Артур конан дойл морской договор. Артур Конан Дойль «Морской договор (Шерлок Холмс)

Июль того года, когда я женился, памятен мне по трем интересным делам. Я имел честь присутствовать при их расследовании. В моих дневниках они называются: «Второе пятно», «Морской договор» и «Усталый капитан». Первое из этих дел связано с интересами высокопоставленных лиц, в нем замешаны самые знатные семейства королевства, так что долгие годы было невозможно предать его гласности. Но именно оно наиболее ясно иллюстрирует аналитический метод Холмса, который произвел глубочайшее впечатление на всех, кто принимал участие в расследовании. У меня до сих пор хранится почти дословная запись беседы, во время которой Холме рассказал все, что доподлинно произошло, месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига, которые потратили немало энергии, распутывая нити, оказавшиеся второстепенными. Но только когда наступит новый век, рас- сказать этот случай можно будет безо всякого ущерба 1 для кого бы то ни было. А сейчас мне хотелось бы рассказать историю с морским договором. Это дело в свое время тоже имело государственное значение, и в нем есть несколько моментов, придающих ему совершенно уникальный характер.

Еще в школьные годы я сдружился с Перси Фелпсом, который был почти что моим ровесником, но опередил меня на два класса. У него были блестящие способности - он получал почти все школьные премии и за выдающиеся успехи был удостоен стипендии, которая позволила ему добиться триумфа и в Кембридже. Помнится, у него были большие родственные связи. Еще в школе мы знали, что брат его матери лорд Холдхэрст - крупный деятель консервативной партии. Но тогда это знатное родство приносило ему мало пользы; напротив, было очень забавно вывалять его в пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой ниже спины. Другое дело, когда он ступил на путь самостоятельной жизни. Краем уха я слышал, что благодаря своим способностям и влиянию дяди он получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Но затем я совершенно забыл о нем, пока не получил следующего письма:

"Брайарбрэ, Уокинг.

Дорогой Уотсон, я не сомневаюсь, что вы помните «Головастика» Фелпса, который учился в пятом классе, когда вы были в третьем. Возможно даже вы слышали, что благодаря влиянию моего дяди я получил хорошую должность в министерстве иностранных дел и был в доверии и чести, пока на меня не обрушилось ужасное несчастье, погубившее мою карьеру.

Нет надобности писать обо всех подробностях этого кошмарного происшествия. Если вы снизойдете до моей просьбы, мне все равно придется вам рассказать все от начала до конца.

Я только что оправился от нервной горячки, которая длилась два месяца, и я все еще слаб. Не могли бы вы навестить меня вместе с вашим другом, мистером Холмсом? Мне бы хотелось услышать его мнение об этом деле, хотя авторитетные лица утверждают, что ничего больше поделать нельзя. Пожалуйста, приезжайте с ним как можно скорее. Пока я живу в этом ужасном неведении, мне каждая минута кажется часом.

Объясните ему, что если я не обратится к нему прежде, то не потому, что я не ценил его таланта, а потому, что, с тех пор лак на меня обрушился этот удар, я все время находился в беспамятстве. Теперь сознание вернулось ко мне, хотя я и. не слишком уверенно чувствую себя, так как боюсь рецидива. Я еще так слаб, что могу, как вы видите, только диктовать. Прошу вас, приходите вместе с вашим другом.

Ваш школьный товарищ Перси Фелпс."

Что-то в его письме тронуло меня, было что-то жалостное в его повторяющихся просьбах привезти Холмса. Попроси он что-нибудь неисполнимое, я и тогда постарался бы все для него сделать, но я знал, как Холме любит свое искусство, знал, что он всегда готов прийти на помощь тому, кто в нем нуждается. Моя жена согласилась со мной, что нельзя терять ни минуты, и вот я тотчас после завтрака оказался еще раз в моей старой квартире на Бейкер-стрит.

Холме сидел в халате за приставным столом и усердно занимался какими-то химическими исследованиями. Над голубоватым пламенем бунзеновской горелки в большой изогнутой реторте неистово кипела какая-то жидкость, дистиллированные капли которой падали в двухлитровую мензурку. Когда я вошел, мой друг даже не поднял головы, и я, видя, что он занят важным делом, сел в кресло и принялся ждать.

Он окунал стеклянную пипетку то в одну бутылку, то в другую, набирая по нескольку капель жидкости из каждой, и наконец перенес пробирку со смесью на письменный стол. В правой руке он держал полоску лакмусовой бумаги.

Вы пришли в самый ответственный момент, Уотсон, - сказал Холме. - Если эта бумага останется синей, все хорошо. Если она станет красной, то это будет стоить человеку жизни.

Он окунул полоску в пробирку, и она мгновенно окрасилась в ровный грязновато-алый цвет.

Гм, я так и думал! - воскликнул он. - Уотсон, я буду к вашим услугам через минуту. Табак вы найдете в персидской туфле.

Он повернулся к столу и написал несколько телеграмм, которые тут же вручил мальчику-слуге. Затем сел на стул, стоявший против моего кресла, поднял колени и, сцепив длинные пальцы, обхватил руками худые, длинные ноги.

Самое обыкновенное убийство, - сказал он. - Догадываюсь, что вы принесли кое-что получше. Вы вестник преступлений, Уотсон. Что у вас?

Я дал ему письмо, которое он прочел самым внимательным образом.

В нем сообщается не слишком много, верно? - заметил он, отдавая письмо. - Почти ничего. - И все же почерк интересный. - Но это не его почерк. - Верно. Писала женщина!

Да нет, это мужской почерк!

Нет, писала женщина, и притом обладающая редким характером. Видите ли, знать в начале расследования, что ваш клиент, к счастью или на свою беду, тесно общается с незаурядной личностью, - это уже много. Если вы готовы, то мы тотчас отправимся в Уокинг и встретимся с этим попавшим в беду дипломатом и с дамой, которой он диктует свои письма.

На Ватерлоо мы удачно сели на ранний поезд и меньше чем через час оказались среди хвойных лесов и вересковых зарослей Уокинга. Усадьба Брайарбрэ находилась в нескольких минутах ходу от станции. Мы послали свои визитные карточки, и нас провели в гостиную, обставленную элегантной мебелью, куда через несколько минут вошел довольно полный человек, принявший нас очень радушно. Ему было уже лет за тридцать пять, но из-за очень румяных щек и веселых глаз он производил впечатление пухлого, озорного мальчугана.

Я рад, что вы приехали, - сказал он, экспансивно.пожимая наши руки. - Перси все утро спрашивает о вас. Бедняга, он цепляется за любую соломинку. Его отец с матерью просили меня встретить вас, потому что им больно даже упоминание об этом деле.

Мы пока еще ничего не знаем, - заметил Холме. - Как я догадываюсь, вы не член этой семьи.

Наш новый знакомый удивился, но, посмотрев вниз, рассмеялся. - Вы, разумеется, увидели монограмму «Дж. Г.» у меня на брелоке, - сказал он. - А я уже было поразился вашей проницательности. Я Джозеф Гаррисон, н так как Перси собирается жениться на моей сестре Энни, то буду его родственником по крайней мере со стороны жены. Сестру мою вы увидите в его комнате - последние два месяца она нянчит его, как ребенка. Пожалуй, нам лучше пройти к нему тотчас: он ждет вас с нетерпением.

Комната, в которую нас провели, была на том же этаже, что и гостиная. Это была полугостиная-полуспаль-ня, в ней было много цветов. Теплый летний воздух, напоенный садовыми ароматами, вливался в раскрытое окно, у которого на кушетке лежал очень бледный и изможденный молодой человек.

Когда мы вошли, сидевшая рядом с ним женщина встала.

Я пойду. Перси? - спросила она. Он схватил ее за руку, чтобы удержать. - Здравствуйте, Уотсон, - сказал он сердечно.

Вы отпустили усы - я бы ни за что не узнал вас, да и меня узнать мудрено. А это, наверно, ваш знаменитый друг - мистер Шерлок Холме?

Я коротко представил Холмса, и мы оба сели. Толстый молодой человек вышел, но его сестра осталась с больным, который не выпускал ее руки. Это была женщина примечательной внешности - с красивым смугловатым цветом лица, большими черными миндалевидными глазами и копной иссиня-черных волос, но для своего небольшого роста она была, пожалуй, несколько полновата. По контрасту с ее яркими красками бледное лицо ее жениха казалось еще более осунувшимся, изможденным.

Морской договор

Июль того года, когда я женился, памятен мне по трем интересным делам. Я имел честь присутствовать при их расследовании. В моих дневниках они называются: «Второе пятно», «Морской договор» и «Усталый капитан». Первое из этих дел связано с интересами высокопоставленных лиц, в нем замешаны самые знатные семейства королевства, так что долгие годы было невозможно предать его гласности. Но именно оно наиболее ясно иллюстрирует аналитический метод Холмса, который произвел глубочайшее впечатление на всех, кто принимал участие в расследовании. У меня до сих пор хранится почти дословная запись беседы, во время которой Холме рассказал все, что доподлинно произошло, месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига, которые потратили немало энергии, распутывая нити, оказавшиеся второстепенными. Но только когда наступит новый век, рас- сказать этот случай можно будет безо всякого ущерба 1 для кого бы то ни было. А сейчас мне хотелось бы рассказать историю с морским договором. Это дело в свое время тоже имело государственное значение, и в нем есть несколько моментов, придающих ему совершенно уникальный характер.
Еще в школьные годы я сдружился с Перси Фелпсом, который был почти что моим ровесником, но опередил меня на два класса. У него были блестящие способности - он получал почти все школьные премии и за выдающиеся успехи был удостоен стипендии, которая позволила ему добиться триумфа и в Кембридже. Помнится, у него были большие родственные связи. Еще в школе мы знали, что брат его матери лорд Холдхэрст - крупный деятель консервативной партии. Но тогда это знатное родство приносило ему мало пользы; напротив, было очень забавно вывалять его в пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой ниже спины. Другое дело, когда он ступил на путь самостоятельной жизни. Краем уха я слышал, что благодаря своим способностям и влиянию дяди он получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Но затем я совершенно забыл о нем, пока не получил следующего письма:
"Брайарбрэ, Уокинг.
Дорогой Уотсон, я не сомневаюсь, что вы помните «Головастика» Фелпса, который учился в пятом классе, когда вы были в третьем. Возможно даже вы слышали, что благодаря влиянию моего дяди я получил хорошую должность в министерстве иностранных дел и был в доверии и чести, пока на меня не обрушилось ужасное несчастье, погубившее мою карьеру.
Нет надобности писать обо всех подробностях этого кошмарного происшествия. Если вы снизойдете до моей просьбы, мне все равно придется вам рассказать все от начала до конца.
Я только что оправился от нервной горячки, которая длилась два месяца, и я все еще слаб. Не могли бы вы навестить меня вместе с вашим другом, мистером Холмсом? Мне бы хотелось услышать его мнение об этом деле, хотя авторитетные лица утверждают, что ничего больше поделать нельзя. Пожалуйста, приезжайте с ним как можно скорее. Пока я живу в этом ужасном неведении, мне каждая минута кажется часом.
Объясните ему, что если я не обратится к нему прежде, то не потому, что я не ценил его таланта, а потому, что, с тех пор лак на меня обрушился этот удар, я все время находился в беспамятстве. Теперь сознание вернулось ко мне, хотя я и. не слишком уверенно чувствую себя, так как боюсь рецидива. Я еще так слаб, что могу, как вы видите, только диктовать. Прошу вас, приходите вместе с вашим другом.
Ваш школьный товарищ Перси Фелпс."
Что-то в его письме тронуло меня, было что-то жалостное в его повторяющихся просьбах привезти Холмса. Попроси он что-нибудь неисполнимое, я и тогда постарался бы все для него сделать, но я знал, как Холме любит свое искусство, знал, что он всегда готов прийти на помощь тому, кто в нем нуждается. Моя жена согласилась со мной, что нельзя терять ни минуты, и вот я тотчас после завтрака оказался еще раз в моей старой квартире на Бейкер-стрит.
Холме сидел в халате за приставным столом и усердно занимался какими-то химическими исследованиями. Над голубоватым пламенем бунзеновской горелки в большой изогнутой реторте неистово кипела какая-то жидкость, дистиллированные капли которой падали в двухлитровую мензурку. Когда я вошел, мой друг даже не поднял головы, и я, видя, что он занят важным делом, сел в кресло и принялся ждать.
Он окунал стеклянную пипетку то в одну бутылку, то в другую, набирая по нескольку капель жидкости из каждой, и наконец перенес пробирку со смесью на письменный стол. В правой руке он держал полоску лакмусовой бумаги.
- Вы пришли в самый ответственный момент, Уотсон, - сказал Холме. - Если эта бумага останется синей, все хорошо. Если она станет красной, то это будет стоить человеку жизни.
Он окунул полоску в пробирку, и она мгновенно окрасилась в ровный грязновато-алый цвет.
- Гм, я так и думал! - воскликнул он. - Уотсон, я буду к вашим услугам через минуту. Табак вы найдете в персидской туфле.
Он повернулся к столу и написал несколько телеграмм, которые тут же вручил мальчику-слуге. Затем сел на стул, стоявший против моего кресла, поднял колени и, сцепив длинные пальцы, обхватил руками худые, длинные ноги.
- Самое обыкновенное убийство, - сказал он. - Догадываюсь, что вы принесли кое-что получше. Вы вестник преступлений, Уотсон. Что у вас?
Я дал ему письмо, которое он прочел самым внимательным образом.
- В нем сообщается не слишком много, верно? - заметил он, отдавая письмо. - Почти ничего. - И все же почерк интересный. - Но это не его почерк. - Верно. Писала женщина!
- Да нет, это мужской почерк!
- Нет, писала женщина, и притом обладающая редким характером. Видите ли, знать в начале расследования, что ваш клиент, к счастью или на свою беду, тесно общается с незаурядной личностью, - это уже много. Если вы готовы, то мы тотчас отправимся в Уокинг и встретимся с этим попавшим в беду дипломатом и с дамой, которой он диктует свои письма.
На Ватерлоо мы удачно сели на ранний поезд и меньше чем через час оказались среди хвойных лесов и вересковых зарослей Уокинга. Усадьба Брайарбрэ находилась в нескольких минутах ходу от станции. Мы послали свои визитные карточки, и нас провели в гостиную, обставленную элегантной мебелью, куда через несколько минут вошел довольно полный человек, принявший нас очень радушно. Ему было уже лет за тридцать пять, но из-за очень румяных щек и веселых глаз он производил впечатление пухлого, озорного мальчугана.
- Я рад, что вы приехали, - сказал он, экспансивно.пожимая наши руки. - Перси все утро спрашивает о вас. Бедняга, он цепляется за любую соломинку. Его отец с матерью просили меня встретить вас, потому что им больно даже упоминание об этом деле.
- Мы пока еще ничего не знаем, - заметил Холме. - Как я догадываюсь, вы не член этой семьи.
Наш новый знакомый удивился, но, посмотрев вниз, рассмеялся. - Вы, разумеется, увидели монограмму «Дж. Г.» у меня на брелоке, - сказал он. - А я уже было поразился вашей проницательности. Я Джозеф Гаррисон, н так как Перси собирается жениться на моей сестре Энни, то буду его родственником по крайней мере со стороны жены. Сестру мою вы увидите в его комнате - последние два месяца она нянчит его, как ребенка. Пожалуй, нам лучше пройти к нему тотчас: он ждет вас с нетерпением.
Комната, в которую нас провели, была на том же этаже, что и гостиная. Это была полугостиная-полуспаль-ня, в ней было много цветов. Теплый летний воздух, напоенный садовыми ароматами, вливался в раскрытое окно, у которого на кушетке лежал очень бледный и изможденный молодой человек.
Когда мы вошли, сидевшая рядом с ним женщина встала.
- Я пойду. Перси? - спросила она. Он схватил ее за руку, чтобы удержать. - Здравствуйте, Уотсон, - сказал он сердечно.
- Вы отпустили усы - я бы ни за что не узнал вас, да и меня узнать мудрено. А это, наверно, ваш знаменитый друг - мистер Шерлок Холме?
Я коротко представил Холмса, и мы оба сели. Толстый молодой человек вышел, но его сестра осталась с больным, который не выпускал ее руки. Это была женщина примечательной внешности - с красивым смугловатым цветом лица, большими черными миндалевидными глазами и копной иссиня-черных волос, но для своего небольшого роста она была, пожалуй, несколько полновата. По контрасту с ее яркими красками бледное лицо ее жениха казалось еще более осунувшимся, изможденным.
- Я не хочу, чтобы вы теряли время, - сказал он, приподнявшись на кушетке, - и сразу перейду к делу. Я был счастливым и преуспевающим человеком, мистер Холме. Уже готовилась моя свадьба, как вдруг ужасная беда разрушила все мои жизненные планы.
Уотсон, наверно, говорил вам, что я служил в министерстве иностранных дел и благодаря влиянию моего дяди, лорда Холдхэрста, быстро получил ответственную должность. Когда дядюшка стал министром иностранных дел в нынешнем правительстве, он стал давать мне ответственные поручения, и, так как я выполнял их с неизменным успехом, он в конце концов совершенно уверился в моих способностях н дипломатическом такте.
Примерно десять недель назад, а точнее, двадцать третьего мая, он вызвал меня к себе в кабинет н, похвалив за старание, сказал, что хочет поручить мне новое ответственное дело.
«Вот это, - сказал он, беря серый свиток бумаги со стола, - оригинал тайного договора между Англией и Италией, сведения о котором уже просочились, к сожалению, в печать. Чрезвычайно важно, чтобы в дальнейшем никакой утечки информации не было. Французское или русское посольства заплатили бы огромные деньги, чтобы узнать содержание этого документа. Я бы предпочел не вынимать его из ящика моего письменного стола, если бы не было настоятельной необходимостью снять с него копию. В вашем кабинете есть сейф?» «Да, сэр».
«Тогда возьмите договор и заприте его в сейфе. Я дам указание, чтобы вам разрешили остаться, когда все уйдут, и вы сможете снять копию, не спеша и не боясь, что за вами будут подглядывать. Когда вы все кончите, заприте и оригинал и копию в сейф и завтра утром вручите их мне лично». Я взял документ и…
- Простите, - перебил его Холме, - вы были один во время разговора? - Совершенно один. - В большой комнате? - Футов тридцать на тридцать. - Посередине ее? - Да, примерно.
- И говорили тихо?
- Дядя всегда говорит очень тихо. А я почти ничего не говорил.
- Спасибо, - сказал Холме, закрывая глаза. - Пожалуйста, продолжайте.
- Я сделал точно так, как он мне велел, и подождал, пока уйдут клерки. Один из клерков, работавших со мной г одной комнате, Чарльз Горо, не управился вовремя со (всей работой, и поэтому я решил сходить пообедать. Когда я вернулся, он уже ушел. Мне не терпелось по-скорее закончить работу: я знал, что Джозеф - мистер Гаррисон, которого вы только что видели, - в городе и что он поедет в Уокинг одиннадцатичасовым поездом. И я тоже хотел поспеть на этот поезд.
С первого же взгляда я понял, что дядя нисколько не преувеличил значения договора. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что им определялась позиция Великобритании по отношению к Тройственному союзу и предопределялась будущая политика нашей страны па тот случай, если французский флот по своей боевой мощи превзойдет в Средиземном море итальянский флот. В договоре трактовались вопросы, имеющие отношение только к военно-морским делам. В конце стояли подписи высоких договаривающихся сторон. Я пробежал глазами договор и стал переписывать его.
Это был пространный документ, написанный на французском языке и насчитывающий двадцать шесть статей. Я писал очень быстро, но к девяти часам одолел всего лишь девять статей и уже потерял надежду попасть на поезд. Я хотел спать и плохо соображал, потому что плотно пообедал, да и сказывался целый день работы. Чашка кофе взбодрила бы меня. Швейцар у нас дежурит всю ночь в маленькой комнате возле лестницы и обычно варит на спиртовке кофе для тех сотрудников, которые остаются работать в неурочное время. И я звонком вызвал его.
К моему удивлению, на звонок пришла высокая, плотная, пожилая женщина в фартуке. Это была жена швейцара, работающая у нас уборщицей, и я попросил ее сварить кофе.

