания общего. В современном научном тексте авторы стремятся, часто в целях объективизации сообщения, а также благодаря общей стандартизации языка науки, к уничтожению оценочно-экспрессивного и личностно-эмоционального слова, к унификации как лексического материала, так и синтаксического строя. В целом стиль научных работ становится все более строгим, академичным, неэмоциональным. Этому способствует и унификация их композиций.

Однако эта общая тенденция в языке науки, как это было показано, не опровергает факта проявления авторской индивидуальности в выборе самой проблемы исследования, в характере ее освещения, в применении приемов и способов доказательства, в выборе формы включения «чужого» мнения, средств оппонирования, в выборе средств привлечения внимания читателя и т.д. Все это вместе и создает индивидуальный авторский стиль, а не только собственно эмоционально-экспрессивные средства языка.