"Морской договор (Шерлок Холмс)."

Из приключений Шерлока Холмса.

Перевод с английского А. Репиной.

Москва. Типография Вильде, Малая Кущовка, соб. дом, 1908.

Июль месяц, в год моей женитьбы, останется навсегда памятным мне, благодаря трем интересным делам, в которых мне посчастливилось принимать участие вместе с Шерлоком Холмсом и изучать его метод. Дела эти записаны у меня под названием "Второе пятно", "Морской договор" и "Усталый капитан", Но первое из них касается интересов самых знатных фамилий Англии, и поэтому не может быть опубликовано в настоящее время. А между тем ни одно из дел, которыми занимался Холмс, не может служить лучшей иллюстрацией его аналитического метода, ни одно не произвело более сильного впечатления на близких к Холмсу сотрудников. У меня до сих пор хранится почти буквальный доклад о свидании, во время которого Холмс указывает все подробности дела г. Дюбюку, начальнику парижской полиции, и Фрицу фон-Бальдбауму, известному данцигскому специалисту. Оба эти специалиста совершенно напрасно потратили много энергии на расследование этого дела. Но рассказать все можно будет только в грядущем столетии, а пока я опишу второе из записанных мною происшествий, угрожавшее было стать важным национальным вопросом и отличающееся несколькими подробностями, придающими ему единственный в своем роде характер. В школе я был очень близок с одним из мальчиков - Перси Фельпсом. Ровесник мне по годам, он был старше меня на два класса. Способности у него были блестящия; он получал все награды, какие только давались в школе, и закончил тем, что получил стипендию, которая дала ему возможность продолжать свою победоносную карьеру в Кэмбридже. Насколько я помню, у него была знатная родня, и еще маленькими мальчиками мы знали, что брат его матери - лорд Хольдхёрст, известный консерватор. Это знатное родство приносило ему в школе мало пользы; напротив, нам казалось интересным повалить и отколотить именно его. Другое дело, когда он вступил в свет. До меня доносились слухи, что, благодаря его способностям и знаткым связям, он получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Затем он совершенно исчез из моей памяти до тех пор, пока следующее письмо не напомнило мне об его существовании:

"Брайарбрэ, Уокинг.

"Любезный Ватсон, я не сомневаюсь, что вы помните "головастика" Фельпса, бывшего в пятом классе, когда вы учились в третьем. Может-быть, вы слышали, что благодаря влиянию дяди, я получил хорошее место в министерстве иностранных дел и пользовался там доверием и уважением до тех пор, пока ужасное несчастие не разрушило вдруг всей моей карьеры.

"Безполезно было бы описывать вам все подробности этого несчастного случая. Если вы согласитесь исполнить мою просьбу, то мне придется лично рассказать вам все. Я только-что оправился от воспаления мозга, которое продолжалось девять недель, и еще очень слаб. Не можете ли вы навестить меня и привести с собой вашего друга, м-ра Холмса? Мне хотелось бы узнать его мнение насчет одного дела, хотя знатоки и уверяют меня, что больше ничего уже нельзя сделать. Попытайтесь уговорить его и приезжайте как можно скорее. В том ужасном состоянии, в котором я нахожусь, каждая минута кажется часом. Скажите ему, что если я не просил его совета раньше, то не потому, чтобы сомневался в его талантливости, а оттого, что лишился способности соображать с той самой минуты, как удар постиг меня. Теперь рассудок вернулся ко мне, но я боюсь думать слишком много, чтобы не вызвать повторения припадка. Я еще так слаб, что, как видите, принужден диктовать письмо. Постарайтесь привезти его.

Ваш старый товарищ

Перси Фельпс".

Что-то в этом письме,- может-быть, усиленные мольбы о приглашении Шерлока Холмса,- тронуло меня. Тронуло настолько, что даже в том случае, если бы мне представлялась какая-нибудь трудная задача, я выполнил бы ее; а тут я хорошо знал, что Холмс любит свое искусство и всегда готов оказать помощь всякому, кто нуждается в ней. Жена согласилась со мной, что не следует терять ни минуты, и потому через час после завтрака и уже был в своей прежней квартире на улице Бэкер.

Холмс сидел у стола в халате, весь погруженный в какой-то химический опыт. Большая изогнутая реторта неистово кипела на голубоватом пламени бунзеновской лампочки и дистиллированные капли собирались в двухлитровую мензурку. Мой приятель еле взглянул на меня, когда я вошел в комнату. Видя, что он занят каким-то важным опытом, я уселся в кресло и стал ждать. Он погружал свою стеклянную трубочку то в один сосуд, то в другой и, наконец, поставил на стол пробирку. В правой руке у него был лоскуток лакмусовой бумаги.

Вы пришли как раз в критическую минуту,- проговорил он. Если эта бумажка останется синей - хорошо; если же станет красной, то дело идет о жизни человека.

Он опустил бумажку в пробирку, и она сразу окрасилась в темно-красный цвет.

Гм! я так и думал! - вскрикнул Холмс.- Через минуту я к вашим услугам, Ватсон. Табак вы найдете в персидской туфле.

Он подошел к письменному столу, набросал несколько телеграым и отдал их мальчику. Потом он бросился в кресло и, подняв колени, охватил их руками.

Самое обыкновенное убийство,- сказал он.- Мне кажется, у вас есть что-то получше. Вы прямо буревестник преступлений, Ватсон. Что там такое?

Я подал ему письмо, которое он прочел с сосредоточенным вниманием.

Немногое узнаешь из этого; не правда ли?- заметил он отдавая письмо обратно.

Почти ничего.

Только почерк интересный.

Но ведь писал не он сам.

Вот именно. Это женский почерк.

Наверно мужской! - сказал я.

Нет, женский, и почерк женщины с редким характером. Видите, для начала изследования недурно знать, что клиент состоит в близких отношениях с человеком исключительным но своим добрым или хорошим качествам. Это заинтересовало меня. Если вы готовы, то отправимся сейчас же в Уокинг и взглянем на дипломата, находящагося в таком печальном состоянии, и на даму, пишущую письма под его диктовку.

Нам посчастливилось попасть на ранний поезд в Ватерлоо, и менее чем через час мы уже были в сосновых лесах и среди вереска Уокинга. Брайарбрэ оказался большим особняком, стоявшим среди обширного парка, в нескольких минутах ходьбы от станции. Мы послали наши карточки, и нас ввели в изящно убранную гостиную, куда к нам скоро вышел довольно полный господин, встретивший нас очень гостеприимно. На вид ему было скорее под сорок, чем под тридцать лет, но щеки его были так румяны, а глаза так веселы, что он производил впечатление пухлаго шаловливого ребенка.

Как я рад, что вы приехали,- сказал он, радушно пожимая нам руки. - перси все утро спрашивал про вас. Он, бедняга, цепляется за каждую соломенку. Его отец и мать просили меня повидаться с вами, так как им тяжело всякое упоминание об этом деле.

Мы не знаем никаких подробностей,- заметил Холмс.- Вы, как я замечаю, также не член их семьи.

Наш новый знакомец сначала удивился, потом взглинул вниз и рассмеялся.

Вы, вероятно, видели монограмму "Дж. Г." на моем брелоке,- сказал он.- Одно мгновение я подумал, что вы слишком догадливы. Меня зовут Джозеф Гаррисон, и так как Перси должен жениться на моей сестре Анни, то я стану его родственником. Вы увидите мою сестру в его комнате: в продолжение двух месяцев она неусыпно ухаживает за ним. Не пойти ли нам к нему сейчас же? Я знаю, с каким нетерпением он ожидает вас.

Комната, куда он повел нас, была в одном этаже с гостиной. Она представляла собой нечто среднее между будуаром и спальней и была вся заставлена цветами. Молодой человек, очень бледный и истощенный, лежал на кушетке у открытого окна, через которое доносился чудный запах из сада и напоенный ароматами летний воздух. Рядом с ним сидела женщина, которая встала при нашем появлении.

Уйти мне, Перси? - спросила она. Он удержал ее за руку.

Как поживаете, Ватсон? - ласково сказал он.- Я никогда не узнал бы вас с этими усами, да, я думаю, и вы не признали бы меня. Это, вероятно, ваш знаменитый друг м-р Шерлок Холмс?

Я представил их друг другу и мы сели. Толстый господин вышел из комнаты, но сестра его осталась и продолжала держать руку больного. Это была женщина поразительной наружности - небольшого роста, слишком полная, но с чудным, оливковым цветом лица, большими, темными, как у итальянки, глазами и роскошными черными волосами. Яркий цвет её лица еще более оттенял худобу и смертельную бледность молодого человека.

Не буду отнимать у вас времени и сраэу перейду к делу,- сказал он, приподнимаясь на кушетке. Я был счастлив, м-р Холмс, успех сопровождал меня во всем, как вдруг на кануне женитьбы, внезапное, страшное несчастье разбило все мои надежды на будущее.

"Может-быть, Ватсон говорил вам, что я служил в министерстве иностранных дел и, благодаря влиянию моего дяди, лорда Хольдхёрста, быстро получил ответственное место. Когда дядя сделался министром иностранных дел, он стал давать мне конфиденциальные поручения, и так как мне удавалось всегда успешно выполнять их, то он, наконец, вполне убедился в моих способностях и такте.

"Почти десять недель тому назад - именно 23-го мая - он позвал меня к себе в комнату и, по хвалив меня за успешное окончэние данного мне дела, сказал, что хочет дать мне новое конфиденциальное поручение.

"- Вот,- сказал он, вынимая серый сверток из своего бюро,- вот оригинал секретного договора между Англией и Италией, некоторые слухи о котором, к сожалению, уже проникли в печать. Крайне важно скрыть остальное. Французское, или русское, посольства заплатили бы огромные деньги, чтобы узнать подробности этих бумаг. Я ни за что не выпустил бы их из своего бюро, если бы не нужны были копии. Есть у тебя в канцелярии письменный стол?

"- Да, сэр.

"- Ну, так возьми договор и запри его в стол. Я отдал приказание, чтобы ты остался позже других, так что ты можешь переписать бумаги на свободе, не боясь, что кто-нибудь подсмотрит. Когда кончишь, запри в стол оригинал и копию и отдай мне лично завтра и то и другое.

"Я взял бумаги и..."

Извините, одну минутку,- сказал Холмс;- во время этого разговора вы были одни?

Совершенно одни.

В большой комнате?

Тридцать футов по каждой стене.

В средине ея?

Приблизительно, да.

И говорили тихо?

Дядя всегда говорит замечательно тихо. Я же почти ничего не говорил.

Благодарю вас,- сказал Холмс, закрывая глаза,- пожалуйста, продолжайте.

Я сделал все, как он велел, и стал ожидать, когда уйдут другие чиновники. Одному из них, работавшему в моей комнате, Чарльзу Горо, надо было доделать какую-то работу. Я оставил его и пошел обедать. Когда я вернулся, он уже ушел. Мне очень хотелось поскорее окончить работу, так как я узнал, что Джозеф - мистер Гаррисон, которого вы только-что видели,- в городе и поедет в Уокинг с одиннадцатичасовым поездом, на который я также рассчитывал попасть если будет возможно.

"Когда я стал рассматривать договор, то убедился, что дядя нисколько не преувеличивал его значения. Не буду сообщать вам подробностей, скажу только, что он определяли положение Великобритании относительно тройственного союза и предуказывал образ действия страны в случае, если французский флот приобретет большие преимущества над итальянским в Средиземном море. Разбирались вопросы специально морские. В конце стояли подписи сановников, подписавших договор. Я пробежал бумагу глазами и принялся списывать ее.

"Этот длинный документ, написанный по-французски, содержал двадцать шесть отдельных статей. Я писал, как только мог скоро, но к девяти часам успел списать только девять статей и потерял всякую надежду попасть на поезд. Какая-то сонливость и тупость овладели мной - частью под влиянием обеда, а частью вследствие работы в течение целаго дня. Я подумал, что, может-быть, чашка кофе освежит меня. В маленькой комнатке под лестницей всегда дежурит курьер, который, в случае нужды, может сварить на спиртовой лампочке кофе для заработавшихся чиновников. Я позвонил, чтобы он пришел.

"К моему удивлению, на зов явилась какая-то толстая пожилая женщина с грубым лицом, в переднике. Она сказала, что она жена курьера и занимается поденной работой. Я приказал ей дать кофе.

"Я переписал еще две статьи и, почувствовав еще большую сонливость, встал и принялся ходить по комнате, чтобы размять ноги. Кофе мне еще не подали. Не понимая причины задержки, я отворил дверь в коридор и пошел узнать, в чем дело. От комнаты, в которой я работал, идет слабо освещенный коридор. Он заканчивается извилистой лестницей, внизу которой находится комната курьера. На половине лестницы есть маленькая площадка, на которую под прямым углом выходит другой коридор. Этот коридор ведет, по другой маленькой лестнице, к маленькой двери, через которую ходит прислуга, а также чиновники для сокращения пути из Чарльз-Стрит. Вот грубый набросок расположения комнат".

Благодарю вас. Мне кажется, я вполне понимаю вас,- сказал Шерлок Холмс.

Чрезвычайно важно, чтобы вы обратили внимание на этот пункт. Я спустился по лестнице в переднюю и увидел, что курьер крепко спит, сидя перед кофейником, стоявшим на спиртовой лампочке. Вода в кофейнике кипела так яростно, что брызги её падали на пол. Я только-что протянул руку, чтобы растолкать курьера, продолжавшего спать крепчайшим сном, как над головой его раздался сильный звон колокольчика. Он проснулся, вскочил на ноги и с недоумением взглянул на меня.

"- Мистер Фельпс, сэр! - проговорил он.

"- Я пришел посмотреть, готов ли мой кофе.

"- Я кипятил воду, да и заснул, сэр.

"Он посмотрел на меня и затем, с вьгражением еще большего изумления, взглянул на все еще продолжавший звонить колокольчик.

"- Если вы здесь, сэр, то кто же звонит в колокольчик? - спросил он.

"- Колокольчик? - сказал я.- Что это за колокольчик?

"- Это колокольчик из той комнаты, в которой вы работали.

"Ужас оледенил мне сердце. Значит, кто-нибудь был в комнате, где на столе лежал мой драгоценный договор. Я, как безумный, сбежал с лестницы и побежал по коридору. Ни в коридоре, ни в комнате никого не было, мистер Холмс. Все было в полном порядке, но порученных мне бумаг на столе не оказалось. Копия лежала на месте, а оригинал исчез."

Холмс сидел на кресле, потирая руки. Я видел, что дело ему вполне по сердцу.

Скажите, пожалуйста, что же вы тогда сделали? - проговорил он.

Я сейчас же понял, что вор, должно-быть, пробрался на лестницу через боковую дверь. Я бы встретился с ним, если бы он вошел другим ходом.

Вы, уверены, что он не мог прятаться все время в комнате или в коридоре, слабо освещенном по вашим словам?

Это совершенно невозмождо. Крыса не могла бы спрятаться в комнате или в коридоре. Там нет ни одного укромного местечка.

Благодарю вас. Продолжайте.

Курьер угадал по моему побледневшему лицу, что произошло что-то неладное, и пошел за мной наверх. Мы оба быстро пробежали по коридору и по крутой лестнице, которая ведет на Чарльз-Стрит. Дверь была заперта, но не на замок. Мы распахнули ее и выбежали на улицу. Я хорошо помню, что в эту минуту на соседней церкви пробило три удара. Было три четверти десятаго.

Это чрезвычайно важно,- проговорил Холмс, записывая на манжетке рукава.

Ночь была очень темная; накрапывал теплый дождик. На Чарльз-Стрите было безлюдно, но в конце Уайтголля царило обычное оживление. Без шляп мы выбежали на улицу, на отдаленном конце которой стоял полицейский.

Произошло воровство! - задыхаясь, проговорил я. - Из министерства иностранных дел украден очень важный документ. Не проходил ли здесь кто-нибудь?

"- Я стою здесь четверть часа, сэр,- ответил полицейский. - За это время прошла только одна пожилая высокая женщина в шали.

"- Ах, это моя жена,- сказал курьер. - А больше никто не проходил?

"- Ну, значит, вор прошел другой дорогой,- проговорил курьер, дергая меня за рукав.

"Но я не удовольствовался этим; к тому же очевидные старания курьера увести меня только усилили мои подозрения.

"- В которую сторону пошла эта женщина?- крикнул я.

"- Не знаю, сэр. Я видел ее, но не обратил особого внимания. Мне показалось, что она торопилась куда-то.

"- Как давно это было?

"- О, только несколько минут тому назад!

"- Минут пять?

"- Да, не более того.

"- Сэр, вы только теряете время, когда важна каждая минута - поверьте мне на слово: старуха моя тут ни при чем, и пойдемте в тот конец улицы. Ну, если вы не пойдете, я пойду один,- и он бросился в другую сторону.

"Но я догнал его и схватил за рукав.

"- Где вы живете? - спросил я.

"- No 16 Анви-Лэн, Брикстон,- ответил он,- но не идите по ложному следу, мистер Фельпс. Пойдемте в другой конец улицы и посмотрим, не узнаем ли там чего-нибудь.

"Я ничего не терял, исполняя его совет, и потому мы оба вместе с полицейским бросились на противоположный конец улицы. Народу там было очень много, но так как погода была сырая, то все торопились укрыться куда-нибудь. Прогуливающихся, к которым можно было бы обратиться с вопросами, не оказывалось.

"Затем мы вернулись в канцелярию и обыскали всю лестницу и коридор, но безуспешно. Коридор, ведущий в комнату, покрыт светлым линолеумом, на котором очень ясно отпечатлевается всякое пятно, Мы внимательно оглядели его, но не нашли следов ног".

Дождь шел целый вечер?

Начиная с семи часов.

Как же так женщина, вошедшая в комнату около девяти, не запачкала линолеума своими грязными сапогами?

Я рад, что вы предложили этот вопрос. Он мне пришел также в голову тогда. Поденщицы обыкновенно снимают сапоги внизу у курьера и надевают туфли.

Это очевидно. Итак, следов не было видно, несмотря на сырую погоду? Сцепление обстоятельств, действительно, очекь интересное. Что же вы затем сделали?

Мы обыскали и комнату. Потайной двери тут не могло быть, а окна находятся на высоте тридцати футов от земли; оба они были заперты изнутри. Ковер исключает всякую мысль о люке, а потолок самый простой, выбеленный клеевой краской. Я готов прозакладывать свою жизнь, что вор вышел через двор.

А камин?

Там нет его. Есть только печка. Шнурок колокольчика висит как раз направо от моего стола. Тот, кто звонил, подошел для этого прямо к столу. Но зачем бы преступнику звонить в колокольчик? Это просто неразрешимая задача.

Действительно, случай необычайный. Что же вы предприняли потом? Вы, вероятно, осмотрели всю комнату, чтобы найти какие-либо следы преступника - окурок сигары, оброненную перчатку или шпильку, или какую-нибудь другую мелочь?

Там не было ничего подобного,

А запаха?

Ну, мы об этом не подумали;

Ах, запах табаку имел бы для нас очень важное значение в этом случае.

Я никогда не курю сам и поэтому думаю что заметил бы запах табаку. Вообще не было положительно никаких данных. Единственным осязательным фактом является то обстоятельство, что жена курьера - миссис Тэнджей - торопливо ушла из данного места. Сам курьер объяснил только, что она уходила почти всегда в то время. Полицейский и я решили, что лучше всего схватить эту женщину, пока бумаги еще у нея,

"Между тем слух об этом происшествии дошел до полиции. Явился сыщик, м-р Форбс, и энергично принялся за дело. Мы наняли экипаж и через полчаса приехали по данному адресу. Нам отворила дверь какая-то молодая женщина, оказавшаеся старшей дочерью м-с Тэнджей. Она сказала, что мать еще не возвращалась, и попросила нас подождать ее в передней комнате.

"Минут через десять кто-то постучался в дверь, и тут мы сделали первую серьезную ошибку, за которую я упрекаю себя. Вместо того, чтоб отворить дверь самим, мы допустили дочь сделать это и слышали, как она сказала: "Мать, тут дожидаются тебя двое людей". Мгновение спустя мы услышали чьи-то поспешные шаги. Форбс распахнул дверь, и мы оба вбежали в заднюю комнату или кухню, но женщина обогнала нас. Она смотрела на нас вызывающим взглядом. Внезапно она узнала меня, и выражение полного изумления показалось на её лице.

"- Да неужели же это м-р Фельпс из канцелярии! - вскрикнула она.

"- Ну, а за кого же вы приняли нас, когда убежали? - спросил мой товарищ.

"- Я думала, вы за долгом,- ответила она.- У нас тут вышли неприятности с одним торговцем.

"- Это вы неудачно придумали,- ответил Форбс. - У нас имеются данные предполагать, что вы взяли важную бумагу из министерства иностранных дел и убежали, чтоб отдать ее кому-то. Вы поедете с нами в полицию, и вас обыщут там.

"Напрасно она протестовала и сопротивлялась. Привели карету, и мы отправились все втроем. Но сначала мы осмотрели кухню, и особенно плиту, чтобы посмотреть, не сожгла ли она бумаг в ту минуту, как осталась одна. Однако мы не нашли ни золы, ни каких бы то ни было остатков. Как только мы приехали в "Scotland Yard", мы велели немедленно приставленной для этого женщине обыскать ее, Я ждал с мучительной тревогой результатов обыска. Бумаг у подозреваемой не оказалось.

"Тогда только я понял весь ужас моего положения. До тех пор я только действовал, и деятельность заглушала мысли. Я был так уверен в том, что найду договор, что не решался даже подумать о том, что будет, если он пропал. Но теперь делать было нечего, и я мог на досуге уяснить себе мое положение. Это было ужасно! Ватсон может сказать вам, что в школе я был нервным, чувствительным мальчиком. Таков уж я по натуре. Я подумал о дяде и его товарищах по кабинету, о позоре, который я навлек на него, на себя, на всех моих родных. Что из того, что я жертва необыкновенного случая? Никакие случайности не допускаются там, где затронуты дипломатические интересы. Я погиб, погиб постыдно, безнадежно. Не помню, что я сделал. Думаю, что разыграл целую сцену. Мне смутно припоминается, как вокруг меня собралась толпа чиновников, старавшихся утешить меня. Один из них отвез меня на Ватерлоо и посадил в поезд, шедший в Уокинг. Я думаю, он проводил бы меня до дома, если бы в том же поезде не ехал доктор Феррьер, который живет по соседству со мной. Доктор чрезвычайно любезно согласился взять меня на свое попечение и хорошо сделал, потому что на станции у меня сделался припадок, и прежде чем мы доехали до дома, я стал буйным и сумасшедшим.

"Можете себе представить, каково было состояние боях близких, когда звонок доктора разбудил их и они увидели меня в подобном положении. Бедная Анни - вот она - и моя мать были в полном отчаянии. Доктор Феррьер слышал кое-что на станции от сыщика и передал им все. Понятно, это не улучшило дела. Очевидно было, что у меня будет продолжительная болезнь. Поэтому Джозефа выгнали из его уютной спальни и поместили тут меня. Здесь я лежал целых девять недель, мистер Холмс, без сознания. У меня было воспаление мозга. Если бы не уход мисс Гаррисон и не лечение доктора - вы бы не говорили сегодня со мной. Анни ухаживала за мной днем, а no ночам за мной смотрела сиделка, так как в припадках бешенства я был способен на все. Разсудок мой прояснялся медленно, а память вернулась только в последние три дня. По временам я желаю, чтобы она и вовсе не возвращалась, Первым моим делом было телеграфировать м-ру Форбсу, в руках которого находится дело. Он приехал и сказал мне, что, несмотря на все усилия, ему не удалось найти нити, за которую можно было бы ухватиться. Курьера и его жену расспрашивали чрезвычайно подробно, но не могли ничего добиться от них. Тогда подозрение полиции пало на молодого Горо, который, если помните, оставался в этот вечер на службе позже других. Единственным поводом к подозрению являлось то обстоятельство, что он остался, когда ушли другие, и носит французскую фамилию; но я начал работу только после его ухода, а его родные, хотя и гугенотского происхождения, но по своим симпатиям и традициям такие же антличане, как мы с вами. Подозрения ничем не подтвердились, и дело на том и окончилось. Обращаюсь к вам, м-р Холмс, как к последней моей надежде. Если и вы не поможете мне, то моя честь и карьера погублены навеки".

Больной, обезсиленный долгим рассказом, опустился на подушку, и добровольная сиделка дала ему выпить какого-то подкрепляющего лекарства. Холмс молча сидел, откинув голову и закрыв глаза. Посторонний мог бы подумать, что он слушает совершенно безучастно, но я видел, что он был весь внимание.

Вы рассказали все так ясно,- наконец, проговорил он,- что мне остается предложить вам очень мало вопросов. Однако есть один чрезвычайно важный. Вы никому не рассказывали о возложенном на вас поручении?

А например, мисс Гаррисон?

Нет. Я не был в Уокинге в промежуток между получением поручения и его выполнением.

И не виделись, случайно, с кем-нибудь из близких?

Знает ли кто-нибудь из них ход в канцелярию?

О, да, все.

Впрочем, раз вы говорите, что никому не рассказывали про договор, то эти вопросы не идут к делу.

Я ничего не говорил.

Что вы знаете о курьере?

Ничего, кроме того, что он отставной солдат.

Какого полка?

Слышал, что гвардейскаго... "Кольдстрим"

Благодарю. Не сомневаюсь, что Форбс сообщит мне некоторые подробности. Чиновники отлично умеют собирать факты, хотя не всегда использывают их... Что за прелестный цветок - розы!

Он прошел мимо кушетки к открытому окну и приподнял склонившийся стебель розы, любуясь на красивое сочетание пурпурового и зеленого цветов. Для меня это увлечение являлось новой чертой в характере Холмса, так как мне ни разу не приходилось видеть, чтобы он особенно инте ресовался такими предметами.

Нет ничего, в чем выводы были бы так необходимы, как в религии,- проговорил Холмс, прислоняясь к ставням. - Человек рассуждающий может тут построить все как в точных науках. Мне кажется, что нашу высшую уверенность в благости Провидения можно основывать именно на цветах. Все другое - силы, желания, пища - насущная необходимость. А эта роза - роскошь. Ея запах и цвет - украшения жизни, но не необходимые условия ея. Только благость дает излишества, и потому-то я говорю, что цветы должны поддерживать в нас надежду.

Во время этой тирады Холмса выражение удивления и разочарования показалось на лице Перси Фельпса и его сиделки. Он впал в мечтательное настроение, продолжая держать розу в руках. Мисс Гаррисон прервала молчание.

Как вы полагаете, есть надежда разрешить эту тайну, м-р Холмс?- спросила она с оттенком колкости в голосе.

О, тайну! - ответил он, вздрогнув и как бы возращаясь к прозе жизни. - Было бы нелепым отрицать, что дело чрезвычайно трудное и сложное, но обещаю вам хорошенько заняться им и сообщить все обстоятельства, которые обратят на себя мое внимание.

Видите ли вы какую-либо нить?

Вы дали мне целых семь, но конечно, мне нужно испробовать их прежде, чем решить, пригодны ли оне.

Вы подозреваете кого-нибудь?

Самого себя...

Как? Что это значит?

Подозреваю самого себя в том, что вывел заключения слишком поспешно.

Так отправляйтесь в Лондон и проверьте ваши заключения.

Превосходный совет, мисс Гаррисон,- сказал Холмс, вставая.- Я думаю, Ватсон, это лучшее, что мы можем сделать. Не предавайтесь ложным надеждам, м-р Фельпс. Дело очень запутанное.

Я буду ожидать вас с лихорадочным нетерпением,- ответил молодой человек.

Хорошо, я приеду завтра утром с тем же поездом, хотя, по всем вероятиям, не сообщу вам ничего новаго.

Да благословит вас Бог за это обещание,- воскликнул. больной; - я оживаю при мысли, что возможно что-нибудь сделать. Между прочим, я получил письмо от лорда Хольдхёрста.

Aral Что же он пишет?

Письмо холодное, но не резкое. Я думаю, от резкости его удержала моя серьезная болезнь. Он повторяет, что дело чрезвычайно важное, и прибавляет, что ничего не будет предпринято относительно моей будущности - под этими словами он, конечно, подразумевает отставку,- пока я не понравлюсь и мне не представится возможность исправить беду.

Ну, это разумно и деликатно,- сказал Холмс.- Ѣдем, Ватсон. В городе нам предстоит много дела.

М-р Джозеф Гаррисон отвез нас на станцию, и скоро мы уже неслись в портсмутском поезде.

Очень весело въезжать в Лондон по одной из этих линий, которые проходят так высоко, и откуда вам открывается вид на дома, подобные этому.

Я думал, что он шутит, потому что вид был довольно мрачный, но он скоро объяснил свою мысль.

Посмотрите на эти большие, отдельные группы построек, возвышающиеся над сланцевыми крышами, как кирпичные острова среди моря свинцового света.

Школьные здания.

Маяки, мой милый! Светильники будущаго! Семенные коробочки с сотнями светлых зернышек в каждой, из которых выйдет будущее, лучшее, более умное поколение Англии. Как вы думаете, этот Фельпс не пьет?

Думаю, что нет.

И я полагаю то же. Но следует допускать всякие предположения. Бедняга попал в сильную передрягу, и еще вопрос, удастся ли кам выручить его. Что вы думаете о мисс Гаррисон?

Девушка с сильным характером.

Да, но порядочная, или я сильно ошибаюсь. Она и её брат - единственные дети железного фабриканта, где-то около Нортумбэрленда. Фельпс сделал ей предложение, стал её женихом во время путешествия в прошлом году, и она приехала сюда, в сопровождении брата, чтобы познакомиться с своими будущими родными. Тут произошла катастрофа, и она осталась ухаживать за своим возлюбленным. Брату Джозефу понравилось здесь, и он также остался. Как видите, я навел уже несколько справок. Но сегодняшний день весь должен быть посвящен справкам.

Моя практика...- начал я.

О, если ваши дела интереснее моих...- возразил Холмс несколько резко.

Я хотел только сказать, что моя практика может обойтись без меня день другой - теперь ведь самое тихое время года.

Превосходно,- сказал Холмс. Хорошее расположение духа вернулось к нему.- Ну, так мы вместе займемся делом. Я думаю, прежде всего нам нужно повидаться с Форбсом. Он, вероятно, расскажет нам все необходимые подробности так, что мы будем знать, как подойти к делу.

Вы сказали, что нашли нить.

Даже несколько; но пригодности их мы можем испытать только путем новых справок. Труднее всего выследить преступление, цель которого неизвестна. Нельзя сказать этого про данное преступление. Кому оно может быть полезно? Французскому посланнику, русскому, тому, кто может продать бумаги одному из них, и, наконец, лорду Хольдхёрсту.

Лорду Хольдхёрсту?

Ведь возможно допустить, что государственный деятель может быть в таком положении, что случайное исчезновение подобного докумеита не особенно огорчило бы его.

Только не человек такой безупречной репутации, как лорд Хольдхёрст.

Однако нам нельзя не принять этого во внимание. Мы сегодня повидаемся с благородным лордом и увидим, не скажет ли он нам чего-нибудь. А пока я уже навожу справки.

Уже наводите?

Да, со станции Уокинг я телеграфировал во все вечерния лондонские газеты. Вот какое объявление появится в них.

Он передал мне листок бумаги, вырванной из записной книжки. На нем было написано карандашем:

"10 фунтов награды тому, кто сообщит номер кэба, привезшего седока к подъезду министерства иностранных дел или неподалеку от него 23-мая в три четверти десятого вечера. Дать знать 221, улица Бэкер".

Вы уверены, что вор приехал в кэбе?

Если и не в кэбе - неважность. Но если м-р Фельпс не ошибается, говоря, что в комнате негде скрыться, то вор должен был притти извне. Если он пришел в такую сырую ночь и не оставил следов на линолеуме, который осматривали через несколько минут после происшествия, то весьма вероятно, что он приехал в кэбе. Да, мне кажется, что мы смело можем остановиться на кэбе.

Это возможно.

Вот одна из тех нитей, о которых я говорил. Она может довести нас до чего-нибудь. А затем колокольчик... главнейшая особенность дела. Отчего зазвонил колокольчик? Может-быть, вор дернул его, бравирая опастность? Или, может-быть, кто-нибудь бывший с вором дернул звонок, чтобы предупредить преступление. Была ли это простая случайность? Или...

Холмс снова погрузился в глубокое, безмолвмое раздумье, но мне, привыкшему ко всем его настроениям, показалось, что в его уме возникла внезапно новая догадка.

Было двадцать минут четвертого, когда мы приехали на вокзал и, наскоро позавтракав в буфете, отправились в "Scotland Yard". Холмс уже телеграфировал Форбсу, и он ожидал нас. Это был маленький человек с проницательным, но вовсе не любезным выражением лисьяго лица. Он встретил нас холодно и стал еще холоднее, когда услышал причину нашего посещения.

Слышал я о вашем способе вести дела, м-р Холмс,- колко проговорил он.- Пользуетесь всеми данными, добытыми полицией, а потом стараетесь окончить дело сами, набросив тень на тех, которые начали розыски.

Напротив,- возразил Холмс.- Из пятидесяти трех моих последних дел мое имя упоминается только в четырех, а в сорока девяти остальных вся честь принадлежит полиции. Я не виню вас в том, что это неизвестно вам: вы молоды и неопытны; но если желаете достигнуть успеха в вашей новой деятельности, то вам следует работать со мной, а не против меня.

Я был бы очень рад некоторым указаниям,- сказал сыщик, изменяя тон,- До сих пор, правда, я не имел никакого успеха.

Какие шаги вы сделали?

Подозрение пало на курьера Тэнджей. Аттестат из полка у него прекрасный, и никаких улик против него нет. Но жена у него плохая. Я думаю, она знает больше, чем говорит.

Вы проследили за ней?

Мы приставили к ней одну из наших женщин. М-с Тэнджей пьет; наша поверенная два раза разговаривала с ней, когда та была навеселе, но ничего не добилась.

Насколько я слышал, у них была назначена продажа с аукциона.

Да, но долг был уплачен.

Откуда они взяли деньги?

Он получил свою пенсию; но вообще незаметно, чтобы у них были деньги.

Чем она объяснила свое появление на звонки м-ра Фельпса?

Она сказала, что муж её очень устал, и она хотела помочь ему.

Конечно, это подтверждается тем, что немного позднее он оказался спящим на стуле. Итак, против него нет улик, кроме репутации жены. Спросили вы ее, почему она так спешила в тот вечер? Ея поспешность обратила на нее внимание констэбля.

Она запоздала и торопилась домой.

Указали вы ей на то, что вы и м-р Фельпс были у неё на квартире раньше ея, хотя она вышла на двадцать минут раньше вас?

Она объясняет это разницей между омнибусом и кэбом.

Объяснила она, почему, придя домой, пробежала прямо в кухню?

Потому что там у неё лежали деньги, которыми она уплатила долг.

Однако, у неё есть ответ на все. Спрашивали ли вы ее, не видела ли она кого-нибудь на Чарльз-Стрите?

Только констэбля.

Ну, вы, кажется, допросили ее достаточно подробно. Что вы еще сделали?

В продолжение девяти недель следили за Горо, но безуспешно. Против него нет ни малейших улик.

Еще что?

Да, ничего, нет вовсе улик.

Есть у вас какое-нибудь предположение, отчего звонил колокольчик?

Должен сознаться, что теряюсь в догадках. Надо обладать большим хладнокровием, чтобы сделать такую штуку.

Да, очень странный поступок. Очень благодарен вам за сообщения. Дам вам знать, если удастся предоставить виновнаго. Идем, Ватсон.

Куда же мы отправимся теперь? - спросил я, когда мы вышли на улицу.

Поедем интервьюировать лорда Хольдхёрста, кабинет-министра и будущего премьера Англии.

Нам посчастливилось застать лорда Хольдхёрста в его помещении на Доунингь-Стрит. Холмс послал свою визитную карточку, и нас сейчас же приняли. Государственный деятель принял нас со свойственной ему старомодной вежливостью и усадил нас на роскошные кресла, стоявшие по бокам камина. Стоя между нами на ковре, лорд Хольдхёрст, высокий, тонкий, с резко очерченным, задумчивым лицом, с кудрявыми, преждевременно поседевшими волосами, казался олицетворением не часто встречающего типа истого благородного вельможи.

Ваша фамилия очень знакома мне, м-р Холмс,- улыбаясь, проговорил он.- И, конечно, я не сомневаюсь насчет цели вашего посещения. Только один случай, происшедший в здешнем министерстве, мог привлечь ваше внимание. Можно узнать, чьи интересы вы представляете?

Интересы м-ра Перси Фельпса,- ответил Холмс.

Ах, моего несчастного племянника! Вы понимаете, что именно вследствие нашего родства мне труднее защитить его, чем любого посторонняго. Боюсь, что этот случай очень дурно огразится на его карьере.

Но если документ будет найден?

Тогда, конечно, дело другое.

Мке хотелось бы предложить вам несколько вопросов, лорд Хольдхёрст.

Буду счастлив дать вам все сведения, какие только могу.

Наставления относительно переписки документа вы давали в этой комнате?

Следовательно, вряд ли кто мог подслушать вас?

И речи не может быть об этом.

Говорили ли вы кому-нибудь, что намереваетесь отдать переписать договор?

Вы уверены в этом?

Совершенно уверен.

Ну, если вы ничего не говорили о документе и м-р Фельпс также не говорил, а кроме вас никто не знал об этом, то присутствие вора в комнате является случайным. Он просто воспользовался подвернувшимся ему счастливым случаем.

Лорд Хольдхёрст улыбнулся.

Тут уже кончается предел моих знаний,- сказал он.

Холмс задумался на одно мгновение.

Есть один очень важный пункт, о котором я хочу поговорить с вами,- сказал он.- Насколько я знаю, вы опасались очень серьезных последствий в том случае, если бы договор стал известен?

Тень пробежала по выразительному лицу министра.

Да, последствия могут быть очень серьезные.

И они уже обнаружились?

Нет еще.

Если договор попадет во французское или русское посольство, вы, вероятно, узнаете об этом?

Конечно,- ответил лорд Хольдхёрст, и на лице его выразилось неудовольствие.

Так как с тех пор прошло уже почти десять недель и о бумаге ничего не слышно, то нельзя ли предположить, что, по какой-либо причине, она не попала ни в одно из посольств?

Лорд Хольдхёрст пожал плечами.

Нельзя же предположить, м-р Холмс, чтобы вор украл договор только для того, чтоб вставить его в рамку и повесить на стену.

Может-быть, он поджидает, кто даст высшую цену?

Если подождет еще немного, то ничего не получит. Через несколько месяцев договор перестанет быть тайной.

Это чрезвычайно важно,- сказал Ходмс,- Конечно, можно предположить внезапную болезнь вора...

Например, воспаление мозга? - спросил министр, бросая проницателыний взгляд на своего собеседника.

Я этого не говорю,- невозмутимо ответил Холмс.- Но мы отняли у вас слишком много дорогого времени, лорд Холъдхёрст, а потому позвольте проститься с вами.

Полного успеха, кто бы ни был виновный,- сказал Хольдхёрст, провожая нас до дверей.

Прекрасный человек,- заметил Холмс, когда мы вышли на улицу.- Но трудно ему поддерживать свое положение с должным достоинством. Он далеко не богат. Вы, конечно, заметили, что на сапогах новые подметки? Ну, Ватсон, не стану вас больше отвлекать от вашей работы: сегодня я ничего не буду делать; подожду ответа на объявление насчет кэба. Но был бы очень благодарен вам, если бы вы поехали со мной завтра утром в Уокинг с тем же поездом, как сегодня.

На следующее утро я встретил его на станции, и мы вместе поехали в Уокинг. Он сказал мне, что не получил ответа на объявление и не узнал никаких новых данных. Выражение лица Холмса, когда он хотел, было невозмутимо, как у краснокожаго, и по его виду я не мог вывести заключения, доволен ли он положением дела, или нет, Как я помню, он разговаривал о системе измерений Бертильона и восторгался французским ученым.

Больного мы нашли, как и раньш, на попечении его усердной сиделки. На вид ему было гораздо лучше. Когда мы вошли, он встал с кушетки и свободно пошел навстречу нам.

Что новаго? - торопливо спросил он.

Как я и опасался, не могу сказать вам ничего верного,- отвегил Холмс. - Видел я и Форбса, и вашего дядюшку, и начал розыски по двум следам; может-быть, что-нибудь и выйдет из этого.

Так вы не отчаиваетесь?

Нисколько.

Да благославит вас Бог за это!- вскрикнула мисс Гаррисон.- Не будем только терять надежды и терпения - и правда откроется.

Мы можем вам рассказать больше, чем вы нам,- сказал Фельпс, садясь на кушетку.

Я надеялся на это.

Да, сегодня ночью с нами случилось происшествие, которое могло бы иметь весьма важные последствия,- проговорил Фельпс. Выражение лица его стало очень серьезным, и нечто похожее на страх мелькнуло в его глазах.- Знаете ли, я начинаю думать, что я бессознательно являюсь центром какого-то ужасного заговора, направлекного против моей жизни и чести.

А! - вскрикнул Холмс.

Это кажется невероятным, потому что, насколько я знаю, у меня нет врагов. Но после того, что произошло ночью, я не могу притти к иному заключению.

Пожалуйста, расскажите мне все.

Надо вам сказать, что в эту ночь я спал в первый раз со времени моей болезни один в комнате, без сиделки. Мне было настолько лучше, что я решил обойтись без нея, но оставил себе ночник. Около двух часов утра я заснул, но был внезапно разбужен наким-то легким шумом, как будто мышь грызла доску. Несколько времени я прислушивался к этому звуку. Звук становился все громче и громче, и, наконец, у окна послышался металлический лязг. Я поднялся на кровати в полном изумлении. Всякое сомнение исчезло. Кто-то просовывал инструмент в узкую щель между створками ставен и приподымал болт.

"Затем наступила пауза, длившаеся минут десять, Очевидно, кто-то прислушивался, не проснулся ли я от шума. Потом я услышал, как отворилось окно медленно, с тихим скрипом. Я не мог выдержать дольше, потому что нервы мои уж не те, что прежде, вскочил с кровати и распахнул ставни. У окна, на земле, притаился какой-то человек, Он исчез с быстротой молнии, так что я не мог рассмотреть его. На нем было что-то в роде плаща, которым он прикрывал нижнюю часть лица. В одном я только не сомневаюсь - это в том, что в руках у него было какое-то орудие, как-будто длинный нож. Я ясно видел блеск его, когда незнакомец бросился бежать".

Это чрезвычайно интересно.- сказал Холмс. - Ну, что же вы сделали тогда?

Будь я сильнее, я выскочил бы в открытое окно и бросился бы за ним. Но в настоящем моем состоянии я только позвонил и поднял на ноги весь дом. Это заняло несколько времени, так как звонок проведен в кухню, а вся прислуга спит наверху. Но на мой крик явился Джозеф и разбудил остальных. Джозеф и грум нашли следы на цветочной клумбе под окном, но последние дни погода стояла такая сухая, что они решили, что бесполезно искать продолжения следов на траве. Они сказали мне, что на деревянной изгороди вдоль дороги остались знаки, показывающие, что кто-то перелезал через нее, причем сломал верхушку одного из кольев. Я еще ничего не говорил местной полиции, потому что хотел раньше посоветоваться с вами.

Этот рассказ, казалось, произвел необычайное впечатление на Шерлока Холмса. Он встал со стула и в неописуемом волнении принялся ходить по комнате.

Несчастие никогда не приходит одно,- сказал Фельпс, улыбаясь, хотя было ясно, что ночное происшествие несколько потрясло его.

Да, достаточно-таки их выпало на вашу долю,- сказал Холмс.- Как вы думаете, могли бы вы пройтись со мной вокруг дома?

О, да, мне бы хотелось выйти на солнце. Джозеф пойдет с нами.

И я также,- сказала мисс Гаррисон.

Извините,- сказал Холмс, покачивая головой,- но я попрошу вас остаться на вашем месте.

Молодая девушка села на стул с недовольным видом. Брат её присоединился к нам, и мы все вчетвером вышли из дома и, обогнув лужайку, подошли к окну комнаты молодого дипломата. Как он говорил, на цветочной клумбе виднелись следы ног, но они были очень неясны и безнадежно спутаны. Холмс нагнулся, рассматривая их, и через мгновение поднялся и пожал плечами.

Вряд ли кто-нибудь мог бы вывести что-нибудь из этого,- сказал он. - Обойдем кругом всего дома, посмотрим, почему вор выбрал именно эту комнату. По-моему, большие окна гостиной и столовой должны бы скорее привлечь его внимание.

Они виднее с дороги,- заметил м-р Джозеф Гаррисон.

Ах, да, конечно. Он мог бы попробовать забраться через эту дверь. Куда она ведет?

Это - задний ход, через который ходят торговцы. Понятно, эта дверь запирается на ночь.

Бывали у вас когда-нибудь подобные покушения?

Никогда,- ответил наш клиент.

Есть у вас в доме серебро или какия-либо ценности, которые могли бы привлечь воров?

Ничего ценнаго.

Холмс обошел кругом дома, засунув руки в карман, с непривычным для него небрежным видом.

Между прочим,- сказал он, обращаясь к Джозефу Гаррисону,- я слышал, что вы нашли место, где вор перелез через забор. Пойдем, взглянем на него.

Молодой человек подвел нас к месту, где верхушка кола была расщеплена. Холмс, оторвав кусок, посмотрел критическим взглядом.

Вы думаете, что этот кусок отломлен только вчера? По-моему, это случилось давно.

Может-быть.

Нет следов, которые указывали бы, что кто-нибудь перескочил на другую сторону. Здесь кажется, нам нечего делать. Пойдем в спальню и обсудим дело.

Перси Фельпс шел очень медленно, опираясь на руку своего будущего зятя. Холмс быстро прошел по лужайке, и мы с ним подошли к открытому окну раньше других.

Мисс Гаррисон,- сказал Холмс многозначительным тоном,- вы должны оставаться здесь весь день. Оставайтесь во что бы то ни стало целый день там, где вы находитесь теперь. Это чрезвычайно важно.

Конечно, я исполню ваше желание, м-р Холмс,- сказала удивленная девушка.

Когда пойдете спать, заприте дверь снаружи и оставьте ключ у себя. Обещайте мне сделать это.

А Перси?

Он поедет с нами в Лондон.

А я должна остаться здесь?

Вы должны сделать это ради него. Вы можете быть полезной ему. Обещайте скорее!

Она утвердительно кивнула головой как раз в ту минуту, как остальные подошли к окну.

Чего это ты киснешь там, Анни? - крикнул ей браг.- Выйди-ка на солнышко!

Нет, благодарю, Джозеф. У меня немного болит голова, а здесь в комнате так прохладно и хорошо.

Что вы предполагаете делать теперь, м-р Холмс? - спросил Перси Фельпс.

Видите, занимаясь этим второстепенным делом, нам не следует упускать из виду главное. Вы могли бы очень помочь мне, поехав со мной в Лондон.

Как можно скорее. Скажем, через час.

Я чувствую себя достаточно сильным для этого, если бы я мог действительно быть полезным.

Вы как нельзя более.

Может-быть, вы желаете, чтобы я остался там на ночь?

Я только-что хотел предложить это вам.

Значит, если мой ночной приятель снова навестит меня, то увидит, что птичка улетела. Мы все в ваших руках, м-р Холмс, и вы должны говорить нам, что мы должны делать. Может-быть, вы желаете, чтобы Джозеф поехал с нами и присматривал за мной?

О, нет! Мой друг Ватсон - медик, как вам известно; он и присмотрит за вами. Если позволите, мы позавтракаем здесь, а потом отправимся все трое в город.

Его предложение было принято. Мисс Гаррисон, согласно совету Холмса, отказалась выйти из спальни. Я не понимал маневров моего приятеля. Может-быть, он просто хотел удержать барышню от свидания с Фельпсом. Молодой человек, обрадованный сознанием выздоровления и возможностью действовать, завтракал с нами в сголовой. Холмс приготовил нам еще сюрприз: он проводил нас на станцию, посадил в вагон и затем спокойно объявил, что не намерен уезжать из Уокинга.

Тут есть два - три пунктика, которые мне хотелось бы выяснить до отъезда,- сказал он.- Ваше отсутствие, м-р Фельпс, облегчит до известной степени это дело. Ватсон, будьте добры, когда приедете в Лондон, отправляйтесь прямо в улицу Бэкер с нашим приятелем и оставайтесь с ним, пока я не приеду. Вы - старые товарищи по школе, и вам есть о чем поговорить. М-ра Фельпса вы можете поместить в спальне; я буду дома к завтраку, так как есть поезд, который приходит в Ватерлоо в восемь часов.

А как же насчет расследований в Лондоне? - заметил Фельпс.

Мы можем завтра заняться этим. Я полагаю, что в настоящее время мое присутствие полезнее здесь.

Скажите там, в Брайэрбрэ, что я надеюсь вернуться завтра к вечеру,- крикнул Фельпс, когда поезд двинулся от платформы.

Вряд ли я попаду в Брайэрбрэ,- ответил Холмс и весело махнул рукой, когда мы отъехали от станции.

Фельпс и я много говорили об этом неожиданном поступке Холмса, но ничего не могли придумать.

Я полагаю, что он хочет узнать что-нибудь насчет вчерашнего нападения. Что касается меня, то я не верю, чтобы это был простой вор.

Что же вы думаете?

Даю вам слово - можете, если хотите, приписат это расстройству нервов - но мне кажется, что кругом меня идет серьезная политическая интрига, и, по вполне непонятной для меня причине, заговорщики умышляют против моей жизни. Это звучит чрезвычайно высокопарно и нелепо, но обратите внимание на факты! Зачем вору пытаться пробраться в спальню да еще с длинным ножем в руках?

Вы уверены, что это не было долото?

О, нет, это был нож. Я ясно видел, как сверкнуло лезвеё.

Но с чего станут так яростно преследовать вас?

Ах! в этом-то и вопрос.

Ну, если Холмс думает то же самое, то, может-быть, этим и можно объяснить его действия. Если ваше предположение верно, то, поймав того, кто покушался на вас ночью, он может легко найти и похитителя морского договора. Глупо же предполагать, что у вас два врага, один из которых обворовывает вас, а другой угрожает вашей жизни.

Но м-р Холмс сказал, что он не возвратится в Брайэрбрэ.

Я уже давно знаю его и знаю, что он ничего не делает без основательного повода,- сказал я, и наш разговор перешел на другие предметы.

Денек выдался тяжелый. Фельпс был еще слаб после продолжительной болезни, раздражителен и нервен вследствие перенесенных им потрясений. Напрасно я старался заинтересовать его Афганистаном, Индией, специальными вопросами,- всем, что только могло бы отвлечь от его мыслей. Он постоянно возвращался к утерянному договору, выказывал свое удивление, свои предположения о том, что делает Холмс, какие шаги предпринимает лорд Хольдхёрст, какие новости мы получим утром. К вечеру волнение его достигло высшего напряжения.

Вы безусловно доверяете Холмсу? - спросил он.

Я был свидетелем многих замечательных дел, в которых он принимал участие.

Но ему никогда не удавалось освещать мрак, подобный тому, который царит в данном случае?

О, мне известно, что он разрешал вопросы потруднее вашего.

Но не такого важного значения?

Не знаю. Насколько мне известно, ему были поручены весьма важные дела трех царствующих домов Европы.

Вы хорошо его знаете, Ватсон? Он так непроницаем, что я положительно не понимаю его. Как вы думаете, есть у него надежда на успех?

Он ничего не говорил.

Это дурной знак.

Напротив, я заметил, что он всегда говорит, если не напал на след. В противоположном случае и когда он еще не вполне уверен в верности своих предположений, он бывает очень молчалив. Ну, мой друг, нервничанием делу не пособишь, поэтому ложитесь-ка спать, чтобы завтра встать свежим и готовым ко всему, что может ожидать вас.

Наконец, мне удалось уговорить его последовать моему совету, хотя, судя по его возбужденному виду, я не надеялся, что он будет спать. Волнение его заразило и меня, и я метался полночи, раздумывано странной тайне и придумывая сотни объяснений, одно невозможнее другого Зачем Холмс остался в Уокинге? Почему он просил мисс Гаррисон остаться целый день в комнате больного? Почему он не сказал обитателям Брайэрбрэ, что намеревается остаться там? Я напрасно ломал голову, стараясь найти объяснения этих фактов, пока, наконец, не заснул.

Я проснулся в семь часов и тотчас же пошел в комнату Фельпса. Он был страшно бледен и измучен бессонной ночью. Первым его вопросом было, приехал ли Холмс.

Он будет здесь в обещанное время, ни минуты раньше или позже,- сказал я.

И слова мои оказзлись справедливыми, так как тотчас после восьми часов к подъезду быстро подкатила карета, и из неё вышел наш друг. Стоя у окна, мы увидели, что левая рука у него подвязана, а лицо бледно и сердито. Он пошел в подъезд, но прошло несколько времени, прежде чем он поднялся на верх.

У него такой вид, как будто он потерпел неудачу! - вскрикнул Фельпс.

Я принужден был сознаться, что он прав.

В конце концов, следует предположить, что разгадка тайны каходится в городе,- сказал я.

Фельпс тяжело вздохнул.

Не знаю почему, но я так надеялся на его возвращение,- сказал он.- Но ведь вчера рука у него не была подвязана? Что же случилось с ним.

Вы не ранены, Холмс? - спросил я, когда мой друг вошел в комнату.

Пустая царапина... благодаря собственной моей неловкости,- ответил он, раскланиваясь с нами.- Ваше дело, м-р Фельпс, действительно, одно из самых темных, которые мне приходилось распутывать.

Я боялся, что оно окажется выше ваших сил.

Замечательно интересный случай.

Повязка указывает на какия-то приключения,- заметил я.- Не расскажете ли вы нам, что случилось с вами?

После завтрака, мой милый Ватсон. Вспомните, что сегодня утром я дышал воздухом Сёррея на протяжении тридцати миль. Вероятно, нет ответа на мое объявление о No кэба? Ну, что же, нельзя ожидать удачи во всем.

Стол был уже накрыт, и только-что я собрался позвонить, как м-сс Гёдзон принесла чай и кофе. Через несколько минут она вернулась с закрытыми блюдечками. и мы все уселись у стола: Холмс страшно голодный, я - полный любопытства, Фельпс в глубочайшем унынии.

М-сс Гёдзон оказалась на высоте обстоятельств,- сказал Холмс, снимая покрышку с блюда, на котором лежали тушеные цыплята.- Ея стряпня несколько однообразна, но она, как шотландка, умеет приготовить подходящий завтрак. Что там у вас, Ватсон?

Ветчина и яйца, - ответил я.

Хорошо. А вы что покушаете, м-р Фельпс? Цыпленка, яиц? Положить вам или вы сами возьмете?

Благодарю вас, я не могу есть,- сказал Фельпс.

Ну, полноте! Попробуйте-ка блюдо, которое перед вами.

Благодарю вас; право не могу.

Надеюсь, что, по крайней мере, вы не откажетесь положить мне,- сказал Холмс, лукаво подмигивая.

Фельпс поднял крышку, громко вскрикнул и устремил неподвижный взор в одну точку. Лицо его стало бледнее блюда, на которое он смотрел. По средине блюда, наискось, лежал сверток голубовато-серой бумаги. Фельпс схватил его, прочел, пожирая глазами, и, как бешенный, пустился скакать по комнате, прижимая бумагу к груди и взвизгивая от восторга. Потом он бросился в кресло в полном изнеможении, так что нам пришлось дать ему водки, чтобы предотвратить обморок,

Ну, ну,- успокоительно сказал Холмс, поглаживая его по плечу.- Нехорошо было с моей стороны так поразить вас, но Ватсон вам скажет, что я люблю драматические положения.

Фельпс схватил его руку и поцеловал.

Да благословит вас Бог! - вскрикнул он.- Вы спасли мою честь.

Ну, знаете, ведь и моя была задета, - возразил Холмс. - Уверяю вас, что мне так же невыносимо было бы не добиться успеха в деле, как вам не исполнить данного вам поручения!

Фельпс запрятал драгоценный документ в самый глубокий карман сюртука.

У меня не хватает духа прервать ваш завтрак, а между тем я умираю от нетерпения узнать, где и как вы достали договор.

Шерлок Холмс проглотил чашку кофе и занялся яичницей с ветчиной. Потом он встал, зажег трубку и уселся в свое кресло.

Разскажу вам, что я сделал сначала и что случилось потом,- сказал он,- Разставшись с вами на станции, я сделал восхитительную прогулку по очаровательной местности Сёррея и дошел до хорошенькой деревушки Райплей, где напился чаю в гостинице, наполнил свою фляжку и запасся сандвичами. Я остался там до вечера, а потом отправился в Уокинг и как раз после заката солнца очутился ка большой дороге у Брайэрбрэ. Я подождал, пока на дороге не стало народу - да, кажется, и вообще эта дорога не очень многолюдна - и перелез через забор в парк.

Но ведь, наверно, калитка была отперта?- заметил Фельпс.

Да, но у меня особые вкусы в подобных случаях. Я выбрал место, где стоят три сосны, и под их защитой перелез через забор так, что никто не мог увидеть меня. Перебравшись на другую сторону, я пополз от куста к кусту - доказательством чего может служить плачевное состояние моих брюк, пока не дополз до группы рододендронов как раз против окна вашей спальни; тут я присел на корточки и стал ждать. Шторы в вашей комнате не были опущены, и я мог видеть мисс Гаррисон, сидевшую у стола за чтением. Было четверть одиннадцатого, когда она захлопнула книгу, закрыла ставни и вышла из комнаты. Я слышал, как она затворила дверь и повернула ключ в замке.

Ключ? - спросил Фельпс.

Да, я просил мисс Гаррисон запереть дверь снаружи и взять с собой ключ, когда она пойдет спать. Она строго выполнила все мои указания, и без её участия договор не лежал бы у вас в кармане. Итак, она ушла, огни в доме потухли, а я продолжал сидеть, скорчившись, под рододендронами.

"Ночь была чудная, но ждать было очень скучно. Правда, в этом ожидании было своего рода возбуждение, напоминавшее то, которое охватывает охотника, когда он лежит у ручья, подстерегая крупную дичь. Однако время тянулось очень медленно почти также медленно, как в ту ночь, когда мы с вами, Ватсон, сидели в ночной тьме, ища разрешения тайны "пестрой ленты". Церковные часы в Уокинге отбивали каждую четверть, а мне, по временам, казалось, что они совсем остановились. Наконец, около двух часов ночи, я услышал тихий звук открываемого засова и скрип ключа. Мгновение спустя, отворилась боковая дверь, и при свете луны я увидел м-ра Джозефа Гаррисона, выходящего из дома".

Джозефа! - вскрикнул Фельпс.

Он был без шляпы, но на плече у него был накинут черный плащ, которым он мог мгновенно закрыть себе лицо, в случае нужды. Он крался в тени вдоль стены. Дойдя до окна вашей комнаты, он всунул длинный нож в щель между рамами и отодвинул задвижку. Открыв окно и просунув нож между ставнями, он отпер и их. Из моей засады я отлично видел внутренность комнаты и каждое движение м-ра Гаррисона. Он зажег две свечи на камине и потом приподнял угол ковра у двери. Он наклонился и вынул кусок из паркета; такие куски обыкновенно оставляются для того, чтоб можно было добраться до соединения газовых труб. Эта доска, конечно, прикрывала то место, откуда идет газовая труба, снабжающая газом кухню, находящуюся внизу. Из потайного местечка он вынул вот этот сверток бумаг, задвинул доску, прикрыл ее ковром, затушил свечи и попал прямо в мои объятия, так как я поджидал его за окном. Ну, мистер Джозеф оказался опаснее, чем я думал. Он бросился на меня с ножом, и мне пришлость два раза повалить его на земле, причем он порезал мне руку, прежде чем я справился с ним. Страшно было выражение единственного глаза, которым он мог видеть по окончании борьбы, но он выслушал мои доводы и отдал бумаги. Получив их, я отпустил его, а сегодня утром телеграфиро вал Форбсу все подробности. Если ему удастся поймать пташку, тем лучше! Но если, как я сильно подозреваю, он найдет гнездышко опустевшим, тем лучше для правительства. Мне кажется, что как лорду Хольдхёрсту, так и м-ру Перси Фельпсу было бы приятно, если бы это дело не дошло до суда.

Боже мой! - с трудом проговорил наш клиент.- Неужели вы хотите сказать, что в продолжение этих долгих мучительных десяти недель украденные бумаги были в той же комнате, где я?

Джозеф! Джозеф, негодяй и вор!

Гм! Боюсь, что Джозеф гораздо хуже и опаснее, чем можно было бы судить по его внешнему виду. Из того, что я слышал от него сегодня утром, я вывел заключение, что он много потерял на бирже и готов на все на свете, чтобы поправить свое состояние. Так как он страшный эгоист, то и не задумался пожертвовать счастьем своей сестры и вашей репутацией, когда ему представился удобный случай поправить свои дела.

Перси Фельпс откинулся на спинку стула.

У меня кружится голова,- сказал он.- Ваши слова ошеломили меня.

Главное затруднение в вашем деле было изобилие данных,- начал Холмс своим наставительным тоном.- Все существенное скрывалось массой ненужных мелочей. Из всех представленных нам фактов нужно было выбрать только те, которые казались наиболее важными, и затем подобрать их по порядку так, чтобы возстановить, действительно, замечательную цель событий. Я стал подозревать Джозефа на основании того факта, что вы собирались ехать с ним домой вечером, и потому было естественно, чтобы он заехал за вами в министерство, хорошо известное ему. Когда я узнал, что кто-то пытался пробраться в спальню, в которой, кроме Джозефа, никто не мог скрыть ничего, я вспомнил, что вы рассказывали нам, как вы приехали с доктором и вытеснили Джозефа из спальни, и мои подозрения перешли в уверенность; тем более, что покушение было произведено в первую же ночь, когда не было сиделки, и ясно указывало на то, что человеку, пытавшемуся пробраться в спальню, были хорошо известны все домашния привычки.

Как я был слеп!

Факты вашего дела, насколько я мог установить их, следующие. Джозеф Гаррисон вошел в канцелярию через дверь, выходящую на Чарльз-Стрит, и, хорошо зная дорогу, вошел прямо в комнату, в которой вы занимаетесь, как только вышли оттуда. Видя, что там никого нет, он позвонил, и в эту минуту ему бросилась в глаза лежавшая на столе бумага. Он сразу увидел, что случай отдает ему в руки государственный документ чрезвычайной важности; в одно мгновение он сунул его в карман и ушел с ним. Если припомните, прошло несколько минут, прежде чем сонный курьер обратил ваше внимание на колокольчик, и этого времени было вполне достаточно, чтобы вор мог скрыться. С первым же поездом он уехал в Уокинг и, рассмотрев свою добычу и убедившись в её громадном значении, спрятал документ в вполне надежном месте, намереваясь вынуть его оттуда через день или два и отнести во французское посольство или в друиое место, где он мог бы получить хорошую цену за эту бумагу. Тут вы внезапно вернулись. Его тотчас же выселили из его комнаты, и с этого времени в ней было постоянно, по крайней мере, двое людей, которые мешали ему достать спрятанное сокровище. Было, действительно, отчего сойти с ума. Но, наконец, ему показалось, что представился удобный случай. Он попробовал пробраться в вашу комнату, но ваш чуткий сон помешал ему. Вы помните, что в этот вечер вы не приняли обычного лекарства?

Да, помню.

Я думаю, что он принял меры, чтобы усилить действие лекарства, и вполне рассчитывал, что вы будете без сознания. Я понял, что он повторит эту попытку, когда это можно будет сделать безопасно. Ваш отъезд явился для него желанным случаем. Я продержал мисс Гаррисон в комнате весь день для того, чтоб он не мог заподозреть нас. Потом, заставив его предположить, что путь свободен, стал караулить его, как уже описывал вам. Я уже знал, что бумаги находятся в комнате, но не хотел подымать ковра и пола, разыскивая их. Поэтому я допустил его вынуть их из тайника и, таким образом, избег безчисленных хлопот. Есть еще какой-нибудь пункт, который вы желали бы выяснить?

Зачем он в первый раз пытался влезть в окно, когда мог войти в дверь? - спросил я.

Ему пришлось бы пройти мимо семи спален. А из окна доступ был легкий. Желаете спросить еще что-нибудь?

Ведь вы не думаете, что он хотел убить кого-нибудь? - спросил Фельпс. - Нож, вероятно, служил ему только для того, чтобы открыть окно?

Может быть,- ответил Холмс, пожимая плечами,- Одно только могу сказать с уверенностью... м-р Джозеф Гаррисон джентльмен из тех, в руки которых я не хотел бы попасть.

Артур Конан Дойль - Морской договор (Шерлок Холмс). , читать текст

См. также Артур Конан Дойль (Arthur Ignatius Conan Doyle) - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Москательщик на покое (Шерлок Холмс).
Перевод М. Кан В то утро Шерлок Холмс был настроен на философско-мелан...

Новое дело Шерлока Холмса (Шерлок Холмс).
Жизнь и суд: журнал. - 1917. - No 42 (октябрь). Перевод: З. Журавской...

Конан-Дойль Артур

Морской договор

Артур Конан Дойл

Морской договор

("Записки Шерлока Холмса" #10)

Июль того года, когда я женился, памятен мне по трем интересным делам. Я имел честь присутствовать при их расследовании. В моих дневниках они называются: "Второе пятно", "Морской договор" и "Усталый капитан". Первое из этих дел связано с интересами высокопоставленных лиц, в нем замешаны самые знатные семейства королевства, так что долгие годы было невозможно предать его гласности. Но именно оно наиболее ясно иллюстрирует аналитический метод Холмса, который произвел глубочайшее впечатление на всех, кто принимал участие в расследовании. У меня до сих пор хранится почти дословная запись беседы, во время которой Холмс рассказал все, что доподлинно произошло, месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига, которые потратили немало энергии, распутывая нити, оказавшиеся второстепенными. Но только когда наступит новый век, рассказать этот случай можно будет безо всякого ущерба для кого бы то ни было. А сейчас мне хотелось бы рассказать историю с морским договором. Это дело в свое время тоже имело государственное значение, и в нем есть несколько моментов, придающих ему совершенно уникальный характер.

Еще в школьные годы я сдружился с Перси Фелпсом, который был почти что моим ровесником, но опередил меня на два класса. У него были блестящие способности - он получал почти все школьные премии и за выдающиеся успехи был удостоен стипендии, которая позволила ему добиться триумфа и в Кембридже. Помнится, у него были большие родственные связи. Еще в школе мы знали, что брат его матери лорд Холдхэрст - крупный деятель консервативной партии. Но тогда это знатное родство приносило ему мало пользы; напротив, было очень забавно вывалять его в пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой ниже спины. Другое дело, когда он ступил на путь самостоятельной жизни. Краем уха я слышал, что благодаря своим способностям и влиянию дяди он получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Но затем я совершенно забыл о нем, пока не получил следующее письмо:

"Брайарбрэ, Уокинг.

Дорогой Уотсон, я не сомневаюсь, что вы помните "Головастика" Фелпса, который учился в пятом классе, когда вы были в третьем. Возможно даже, вы слышали, что благодаря влиянию моего дяди я получил хорошую должность в министерстве иностранных дел и был в доверии и чести, пока на меня не обрушилось ужасное несчастье и не погубило мою карьеру.

Нет надобности писать обо всех подробностях этого кошмарного происшествия. Если вы снизойдете до моей просьбы, мне все равно придется вам рассказать все от начала до конца.

Я только что оправился от нервной горячки, которая длилась два месяца, и я все еще слаб. Не могли бы вы навестить меня вместе с вашим другом, мистером Холмсом? Мне бы хотелось услышать его мнение об этом деле, хотя авторитетные лица утверждают, что ничего больше поделать нельзя. Пожалуйста, приходите с ним как можно скорее. Пока я живу в этом ужасном неведении, мне каждая минута кажется часом. Объясните ему, что если я и не обратился к нему прежде, то не потому, что не ценил его талантов, а потому, что с тех пор, как на меня обрушился этот удар, я все время находился в беспамятстве. Теперь сознание вернулось ко мне, хотя я и не слишком уверенно чувствую себя, так как боюсь рецидива. что могу, как вы. видите, только диктовать. Прошу вас, приходите вместе с вашим другом.

Ваш школьный товарищ Перси Фелпс".

Что-то в его письме тронуло меня, было что-то жалостное в его повторяющихся просьбах привести Холмса. Попроси он что-нибудь неисполнимое, я и тогда постарался бы все для него сделать, но я знал, как Холмс любит свое искусство, знал, что он всегда готов прийти на помощь тому, кто в нем нуждается. Моя жена согласилась со мной, что нельзя терять ни минуты, и вот я тотчас после завтрака оказался еще раз в моей старой квартире на Бейкер-стрит.

Холмс сидел в халате за приставным столом и усердно занимался какими-то химическими исследованиями. Над голубоватым пламенем бунзеновской горелки в большой изогнутой реторте неистово кипела какая-то жидкость, дистиллированные капли которой падали в двухлитровую мензурку. Когда я вошел, мой друг даже не поднял головы, и я, видя, что он занят важным делом, сел в кресло и принялся ждать. Он окунал стеклянную пипетку то в одну бутылку, то в другую, набирая по нескольку капель жидкости из каждой, и наконец перенес пробирку со смесью на письменный стол. В правой руке он держал полоску лакмусовой бумаги.

Вы пришли в самый ответственный момент, Уотсон, сказал Холмс. - Если эта бумага останется синей, все хорошо. Если она станет красной, то это будет стоить человеку жизни.

Он окунул полоску в пробирку, и она мгновенно окрасилась в ровный грязновато-алый цвет.

Гм, я так и думал! - воскликнул он. - Уотсон, я буду к вашим услугам через минуту. Табак вы найдете в персидской туфле.

Он повернулся к столу и написал несколько телеграмм, которые тут же вручил мальчику-слуге. Затем сел на стул, стоявший против моего кресла, поднял колени и, сцепив длинные пальцы, обхватил руками худые, длинные ноги.

Самое обыкновенное убийство, - сказал он. Догадываюсь, что вы принесли кое-что получше. Вы буревестник преступлений, Уотсон. Что у вас?

Я дал ему письмо, которое он прочел самым внимательным образом.

В нем сообщается не слишком много, верно? - заметил он, отдавая письмо.

Почти ничего.

И все же почерк интересный;

Но это же не его почерк.

Верно. Писала женщина!

Да нет, это мужской почерк!

Нет, писала женщина, и притом обладающая редким характером. Видите ли, знать в начале расследования, что ваш клиент, к счастью или на свою беду, тесно общается с незаурядной личностью, - это уже много. Если вы готовы, то мы тотчас отправимся в Уокинг и встретимся с этим попавшим в беду дипломатом и с дамой, которой он диктует свои письма.

Июль того года, когда я женился, памятен мне по трем

интересным делам. Я имел честь присутствовать при их

расследовании. В моих дневниках они называются: "Второе пятно",

"Морской договор" и "Усталый капитан". Первое из этих дел

связано с интересами высокопоставленных лиц, в нем замешаны

самые знатные семейства королевства, так что долгие годы было

невозможно предать его гласности. Но именно оно наиболее ясно

иллюстрирует аналитический метод Холмса, который произвел

глубочайшее впечатление на всех, кто принимал участие в

расследовании. У меня до сих пор хранится почти дословная

запись беседы, во время которой Холмс рассказал все, что

доподлинно произошло, месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу

фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига, которые

потратили немало энергии, распутывая нити, оказавшиеся

второстепенными. Но только когда наступит новый век, рас-

сказать этот случай можно будет безо всякого ущерба 1 для

кого бы то ни было. А сейчас мне хотелось бы рассказать историю

с морским договором. Это дело в свое время тоже имело

государственное значение, и в нем есть несколько моментов,

придающих ему совершенно уникальный характер.

Еще в школьные годы я сдружился с Перси Фелпсом, который

был почти что моим ровесником, но опередил меня на два класса.

У него были блестящие способности -- он получал почти все

школьные премии и за выдающиеся успехи был удостоен стипендии,

которая позволила ему добиться триумфа и в Кембридже. Помнится,

у него были большие родственные связи. Еще в ^ школе мы знали,

что брат его матери лорд Холдхэрст -- крупный деятель

консервативной партии. Но тогда это знатное родство приносило

ему мало пользы; напротив, было очень забавно вывалять его в

пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой ниже спины.

Другое дело, когда он ступил на путь самостоятельной жизни.

Краем уха я слышал, что благодаря своим способностям " и

влиянию дяди он получил хорошее место в министерстве

иностранных дел. Но затем я совершенно забыл о нем, пока не

получил следующего письма:

Брайарбрэ, Уокинг.

Дорогой Уотсон, я не сомневаюсь, что вы помните

"Головастика" Фелпса, который учился в пятом классе, когда вы

бы- ; ли в третьем. Возможно даже. вы слышали, что благодаря

влиянию моего дяди я получил хорошую должность в министерстве

иностранных дел и был в доверии и чести, пока. на меня не

обрушилось ужасное несчастье, погубившее мою карьеру.

Нет надобности писать обо всех подробностях этого

кошмарного происшествия. Если вы снизойдете до моей просьбы,

мне все равно придется вам рассказать все от начала до конца.

Я только что оправился от нервной горячки, которая длилась

два месяца, и я все еще слаб. Не могли бы вы навестить меня

вместе с вашим другом, мистером Холмсом? Мне бы хотелось

утверждают, что ничего больше поделать нельзя. Пожалуйста,

приезжайте с ним как. можно скорее. Пока я живу в этом. ужасном

неведении, мне каждая минута кажется часом.

Объясните ему, что если я не обратится к нему прежде, то

не потому, что я не ценил его таланта, а потому, что, с тех пор

лак на меня обрушился этот удар, я все время находился в

беспамятстве. Теперь сознание вернулось ко мне, хотя я и. не

слишком уверенно чувствую себя, так как боюсь рецидива. Я еще

так слаб, что могу, как вы видите, только диктовать. Прошу

вас, приходите вместе с вашим другом.

Ваш школьный товарищ Перси Фелпс.

Что-то в его письме тронуло меня, было что-то жалостное в

его повторяющихся просьбах привезти Холмса. Попроси он

что-нибудь неисполнимое, я и тогда постарался бы все для него

сделать, но я знал, как Холмс любит свое искусство, знал, что

он всегда готов прийти на помощь тому, кто в нем нуждается. Моя

жена согласилась со мной, что нельзя терять ни минуты, и вот я

тотчас после завтрака оказался еще раз в моей старой квартире

на Бейкер-стрит.

Холмс сидел в халате за приставным столом и усердно

занимался какими-то химическими исследованиями. Над голубоватым

пламенем бунзеновской горелки в большой изогнутой реторте

неистово кипела какая-то жидкость, дистиллированные капли

которой падали в двухлитровую мензурку. Когда я вошел, мой друг

даже не поднял головы, и я, видя, что он занят важным делом,

сел в кресло и принялся ждать.

Он окунал стеклянную пипетку то в одну бутылку, то в

другую, набирая по нескольку капель жидкости из каждой, и

наконец перенес пробирку со смесью на письменный стол. В правой

руке он держал полоску лакмусовой бумаги.

Вы пришли в самый ответственный момент, Уотсон, --

сказал Холмс. -- Если эта бумага останется синей, все хорошо.

Если она станет красной, то это будет стоить человеку жизни.

Он окунул полоску в пробирку, и она мгновенно окрасилась в

ровный грязновато-алый цвет.

Гм, я так и думал! -- воскликнул он. -- Уотсон, я буду

к вашим услугам через минуту. Табак вы найдете в персидской

Он повернулся к столу и написал несколько телеграмм,

которые тут же вручил мальчику-слуге. Затем сел на стул,

стоявший против моего кресла, поднял колени и, сцепив длинные

пальцы, обхватил руками худые, длинные ноги.

Самое обыкновенное убийство, -- сказал он. --

Догадываюсь, что вы принесли кое-что получше. Вы вестник

преступлений, Уотсон. Что у вас?

Я дал ему письмо, которое он прочел самым внимательным

В нем сообщается не слишком много, верно? -- заметил

он, отдавая письмо. -- Почти ничего. -- И все же почерк

интересный. -- Но это не его почерк. -- Верно. Писала женщина!

Да нет, это мужской почерк!

Нет, писала женщина, и притом обладающая редким

характером. Видите ли, знать в начале расследования, что ваш

клиент, к счастью или на свою беду, тесно общается с

незаурядной личностью, -- это уже много. Если вы готовы, то мы

тотчас отправимся в Уокинг и встретимся с этим попавшим в беду

дипломатом и с дамой, которой он диктует свои письма.

На Ватерлоо мы удачно сели на ранний поезд и меньше чем

через час оказались среди хвойных лесов и вересковых зарослей

Уокинга. Усадьба Брайарбрэ находилась в нескольких минутах ходу

от станции. Мы послали свои визитные карточки, и нас провели в

гостиную, обставленную элегантной мебелью, куда через несколько

минут вошел довольно полный человек, принявший нас очень

радушно. Ему было уже лет за тридцать пять, но из-за очень

румяных щек и веселых глаз он производил впечатление пухлого,

озорного мальчугана.

Я рад, что вы приехали, -- сказал он, экспансивно

Пожимая наши руки. -- Перси все утро спрашивает о вас.

Бедняга, он цепляется за любую соломинку. Его отец с матерью

просили меня встретить вас, потому что им больно даже

упоминание об этом деле.

Мы пока еще ничего не знаем, -- заметил Холмс. -- Как я

догадываюсь, вы не член этой семьи.

Наш новый знакомый удивился, но, посмотрев вниз,

рассмеялся. -- Вы, разумеется, увидели монограмму "Дж. Г." у

меня на брелоке, -- сказал он. -- А я уже было поразился вашей

проницательности. Я Джозеф Гаррисон, н так как Перси собирается

жениться на моей сестре Энни, то буду его родственником по

крайней мере со стороны жены. Сестру мою вы увидите в его

комнате -- последние два месяца она нянчит его, как ребенка.

Пожалуй, нам лучше пройти к нему тотчас: он ждет вас с

нетерпением.

Комната, в которую нас провели, была на том же этаже, что

и гостиная. Это была полугостиная-полуспаль-ня, в ней было

много цветов. Теплый летний воздух, напоенный садовыми

ароматами, вливался в раскрытое окно, у которого на кушетке

лежал очень бледный и изможденный молодой человек.

Когда мы вошли, сидевшая рядом с ним женщина встала.

Я пойду. Перси? -- спросила она. Он схватил ее за руку,

чтобы удержать. -- Здравствуйте, Уотсон, -- сказал он сердечно.

Вы отпустили усы -- я бы ни за что не узнал вас, да и меня

узнать мудрено. А это, наверно, ваш знаменитый друг -- мистер

Шерлок Холмс?

Я коротко представил Холмса, и мы оба сели. Толстый

молодой человек вышел, но его сестра осталась с больным,

который не выпускал ее руки. Это была женщина примечательной

внешности -- с красивым смугловатым цветом лица, большими

черными миндалевидными глазами и копной иссиня-черных волос, но

для своего небольшого роста она была, пожалуй, несколько

полновата. По контрасту с ее яркими красками бледное лицо ее

жениха казалось еще более осунувшимся, изможденным.

Я нс хочу, чтобы вы теряли время, -- сказал он,

приподнявшись на кушетке, -- и сразу перейду к делу. Я был

счастливым и преуспевающим человеком, мистер Холмс. Уже

готовилась моя свадьба, как вдруг ужасная беда разрушила все

мои жизненные планы.

Уотсон, наверно, говорил вам, что я служил в министерстве

иностранных дел и благодаря влиянию моего дяди, лорда

Холдхэрста, быстро получил ответственную должность. Когда

дядюшка стал министром иностранных дел в нынешнем

правительстве, он стал давать мне ответственные поручения, и,

так как я выполнял их с неизменным успехом, он в конце концов

совершенно уверился в моих способностях н дипломатическом

Примерно десять недель назад, а точнее, двадцать третьего

мая, он вызвал меня к себе в кабинет н, похвалив за старание,

сказал, что хочет поручить мне новое ответственное дело.

"Вот это, -- сказал он, беря серый свиток бумаги со стола,

Оригинал тайного договора между Англией и Италией, сведения

о котором уже просочились, к сожалению, в печать. Чрезвычайно

важно, чтобы в дальнейшем никакой утечки информации не было.

Французское или русское посольства заплатили бы огромные

деньги, чтобы узнать содержание этого документа. Я бы предпочел

не вынимать его из ящика моего письменного стола, если бы не

было настоятельной необходимостью снять с него копию. В вашем

кабинете есть сейф?" "Да, сэр".

"Тогда возьмите договор и заприте его в сейфе. Я дам

указание, чтобы вам разрешили остаться, когда все уйдут, и вы

сможете снять копию, не спеша и не боясь, что за вами будут

подглядывать. Когда вы все кончите, заприте и оригинал и копию

в сейф и завтра утром вручите их мне лично". Я взял документ

Простите, -- перебил его Холмс, -- вы были один во

время разговора? -- Совершенно один. -- В большой комнате? --

Футов тридцать на тридцать. -- Посередине ее? -- Да, примерно.

И говорили тихо?

Дядя всегда говорит очень тихо. А я почти ничего не

Спасибо, -- сказал Холмс, закрывая глаза. --

Пожалуйста, продолжайте.

Я сделал точно так, как он мне велел, и подождал, пока

уйдут клерки. Один из клерков, работавших со мной г одной

комнате, Чарльз Горо, не управился вовремя со (всей работой, и

поэтому я решил сходить пообедать. Когда я вернулся, он уже

ушел. Мне не терпелось по-скорее закончить работу: я знал, что

Джозеф -- мистер Гаррисон, которого вы только что видели, -- в

городе и что он поедет в Уокинг одиннадцатичасовым поездом. И я

тоже хотел поспеть на этот поезд.

С первого же взгляда я понял, что дядя нисколько не

преувеличил значения договора. Не вдаваясь в подробности, могу

сказать, что им определялась позиция Великобритании по

отношению к Тройственному союзу и предопределялась будущая

политика нашей страны па тот случай, если французский флот по

своей боевой мощи превзойдет в Средиземном море итальянский

флот. В договоре трактовались вопросы, имеющие отношение только

к военно-морским делам. В конце стояли подписи высоких

договаривающихся сторон. Я пробежал глазами договор и стал

переписывать его.

Это был пространный документ, написанный на французском

языке и насчитывающий двадцать шесть статей. Я писал очень

быстро, но к девяти часам одолел всего лишь девять статей и уже

потерял надежду попасть на поезд. Я хотел спать и плохо

соображал, потому что плотно пообедал, да и сказывался целый

день работы. Чашка кофе взбодрила бы меня. Швейцар у нас

дежурит всю ночь в маленькой комнате возле лестницы и обычно

варит на спиртовке кофе для тех сотрудников, которые остаются

работать в неурочное время. И я звонком вызвал его.

К моему удивлению, на звонок пришла высокая, плотная,

пожилая женщина в фартуке. Это была жена швейцара, работающая у

нас уборщицей, и я попросил ее сварить кофе.

Переписав еще две статьи, я почувствовал, что совсем

засыпаю, встал и прошелся по комнате, чтобы размять ноги. Кофе

мне еще не принесли, и я решил узнать, в чем там дело. Открыв

дверь, я вышел в коридор. Из комнаты, где я работал, можно

пройти к выходу только плохо освещенным коридором. Он кончается

изогнутой лестницей, спускающейся в вестибюль, где находится к

комнатка швейцара. Посередине лестницы есть площадка, от

которой под прямым углом отходит еще один коридор. По нему,

минуя небольшую лестницу, можно пройти к боковому входу,

которым пользуются слуги и клерки, когда они идут со стороны

Чарльз-стрит и хотят сократить путь. Вот примерный план

помещения:

Спасибо. Я внимательно слушаю вас, -- сказал Шерлок

Вот что очень важно. Я спустился по лестнице в

вестибюль, где нашел швейцара, который крепко спал. На

спиртовке, брызгая водой на пол, бешено кипел чайник. Я

протянул было руку, чтобы разбудить швейцара, который все еще

крепко спал, как вдруг над его головой громко зазвонил звонок.

Швейцар, вздрогнув, проснулся.

"Это вы, мистер Фелпс!" -- сказал он, смущенно глядя на

"Я сошел вниз, чтобы узнать, готов ли кофе". "Я варил кофе

и уснул, сэр, -- сказал он, взглянул на меня и уставился на все

еще раскачивающийся звонок. Лицо его выражало крайнее

изумление. -- Сэр, если вы здесь, то кто же тогда звонил?" --

спросил он.

"Звонил? -- переспросил я. -- Что вы имели в виду? Что это

"Этот звонок из той комнаты, где вы работаете". Мое сердце

словно сжала ледяная рука. Значит, сейчас кто-то есть в

комнате, где лежит на столе мой драгоценный договор. Что было

духу я понесся вверх по лестнице, по коридору. В коридоре не

было никого, мистер Холмс. Не было никого и в комнате. Все

лежало на своих местах, кроме доверенного мне документа, -- он

исчез со стола. Копия была на столе, а оригинал пропал.

Холмс откинулся на спинку стула и потер руки. Я видел, что

дело это захватило его.

Скажите, пожалуйста, а что вы сделали потом? -- спросил

Я мигом сообразил, что похититель, по-видимому,

поднялся наверх, войдя в дом с переулка. Я бы, наверно,

встретился с ним, если бы он шел другим путем.

А вы убеждены, что он не прятался все это время в

комнате или в коридоре, который, по вашим словам, был плохо

Это совершенно исключено. В комнате или коридоре не

спрячется и мышь. Там просто негде прятаться. -- Благодарю вас.

Пожалуйста, продолжайте. -- Швейцар, увидев по моему

побледневшему лицу, что случилась какая-то беда, тоже поднялся

наверх. Мы оба бросились вон из комнаты, побежали по коридору,

а затем по крутой лесенке, которая вела на Чарльз-стрит. Дверь

внизу была закрыта, но не заперта. Мы распахнули ее н выбежали

на улицу. Я отчетливо помню, что со стороны соседней церкви

донеслось три удара колоколов. Было без четверти десять.

Это очень важно, -- сказал Холмс, записав что-то на

манжете сорочки.

Вечер был очень темный, шел мелкий теплый дождик. На

Чарльз-стрит не было никого, на Уайтхолл, как всегда, движение

продолжалось самое бойкое. В чем были, без головных уборов, мы

побежали по тротуару и нашли на углу полицейского.

"Совершена кража, -- задыхаясь, сказал я. -- Из

министерства иностранных дел украден чрезвычайно важный

документ. Здесь кто-нибудь проходил?"

"Я стою здесь уже четверть часа, сэр, -- ответил

полицейский, -- за все это время прошел только один человек --

высокая пожилая женщина, закутанная в шаль".

"А, это моя жена, -- сказал швейцар. -- А кто-нибудь еще

не проходил?" "Никто".

"Значит, вор, наверно, пошел в другую сторону", -- сказал

швейцар и потянул меня за рукав.

Но его попытка увести меня отсюда только усилила возникшее

у меня подозрение. "Куда пошла женщина?" -- -спросил я. "Не

знаю, сэр. Я только заметил, как она прошла мимо, но причин

следить за ней у меня не было. Кажется, она торопилась". "Как

давно это было?" "Несколько минут назад". "Сколько? Пять?" "Ну,

не больше пяти".

"Мы напрасно тратим время, сэр, а сейчас дорога каждая

минуту, -- уговаривал меня швейцар. -- Поверьте мне, моя

старуха никакого отношения к этому не имеет. Пойдемте скорее в

другую сторону от входной двери. И если вы не пойдете, то я

пойду один".

С этими словами он бросился в противоположную сторону. Но

я догнал его и схватил за рукав. "Где вы живете?" -- спросил я.

"В Брикстоне. Айви-лейн, 16, -- ответил он, -- но вы на

ложном следу, мистер Фелпс. Пойдем лучше в ту сторону улицы и

посмотрим, нет ли там чего!"

Терять было нечего. Вместе с полицейским мы поспешили в

противоположную сторону и вышли на улицу, где было большое

движение и масса прохожих. Но все они в этот сырой вечер только

и мечтали поскорее добраться до крова. Не нашлось ни одного

праздношатающегося, который бы мог сказать нам, кто здесь

проходил. Потом мы вернулись в здание, поискали на лестнице и в

коридоре, но ничего не нашли. Пол в коридоре покрыт кремовым

линолеумом, на котором заметен всякий след. Мы тщательно

осмотрели его, но не обнаружили никаких следов. -- Дождь шел

весь вечер? -- Примерно с ^семи.

Как же в таком случае женщина, заходившая в комнату

около девяти, не наследила своими грязными башмаками?

Я рад, что вы обратили внимание на это обстоятельство.

То же самое пришло в голову и мне. Но оказалось, что уборщицы

обычно снимают башмаки в швейцарской и надевают матерчатые

Понятно. Значит, хотя на улице в тот вечер шел дождь,

никаких следов не оказалось? Дело принимает чрезвычайно

интересный оборот. Что вы сделали затем? -- Мы осмотрели и

комнату. Потайной двери там быть не могло, а от окон до земли

добрых футов тридцать. Оба окна защелкнуты изнутри. На полу

ковер, так что люк исключается, а потолок обыкновенный,

беленый. Кладу голову на отсечение, что украсть документ могли,

только войдя в дверь. -- А через камин?

Камина нет. Только печка. Шнур от звонка висит справа

от моего стола. Значит, тот, кто звонил, стоял по правую руку.

Но зачем понадобилось преступнику звонить? Это неразрешимая

Происшествие, разумеется, необычайное. Но что вы делали

оставил ли незваный гость каких-нибудь следов своего пребывания

Окурков, например, потерянной перчатки, шпильки или другого

пустяка? -- Ничего не было. -- А как насчет запахов? -- Об этом

мы не подумали.

Запах табака оказал бы нам величайшую услугу при

расследовании.

Я сам не курю и поэтому заметил бы табачный запах.

Нет. Зацепиться там было совершенно не за что. Одно только

существенно -- жена швейцара миссис Танджи спешно покинула

здание. Сам швейцар объяснил, что его жена всегда в это время

уходит домой. Мы с полицейским решили, что лучше всего было бы

немедленно арестовать женщину, чтобы она не успела избавиться

от документа, если, конечно, похитила его она.

Мы тут же дали знать в Скотленд-Ярд, и оттуда тотчас

прибыл сыщик мистер Форбс, энергично взявшийся за дело. Наняв

кеб, мы через полчаса уже стучались в дверь дома, где жил

швейцар. Нам отворила девушка, оказавшаяся старшей дочерью

миссис Танджи. Ее мать еще не вернулась, и нас провели в

Минут десять спустя раздался стук. И тут мы совершили

серьезный промах, в котором я виню только себя. Вместо того

чтобы открыть дверь самим, мы позволили сделать это девушке. Мы

услышали, как она сказала: "Мама, тебя ждут двое мужчин", -- и

тотчас услышали в коридоре быстрый топот. Форбс распахнул

дверь, и мы оба бросились за женщиной в заднюю комнату или

кухню. Она вбежала туда первая и вызывающе взглянула на нас, но

потом вдруг, узнав меня, от изумления даже переменилась в лице.

"Да это же мистер Фелпс из министерства!" -- воскликнула

"А вы за кого нас приняли? Почему бросились бежать от

нас?" -- спросил мой спутник.

"Я думала, пришли описывать имущество, -- сказала она. --

Мы задолжали лавочнику".

"Придумано не так уж ловко, -- парировал Форбс. -- У нас

есть причины подозревать вас в краже важного документа из

министерства иностранных дел. И я думаю, что вы бросились в

кухню, чтобы спрятать его. Вы должны поехать с нами в

Скотленд-Ярд, где вас обыщут".

Напрасно она протестовала и сопротивлялась. Подъехал кеб,

и мы все трое сели в него. Но перед тем мы все-таки осмотрели

кухню и особенно очаг, предположив, что она успела сжечь бумаги

за то короткое время, пока была в кухне одна. Однако ни пепла,

ни обрывков мы не нашли. Приехав в Скотленд-Ярд, мы сразу

передали ее в руки одной из сотрудниц. Я ждал ее доклада,

сгорая от нетерпения. Но никакого документа не нашли.

Тут только я понял весь ужас моего положения. До сих пор я

действовал и, действуя, забывался. Я был совершенно уверен, что

договор найдется немедленно, и не смел даже думать о том, какие

последствия меня ожидают, если этого не случится. Но теперь,

когда розыски окончились, я мог подумать о своем положении. Оно

было поистине ужасно! Уотсон вам скажет, что в школе я был

нервным, чувствительным ребенком. Я подумал о дяде и его

коллегах по кабинету министров, о позоре, который я навлек на

него, на себя, на всех, кто был связан со мной. А что, если я

стал жертвой какого-то невероятного случая? Никакая случайность

не допустима, когда на карту становятся дипломатические

интересы. Я потерпел крах, постыдный, безнадежный крах. Не

помню, что я потом делал. Наверно, со мной была истерика.

Смутно припоминаю столпившихся вокруг и старающихся утешить

меня служащих Скотланд-Ярда. Один из них поехал со мной до

Ватерлоо и посадил меня в поезд на Уокинг. Наверно, он проводил

бы меня до самого дома, если бы не подвернулся доктор Ферьер,

живущий по соседству от нас и ехавший тем же поездом. Доктор

любезно взял на себя заботу обо мне, и как раз вовремя, потому

что на станции у меня начался припадок, и мы еще

не добрались до дому, как я превратился в

буйнопомешанного.

Можете представить себе, что здесь было, когда после

звонка доктора все поднялись с постелей и увидели меня в таком

состоянии. Бедняжка Энни, сидящая здесь, и моя мать были в

отчаянии. Доктор Ферьер рассказал родным то, что ему сообщил на

вокзале сыщик, и только подлил масла в огонь. Всем было ясно,

что я заболел надолго, а посему Джозефа выпроводили из этой

веселой комнаты и обратили ее в больничную палату. Здесь я и

провалялся более девяти недель в полном беспамятстве и бреду.

Если бы не мисс Гаррисон и не заботы доктора, я бы еще и сейчас

не был способен здраво рассуждать. Энни ходила за мной днем, а

ночью дежурила сиделка, так как в приступе безумия я мог

сделать что угодно. Постепенно сознание мое прояснилось, но

память ко мне вернулась только три дня назад. Порой мне хочется

вовсе лишиться ее. В первую очередь я попросил телеграфировать

мистеру Форбсу, который расследует дело. Он приехал и заверил

меня, что делается все возможное, хотя на след преступника еще

не напали. Швейцара и его жену проверили самым тщательным

образом и ничего не обнаружили. Тогда полиция стала подозревать

Горо, который, как вы помните, оставался в тот вечер работать

дольше других. Подозрение могла вызвать только его французская

фамилия и тот факт, что он тогда задержался в министерстве; но

я приступил к работе лишь после его ухода, а он сам и его семья

Предки Горо были гугенотами -- по своим симпатиям и образу

жизни такие же англичане, как вы и я. Как бы там ни было,

инкриминировать ему ничего не могли, и пришлось отказаться и от

этой версии. Вы, мистер Холмс, -- моя последняя надежда. Если

вы не спасете меня, моя честь и мое положение -- все погибло

безвозвратно.

Устав от длинного рассказа, больной опустился на подушки,

а его сиделка налила ему в стакан какую-то успокаивающую

микстуру. Холмс сидел, запрокинув голову и закрыв глаза, и

молчал. Стороннему человеку показалось бы, что им овладело

безразличие, но я-то знал, что эта его поза означает

напряженнейшую работу мысли.

Ваш рассказ был настолько исчерпывающим, -- сказал он

наконец, -- что мне почти нечего спрашивать.

Но один вопрос, имеющий первостепенное значение, я вам

все-таки задам. Говорили вы кому-нибудь о том, что получили

специальное задание? -- Никому. -- Хотя бы вот... мисс

Гаррисон? -- Нет. Я не был в Уокинге после того, как мне дали

это задание.

И ни с кем из ваших вы тогда случайно не виделись? --

Кто-нибудь из них знает, где расположена ваша комната в

министерстве? -- О да, у меня там бывали все. -- Конечно, этот

последний вопрос излишен, если вы никому ничего не говорили. --

Никому ничего. -- Что вы знаете о швейцаре? -- Ничего, кроме

того, что он отставной солдат. -- Какого полка?

Я слышал, как будто... Коулдстрим-Гардз. -- Спасибо. Я

не сомневаюсь, что узнаю подробности у Форбса. Следователи

Скотланд-Ярда отлично умеют собирать факты, но не всегда умеют

объяснить их. Ах, какая прелестная роза!

Холмс прошел мимо кушетки к открытому окну, приподнял

опустившийся стебель розы и полюбовался тончайшими оттенками

розового и зеленого. Эта сторона его характера мне еще не была

знакома -- я до сих Пор ни разу не видел, чтобы он проявлял

интерес к живой природе.

Нигде так не нужна дедукция, как в религии, -- сказал

он, прислонившись к ставням. -- Логик может поднять ее до

уровня точной науки. Мне кажется, что caoeil верой в

божественное провидение мы обязаны цветам. Все остальное --

наши способности, наши желания, наша пища -- необходимо нам в

первую очередь для существования. Но роза дана нам сверх всего.

Запах и цвет розы украшают жизнь, а не являются условием ее

существования. Только божественное провидение может быть

источником прекрасного. Вот почему я и говорю: пока есть цветы,

человек может надеяться. Перси Фелпс и его невеста с удивлением

разглагольствования Холмса, и на их лицах появилось

разочарование. Держа розу в пальцах, он замечтался. Это

заставил его очнуться.

Вы уже видите, как можно решить эту загадку? --

резковато сказала она.

О, загадку! -- откликнулся он, опускаясь с небес на

землю. -- Было бы нелепо отрицать, что дело это весьма трудное

и запутанное, но я обещаю заняться им серьезно и держать вас в

курсе дела. -- У вас уже есть какая-нибудь версия? -- У меня их

есть уже семь, но я, разумеется, должен все проверить, прежде

чем высказать их вслух. -- Вы кого-нибудь подозреваете? -- Я

подозреваю себя... -- Что?

В том, что делаю слишком поспешные выводы. -- В таком

случае поезжайте в Лондон и проверьте их.

Вы дали прекрасный совет, мисс Гаррисон, -- вставая,

сказал Холмс. -- Думаю, Уотсон, это лучшее, что мы можем

предпринять. Не позволяйте себе тешиться слишком радужными

надеждами, мистер Фелпс. Дело очень запутанное.

Я места себе не найду, пока снова не увижу вас, --

взмолился дипломат.

Хорошо, я приеду завтра тем же поездом, хотя более чем

вероятно, что не сообщу вам ничего нового.

Благослови вас бог за ваше обещание приехать, -- сказал

наш клиент. -- Я знаю теперь, что дело в надежных руках, и это

придает мне силы. Кстати, я получил письмо от лорда Холдхэрста.

Так. Что он пишет?

Он холоден, но не резок. Думаю, что он щадит меня

только из-за моего состояния. Он пишет, что дело чрезвычайно

серьезное, но что в отношении моего будущего ничего не будет

предприниматься -- он, конечно, имеет в виду увольнение, --

пока я не встану на ноги и не получу возможности исправить

положение.

Ну, это все очень разумно и деликатно, -- сказал Холмс.

Пойдемте, Уотсон, у нас в городе работы на целый день.

Мистер Джозеф Гаррисон отвез нас на станцию, и вскоре мы

уже мчались в портсмутском поезде. Холмс глубоко задумался и не

проронил ни слова, пока мы не проехали узловой станции Клэпем.

Очень интересно подъезжать к Лондону по высокому месту

и смотреть на дома внизу.

Я подумал, что он шутит, потому что вид был совсем

непривлекательный, но он тут же пояснил:

Посмотрите вон на те большие дома, громоздящиеся над

шиферными крышами, как кирпичные острова в свинцово-сером море.

Это казенные школы.

Маяки, друг мой! Бакены будущего! Коробочки с сотнями

светлых маленьких семян в каждой. Из них вырастет просвещенная

Англия будущего. Кажется, этот Фелпс не пьет? -- Думаю, что

И я так тоже думаю. Но мы обязаны предусмотреть все.

Бедняга увяз по уши, а вытащим ли мы его из этой трясины -- еще

вопрос. Что вы думаете о мисс Гаррисон?

Девушка с сильным характером. -- И к тому же неплохой

человек, если я не ошибаюсь. Они с братом -- единственные дети

фабриканта железных изделий, живущего где-то на севере, в

Нортумбер-ленде. Фелпс обручился с ней этой зимой, во время

своего путешествия, и она в сопровождении брата приехала

познакомиться с родными жениха. Затем произошла катастрофа, и

она осталась, чтобы ухаживать за возлюбленным. Ее брат Джозеф,

найдя, что тут довольно неплохо, остался тоже. Я уже, как

видите, навел кое-какие справки. И сегодня нам придется

заниматься этим весь день.

Мои пациенты... -- начал было я. -- О, если вы

находите, что ваши дела интереснее моих... -- сердито перебил

меня Холмс.

Я хотел сказать, что мои пациенты проживут без меня

денек-другой, тем более что в это время года болеют мало.

Превосходно, -- сказал он, снова приходя в хорошее

настроение. -- В таком случае займемся этой историей вдвоем.

Думается мне, что в первую очередь нам надо повидать Форбса.

Вероятно, он может рассказать нам много интересного. Тогда нам

будет легче решить, с какой стороны браться за дело. -- Вы

сказали, что у вас уже есть версия. -- Даже несколько, но

только дальнейшее расследование может показать, что они стоят.

Труднее всего раскрыть преступление, совершенное без всякой

цели. Это преступление не бесцельное. Кому оно выгодно? Либо

французскому послу, либо русскому послу, либо тому, кто может

продать документ одному из этих послов, либо, наконец, лорду

Холдхэрсту. -- Лорду Холдхэрсту?!

Можно же представить себе государственного деятеля в

таком положении, когда он не пожалеет, если некий документ

будет случайно уничтожен.

Но только не лорд Холдхэрст. У этого государственного

деятеля безупречная репутация.

А все-таки мы не можем позволить себе пренебречь и

такой версией. Сегодня мы навестим благородного лорда и

послушаем, что он нам скажет. Между прочим, расследование уже

идет полным ходом. -- Уже?

Да, я послал до станции Уокинг телеграммы в вечерние

лондонские газеты. Это объявление появится сразу во всех

Он дал мне листок, вырванный из записной книжки. Там было

написано карандашом:

"10 фунтов стерлингов вознаграждения всякому, кто сообщит

номер кеба, с которого седок сошел на Чарльз-стрит возле

подъезда министерства иностранных дел без четверти десять

Вы уверены, что похититель приехал в кебе? -- Если и не

в кебе, то вреда никакого не будет. Но если верить мистеру

Фелпсу, что ни в комнате, ни в коридоре спрятаться нельзя,

значит, человек должен был прийти с улицы. Если он пришел с

улицы в такой дождливый вечер и не оставил мокрых следов на

линолеуме, который тут же тщательно осмотрели, более чем

вероятно, что он приехал в кебе. Да, я думаю, можно смело

предположить, что он приехал в кебе. -- Это выглядит

правдоподобно.

Такова одна из версий, о которых я говорил. Возможно,

она приведет к чему-нибудь. Потом, разумеется, надо выяснить,

почему зазвенел звонок, -- это самая приметная деталь. Что это:

бравада похитителя? Или кто-то хотел помешать преступнику? Или

просто случайность?

Холмс замолчал и снова стал напряженно думать, и мне,

знакомому со всеми его настроениями, показалось, что мысли его

вдруг устремились по новому руслу.

Мы были на городском вокзале в двадцать минут четвертого

и, наскоро закусив в буфете, сразу отправились в Скотленд-Ярд.

Холмс уже телеграфировал Форбсу, н он нас ждал. Это был

коротышка с решительным, но отнюдь не дружелюбным выражением

лисьей физиономии. Он принял нас очень холодно, особенно когда

узнал, по какому делу мы пришли.

Я уже слышал о ваших методах, мистер Холмс, -- сказал

он с кислым видом. -- Вы пользуетесь всей информацией, какую

может предоставить в ваше распоряжение полиция, легко находите

преступника и лишаете наших сыщиков заслуженных Лавров.

Напротив, -- возразил Холмс, -- из последних пятидесяти

трех преступлений, мною раскрытых, только о четырех стало

известно, что это сделал я, а остальные же сорок девять на

счету полиции. Я не виню вас за то, что вы не знаете этого: вы

еще молоды и неопытны, но если вы хотите преуспеть в своей

новой должности, вы станете работать со мной, а не против меня.

Я был бы рад, если бы вы мне дали несколько советов по

этому делу, -- сказал сыщик, сменив гнев на милость. -- Мне

пока еще нечем похвастаться. -- Что вы предприняли?

Мы следили за Танджи, швейцаром. Он ушел в отставку из

гвардии с хорошей характеристикой, никаких компрометирующих

данных у нас о нем нет, но у жены его дурная слава. Думается

мне, она знает больше, чем это кажется. -- За ней вы следили?

Мы подставили к ней одну из наших сотрудниц. Миссис

Танджи пьет, наша сотрудница провела с ней два вечера, но

ничего не могла вытянуть из нее.

Кажется, к ним наведывались судебные исполнители?

Да, но им заплатили. -- А откуда взялись деньги?

Здесь все в порядке. Швейцар как раз получил пенсию.

Нет никаких признаков, что у них стали водиться деньги.

Как она объяснила, что в тот вечер на звонок мистера

Фелпса поднялась она?

Она сказала, что муж очень устал и она хотела помочь

Что ж, это согласуется с тем, что немного позже его

нашли спящим на стуле. Значит, против них нет никаких улик,

разве что у женщины плохая репутация. Вы спросили, почему она

так спешила в тот вечер? Ее поспешность привлекла внимание

постового полицейского.

Она задержалась против обычного и хотела поскорее

добраться домой.

Вы указали ей на то, что вы с мистером Фелпсом, выйдя

из министерства по крайней мере минут на двадцать позже нее,

добрались до ее дома раньше?

Она объясняет это разницей в скорости омнибуса и кеба.

А сказала она, почему, придя домой, она бегом бросилась

У нее там были приготовлены деньги для судебных

исполнителей.

У нее, я вижу, есть ответ на любой вопрос. А спросили

вы ее, не встретила ли она кого-нибудь на Чарльз-стрит, когда

выходила из министерства? -- Она не видела никого, кроме

постового. -- Допросили вы ее тщательно. А что еще вы сделали?

Следили все эти десять недель за клерком Горо, но

безрезультатно. Против него нет никаких улик... -- Что еще?

Вот н все... и ни следов, ни улик. -- Вы думали над

тем, почему звонил звонок? -- Должен признаться, что я в полном

недоумении. Кто бы он ни был, но у этого человека железные

нервы... ^зять и самому поднять тревогу!

Да, очень странный поступок. Большое спасибо за

сведения. Если я найду преступника, я дам вам знать. Пойдем,

Куда теперь? -- спросил я, когда мы вышли из кабинета.

Теперь мы пойдем и побеседуем с лордом Холдхэрстом,

членом кабинета министров и будущим премьером Англии.

К счастью, лорд Холдхэрст был еще в своем служебном

кабинете. Холмс послал свою визитную карточку, и нас тотчас

привели к нему. Государственный деятель принял нас со

старомодной учтивостью, которой он отличался, и усадил в

роскошные удобные кресла, стоящие по обе стороны камина. Он

стоял перед нами на ковре, высокий, худощавый, с резкими

чертами одухотворенного лица, с вьющимися, рано тронутыми

сединой волосами. Живое воплощение так редко встречающегося

истинного благородства.

Ваше имя мне очень хорошо знакомо, мистер Холмс, --

улыбаясь, сказал он. -- И, разумеется, я не буду притворяться,

что не знаю о цели вашего визита. Только одно происшествие,

случившееся в этом учреждении, могло привлечь ваше внимание.

Могу ли я спросить, чьи интересы вы представляете? -- Мистера

Перси Фелпса, -- ответил Холмс. -- О, моего несчастного

племянника! Вы понимаете, что из-за нашего родства мне гораздо

труднее защищать его. Боюсь, что это происшествие скажется

губительно на его карьере.

А если документ будет найден? -- Тогда, разумеется, все

будет иначе. -- Позвольте задать вам несколько вопросов, лорд

Холдхэрст.

Я буду рад дать вам любые сведения, которыми я

располагаю.

В этом кабинете вы дали указание переписать документ? -

Следовательно, вас вряд ли могли подслушать? -- Это

исключается.

Говорили вы кому-нибудь, что хотите отдать договор для

переписки? -- Не говорил. -- Вы уверены в этом? -- Совершенно

Но если ни вы, ни мистер Фелпс никому ничего не

говорили, то, значит, похититель оказался в комнате клерков

совершенно случайно. Он увидел документ и решил воспользоваться

счастливым случаем. Государственный деятель улыбнулся. -- Это

уже вне моей компетенции, -- сказал он. Холмс минуту помолчал.

Есть еще одно важное обстоятельство, которое я хотел бы

обсудить с вами, -- сказал Холмс. -- Насколько я понимаю, вы

опасаетесь очень серьезных последствий, если станет известно

тень. -- Да, очень серьезных. -- Сейчас уже заметно что-нибудь?

Пока нет.

Если бы договор попал в руки, скажем, французского или

русского министерства иностранных дел, вы бы узнали об этом?

Мне следовало бы знать, -- поморщившись, сказал лорд

Холдхэрст.

Но прошло уже десять недель, а ничего еще не произошло.

Значит, есть основания полагать, что по какой-то причине

договор еще не попал к тому, кто в нем заинтересован.

Лорд Холдхэрст пожал плечами. -- Вряд ли можно полагать,

мистер Холмс, что похититель унес договор, чтобы вставить его в

рамку и повесить на стену,

Может быть, он ждет, чтобы ему предложили побольше.

Еще немного -- и он вообще ничего не получит. Через

несколько месяцев договор уже ни для кого не будет секретом.

Это очень важно, -- сказал Холмс. -- Разумеется, можно

еще предположить, что похититель внезапно заболел...

Нервной горячкой, например? -- спросил министр, бросив

на Холмса быстрый взгляд.

Я этого не говорил, -- невозмутимо сказал Холмс. -- А

теперь, лорд Холдхэрст, позвольте откланяться, мы и так отняли

у вас столько драгоценного времени. -- - Желаю успеха в вашем

расследовании, кто бы ни

оказался преступником, -- сказан учтиво министр, и мы,

откланявшись, вышли.

Прекрасный человек, -- сказал Холмс, когда мы оказались

на Уайтхолл. -- Но и ему знакома жизненная борьба. Он далеко не

богат, а у него много расходов. Вы, разумеется, заметили, что

его ботинки побывали в починке? Но я больше не стану, Уотсон,

отвлекать вас от ваших прямых обязанностей. Сегодня мне больше

нечего делать, разве что пойти и узнать, кто откликнулся на мое

объявление о кебе. Но я был бы вам весьма признателен, если бы

вы завтра поехали со мной в Уокинг тем же поездом, что и

Мы встретились на следующее утро, как договорились, и

поехали в Уокинг. Холмс сказал, что на объявление никто не

откликнулся и ничего нового по делу нет. При этом лицо у него

стало совершенно бесстрастным, как у краснокожего, и я никак не

мог определить по его виду, доволен ли он ходом расследования

или нет. Помнится, он завел разговор о бертильоновской^ системе

измерений и бурно восхищался этим французским ученым.

Наш клиент все еще находился под надзором своей заботливой

сиделки, но вид у него был уже лучше. Когда мы вошли, он без

труда встал с кушетки и приветствовал нас.

Какие новости? -- нетерпеливо спросил он. -- Как я и

думал, пока никаких, -- сказал Холмс. -- Я встретился с

Форбсом, потом с вашим дядей и начал расследование сразу по

нескольким каналам, которые, возможно, и приведут к

чему-нибудь. -- Значит, ваш интерес к делу еще не остыл? --

Конечно, нет!

Благослови вас бог за эти слова! -- воскликнула мисс

Гаррисон. -- Если мы будем мужественны и терпеливы, правда

непременно откроется.

А у нас новостей побольше, чем у вас, -- сказал Фелпс,

снова садясь на кушетку.

" Бертильон, Альфонс (1853 -- 1914) -- французский

антрополог и криминалист, предложивший систему судебной

идентификации личности. Способ Бертильона включал одиннадцать

измерений (черепа, среднего пальца, мизинца, носа), словесный

портрет, фотографию, обозначение цвета радужной оболочки глаза,

цвета и формы волос в описании особых примет.

Я ожидал этого.

Да, ночью у нас было происшествие, и, кажется, весьма

серьезное. -- Он нахмурился, и в его глазах мелькнул страх. --

Знаете, я уже начинаю подозревать, что стал нечаянной жертвой

чудовищного заговора и что заговорщики посягают не только на

мою честь, но и на мою жизнь!

Ого! -- воскликнул Холмс.

Это кажется невероятным, потому что, как я раньше

считал, у меня нет в целом мире ни одного врага. Но прошлой

ночью я убедился в обратном. -- Продолжайте, пожалуйста. -- К

вашему сведению, я прошлую ночь впервые провел без сиделки. Мне

стало гораздо лучше, и я думал, что смогу обойтись без нее. В

комнате горел ночник. Часа в два ночи я забылся тревожным сном,

как вдруг меня разбудил негромкий шорох, похожий на то, как

скребется мышь. Некоторое время я лежал прислушиваясь. Мышь,

решил я, но тут шум усилился, и вдруг со стороны окна донесся

резкий металлический скрежет. Я сразу догадался, в чем дело.

Слабый шум производился инструментом, который кто-то старался

просунуть в щель между оконными створками, а скрежет --

отодвигаемым шпингалетом.

Потом наступила примерно десятиминутная пауза -- словно

человек хотел убедиться, не проснулся ли я от шума. Затем я

услышал легкое поскрипывание, и окно стало медленно

раскрываться. Я не выдержал -- нервы у меня теперь не те.

Соскочил с постели и распахнул ставни. Под окном на корточках

сидел какой-то человек. На нем было что-то вроде плаща,

скрывавшего и нижнюю часть лица. В одном только я уверен: рука

его сжимала какое-то оружие. Мне показалось, что это длинный

нож. Я отчетливо видел, как блеснул металл, когда человек

бросился бежать.

Очень интересно, -- сказал Холмс. -- И что же вы

Если бы я не был так слаб, я бы выскочил в раскрытое

окно и побежал за ним. Но я мог только позвонить и поднял на

ноги весь дом. Сделать это удалось не сразу: звонок звенит на

кухне, а все слуги снят наверху. На мой крик сверху прибежал

Джозеф, он и разбудил

остальных. На клумбе под окном Джозеф с конюхом нашли

следы, но земля была настолько сухая, что дальше, в траве,

следы затерялись. Но на деревянном заборе, отделяющем сад от

дороги, осталась отметина -- ее нашли Джозеф с конюхом, --

кто-то перелезал через забор и надломил доску. Я еще ничего не

говорил местным полицейским, потому что хотел сперва выслушать

ваше мнение.

Рассказ нашего клиента произвел на Шерлока Холмса сильное

впечатление. Он вскочил со стула и, не скрывая волнения, стал

быстро ходить по комнате.

Беда никогда не приходит одна, -- сказал Фелпс,

улыбаясь, хотя было видно, что происшествие его потрясло.

К вам -- во всяком случае, -- сказал Холмс. -- Не могли

бы вы обойти со мной вокруг дома?

Погреться немного на солнышке мне бы не повредило.

Джозеф тоже пойдет. -- И я, -- сказала мисс Гаррисон. -- Боюсь,

что вам лучше остаться здесь, -- покачал головой Холмс. --

Сидите в этой комнате и никуда не отлучайтесь.

Девушка с недовольным видом села. Ее брат, однако, пошел с

нами. Мы все четверо обогнули газон и приблизились к окну

комнаты молодого дипломата. На клумбе, как он и говорил, были

следы, но безнадежно затоптанные. Холмс склонился над ними, тут

же выпрямился и пожал плечами.

Ну, здесь немногое можно увидеть, -- сказал он. --

Давайте вернемся к дому н поглядим, почему взломщик выбрал

именно эту комнату. Мне кажется, большие окна гостином и

столовой должны были показаться ему более привлекательными.

Их лучше видно с дороги, -- предположил мистер Джозеф

Гаррисон.

Да, разумеется. А эта дверь куда ведет? Он мог бы ее

попытаться взломать.

Это вход для лавочников. На ночь она запирается. -- А

раньше когда-нибудь случалось подобное? -- Никогда, -- ответил

наш клиент. -- У вас есть столовое серебро или еще что-нибудь,

что может привлечь грабителя? -- В доме нет ничего ценного.

Засунув руки в карманы. Холмс с необычным для него

беспечным видом завернул за угол.

Кстати, -- обратился он к Джозефу Гаррисону, -- вы,

помнится, обнаружили место, где вор сломал забор. Пойдемте

туда, посмотрим.

Молодой человек привел нас к забору, -- у одной тесины

верхушка была надломлена, и кусок ее торчал. Холмс совсем

отломал ее и с сомнением осмотрел.

Думаете, это сделано вчера вечером? Судя по излому,

здесь лезли уже давно. -- Может быть.

И по другую сторону забора нет никаких следов, не

видно, чтобы кто-то прыгал. Нет, нам здесь делать нечего.

Пойдемте-ка обратно в спальню и поговорим.

Перси Фелпс шел очень медленно, опираясь на руку своего

будущего шурина. Холмс быстро пересек газон, и мы оказались у

открытого окна гораздо раньше, чем они.

~ Мисс Гаррисон, -- очень серьезно сказал Холмс, -- вы

должны оставаться на этом месте в течение всего дня. Ни в коем

случае не уходите отсюда. Это необычайно важно.

Я, разумеется, сделаю так, как вы хотите, мистер Холмс,

Сказала удивленно девушка.

Когда пойдете спать, заприте дверь этой комнаты снаружи

и возьмите ключ с собой. Обещаете? -- А как же Перси? -- Он

поедет с нами в Лондон. -- А я должна остаться здесь?

Ради его блага. Этим вы окажете ему большую услугу!

Обещайте мне! Хорошо?

Едва девушка успела кивнуть, как вошли ее жених с братом.

Что ты загрустила, Энни? -- спросил ее брат. -- Ступай

на солнышко.

Нет, Джозеф, не хочу. У меня немного болит голова, а в

этой комнате так прохладно и тихо.

Что вы теперь намереваетесь делать, мистер Холмс? --

спросил наш клиент.

Видите ли, расследуя это небольшое дело, мы не должны

упускать из виду главную цель. И вы бы мне очень помогли, если

бы поехали со мной в Лондон.

Мы едем сейчас же? -- И как можно скорей. Скажем, через

час. -- Я чувствую себя довольно хорошо, но будет, ли от меня

какой-нибудь толк? -- Самый большой.

Наверно, вы захотите, чтобы я остался ночевать в

Именно это я и хотел предложить вам. -- Значит, если

мой ночной приятель вздумает посетить меня еще раз, он

обнаружит, что клетка пуста. Все мы в полном вашем

распоряжении, мистер Холмс. Вы только должны дать нам точные

инструкции, что делать. Вероятно, вы хотите, чтобы Джозеф

поехал с нами и приглядывал за мной?

Это необязательно. Мой друг Уотсон, как вы знаете, --

врач, и он позаботится о вас. С вашего позволения, мы поедим и

втроем отправимся в город.

Мы так и сделали, а мисс Гаррисон, согласно уговору с

Холмсом, под каким-то предлогом осталась в спальне. Я не

представлял себе, какова цель этих маневров моего друга, разве

что он хотел разлучить зачем-то девушку с Фелпсом, который,

оживившись от прилива сил и возможности действовать, завтракал

вместе с нами в столовой. Однако у Холмса в запасе был еще

более поразительный сюрприз: дойдя с нами до станции и проводив

нас до вагона, он спокойно объявил, что не собирается уезжать

из Уокинга.

Мне еще тут надо кое-что выяснить, я приеду позже, --

сказал он. -- Ваше отсутствие, мистер Фелпс, будет мне

своеобразной подмогой. Уотсон, вы меня очень обяжете, если по

приезде в Лондон тотчас отправитесь с нашим другом на

Бейкер-стрит и будете ждать меня там. К счастью, вы старые

школьные товарищи -- вам будет о чем поговорить. Мистер Фелпс

пусть расположится на ночь в моей спальне. Я буду к завтраку --

поезд приходит на вокзал Ватерлоо в восемь.

А как же с нашим расследованием в Лондоне? -- уныло

спросил Фелпс.

Мы займемся этим завтра. Мне кажется, что мое

присутствие необходимо сейчас именно здесь.

Скажите в Брайарбрэ, что я надеюсь вернуться завтра к

вечеру! -- крикнул Фелпс, когда поезд тронулся.

Я вряд ли вернусь в Брайарбрэ, -- ответил Холмс и

весело помахал вслед поезду, уносившему нас в Лондон.

По пути мы с Фелпсом долго обсуждали этот неожиданный

маневр Холмса, но так и не могли ничего понять.

Наверно, он хочет выяснить кое-что в связи с

сегодняшним ночным происшествием. Был ли это действительно

взломщик? Лично я не верю, что это был обыкновенный вор. -- А

кто же это, по-вашему?

меня такое чувство, будто вокруг меня плетется какая-то сложная

политическая интрига, заговорщики покушаются на мою жизнь. Хотя

зачем это им, я, хоть убейте, не понимаю. Можно подумать, что у

меня мания величия, так нелепо мое предположение. Но скажите:

зачем было вору взламывать окно спальни, где совершенно нечем

поживиться, и зачем ему такой длинный нож? -- А может, это

простая отмычка? -- О нет! Это был нож. Я отчетливо видел, как

блестело лезвие.

Но скажите ради бога, кто может питать к вам такую

вражду? -- Если бы я знал!

Если то же думает Холмс, то тогда понятно, почему он

остался. Предположим, что ваша догадка правильная. Тогда Холмс

сегодня ночью выследит покушавшегося на вас человека, а это

значительно облегчит поиски морского договора. Ведь нелепо

предполагать, что у вас есть сразу два врага -- один ворует у

вас документ, а другой покушается на вашу жизнь.

Но мистер Холмс сказал, что он не собирается

возвращаться в Брайарбрэ.

Я знаю его не первый день, -- сказал я. -- Холмс

никогда ничего не делает, не имея веских оснований. И мы

заговорили о другом.

Но день для меня выдался утомительный. Фелпс еще не совсем

оправился после своей болезни, обрушившееся на него несчастье

сделало его нервным и раздражительным. Тщетно я старался

развлечь его рассказами об Афганистане, Индии, занимал его

разговорами о последних политических новостях, делал все, чтобы

развеять его хандру.

Он то и дело возвращался к своему пропавшему договору,

высказывал предположения, что бы такое мог делать сейчас Холмс,

какие шаги предпринимает лорд Холдхэрст, гадал, что нового мы

узнаем завтра утром. Словом, к концу дня на него было жалко

смотреть, так он себя измучил.

Вы очень верите в Холмса? -- то и дело спрашивал он.

Он на моих глазах распутал не одно сложное дело. -- Но

такого сложного у него еще не бывало? -- Бывали и посложнее.

Но тогда не ставились на карту государственные

интересы?

Этого я не знаю. Но мне достоверно известно, что

услугами Шерлока Холмса для расследования очень важных дел

пользовались три королевских дома Европы.

Вы-то знаете его хорошо, Уотсон. Но для меня он

совершенно непостижимый человек, и я ума не приложу, как ему

удастся найти разгадку этого дела. Вы считаете, что на него

можно надеяться? Вы думаете, что он уверен в успешном

разрешении этого дела? -- Он мне ничего не сказал. -- Это

плохой признак.

Напротив. Я давно заметил, что, потеряв след, Холмс

обычно говорит об этом. А вот когда он вышел на след, но еще не

совсем уверен, что след ведет его правильно, он становится

особенно сдержанным. Ну, полноте, дорогой мой, не терзайте

себя, этим делу не поможешь. Идите лучше спать -- утро вечера

мудренее.

Наконец мне удалось уговорить Фелпса, и он лег, но я не

думаю, чтобы он спал в ту ночь, -- в таком он был возбуждении.

Его настроение передалось и мне, и я ворочался в постели до

глубокой ночи, вдумываясь в это странное дело, сочиняя сотни

версий, одну невероятнее другой. Почему Холмс остался в

Уокинге? Почему он попросил мисс Гаррисон не уходить из

"больничной палаты" весь день? Почему он так старался скрыть от

обитателей Брайарбрэ, что не едет в Лондон, а остается

поблизости? Я ломал себе голову, стараясь найти всем этим

фактам объяснение, пока наконец не уснул.

Проснулся я в семь часов и тотчас пошел к Фелпсу. Бедняга

очень осунулся после бессонной ночи и выглядел

усталым. Первым делом он спросил меня, не приехал ли

Он будет, когда обещал, -- ответил я. -- Ни минутой

раньше, ни минутой позже.

И я не ошибся: едва пробило восемь, как к подъезду

подкатил кеб, и из него вышел наш друг. Мы стояли у окна и

видели, что его левая рука перевязана бинтами, а лицо очень

мрачное и бледное. Он вошел в дом, но наверх поднялся не сразу.

У него вид человека, потерпевшего поражение, -- уныло

сказал Фелпс. Мне пришлось признать, что он прав. -- Но, может

быть, -- сказал я, -- ключ к делу следует искать здесь, в

городе. Фелпс застонал.

Я не знаю, с чем он приехал, -- сказал он, -- но я так

надеялся на его возвращение! А что у него с рукой? Ведь вчера

она не была завязана?

Вы не ранены. Холмс? -- спросил я, когда мой друг вошел

в комнату.

А, пустяки! Из-за собственной неосторожности получил

царапину, -- ответил он, поклонившись. -- Должен сказать,

мистер Фелпс, более сложного дела у меня еще не было.

Я боялся, что вы найдете его неразрешимым. -- Да, с

таким я еще не сталкивался. -- Судя по забинтованной руке, вы

попали в переделку, -- сказал я. -- Вы не расскажете, что

случилось?

После завтрака, дорогой Уотсон, после завтрака! Не

забывайте, что я проделал немалый путь, добрых тридцать миль, и

нагулял на свежем воздухе аппетит. Наверно, по моему объявлению

о кебе никто не являлся? Ну да ладно, подряд несколько удач не

Стол был накрыт, и только я собирался позвонить, как

миссис Хадсон вошла с чаем и кофе. Еще через несколько минут

она принесла приборы, и мы все сели за стол: проголодавшийся

Холмс, совершенно подавленный Фелпс и я, преисполненный

любопытства.

Миссис Хадсон на высоте положения, -- сказал Холмс,

снимая крышку с курицы, приправленной кэрри. -- -Она не слишком

разнообразит стол, но для шотландки завтрак задуман недурно.

Что у вас там, Уотсон?

" -- Яичница с ветчиной, -- ответил я. -- Превосходно! Что

вам предложить, мистер Фелпс: курицу с приправой, яичницу?

Благодарю вас, я ничего не могу есть, -- сказал Фелпс.

Полноте! Вот попробуйте это блюдо. -- Спасибо, но я и в

самом деле не хочу. -- Что ж, -- сказал Холмс, озорно

подмигнув, -- надеюсь, вы не откажете в любезности и

поухаживаете за мной.

Фелпс поднял крышку и вскрикнул. Он побелел, как тарелка,

на которую он уставился. На ней лежал свиток синевато-серой

бумаги. Фелпс схватил его, жадно пробежал глазами и пустился в

пляс по комнате, прижимая свиток к груди и вопя от восторга.

Обессиленный таким бурным проявлением чувств, он вдруг упал в

кресло, и мы, опасаясь, как бы он не потерял сознание,

заставили его выпить бренди.

Ну, будет вам! Будет! -- успокаивал его Холмс,

похлопывая по плечу. -- С моей стороны, конечно, нехорошо так

внезапно обрушивать на человека радость, но Уотсон скажет вам:

я не могу удержаться от театральных жестов.

Фелпс схватил его руку и поцеловал ее. -- Да благословит

вас бог! -- вскричал он. -- Вы спасли мне честь!

Ну, положим, моя честь тоже была поставлена на карту,

Сказал Холмс. -- Уверяю вас, мне так же неприятно не

раскрыть преступления, как вам не справиться с дипломатическим

поручением.

Фелпс положил драгоценный документ во внутренний карман

Я не осмеливаюсь больше отвлекать вас от завтрака, но

умираю от любопытства: как вам удалось добыть этот документ и

где он был?

Шерлок Холмс выпил чашку кофе, затем отдал должное яичнице

с ветчиной. Потом он встал, закурил трубку и уселся поудобнее в

Я буду рассказывать вам все по порядку, -- начал Холмс.

Проводив вас на станцию, я совершил прелестную прогулку по

восхитительному уголку Суррея к красивой деревеньке, под

названием Рипли, где выпил в гостинице чаю и на всякий случай

наполнил свою флягу и положил в карман сверток с бутербродами.

Там я оставался до вечера, а потом направился в сторону Уокинга

и после захода солнца оказался на дороге, ведущей в Брайарбрэ.

Дойдя до усадьбы и подождав, пока дорога не опустеет --

по-моему, там вообще прохожих бывает не слишком много, -- я

перелез через забор в сад.

Но ведь калитка была не заперта! -- воскликнул Фелпс.

Да. Но в таких случаях я люблю быть оригинальным. Я

выбрал место, где стоят три елки, и под этим прикрытием перелез

через забор незаметно для обитателей дома. В саду, прячась за

кустами, я пополз -- чему свидетельство печальное состоящие

моих брюк -- к зарослям рододендронов, откуда очень удобно

наблюдать за окнами спальни. Здесь я присел на корточки и стал

ждать, как будут развиваться события.

Портьера в комнате не была опущена, и я видел, как мисс

Гаррисон сидела за столом и читала. В четверть одиннадцатого

она закрыла книгу, заперла ставни и удалилась. Я слышал, как

она захлопнула дверь, а потом повернула ключ в замке. -- Ключ?

Удивился Фелпс.

Да, я посоветовал мисс Гаррисон, когда она пойдет

спать, запереть дверь снаружи и взять ключ с собой. Она точно

выполнила мои указания, и, разумеется, без ее содействия

документ не лежал бы сейчас в кармане вашего сюртука. Потом она

ушла, огни погасли, а я продолжал сидеть на корточках под

рододендроновым кустом.

Ночь была прекрасна, но тем не менее сидеть в засаде было

очень утомительно. Конечно, в этом было что-то от ощущений

охотника, который лежит у источника, поджидая крупную дичь.

Впрочем, ждать мне пришлось очень долго... почти столько же,

Уотсон, сколько мы с вами ждали в той комнате смерти, когда

расследовали историю с "пестрой лентой". Часы на церкви в

Уокинге били каждую четверть часа, и мне не раз казалось, что

они остановились. Но вот наконец часа в два ночи я вдруг

услышал, как кто-то тихо-тихо отодвинул засов и повернул в

замке ключ. Через секунду дверь для прислуги отворилась, и на

пороге, освещенный лунным светом, показался мистер Джозеф

Гаррнсон.

Джозеф! -- воскликнул Фелпс. -- Он был без шляпы, но

запахнут в черный плащ, которым мог при малейшей тревоге

мгновенно прикрыть лицо. Он пошел на цыпочках в тени стены, а

дойдя до окна, просунул нож с длинным лезвием в щель и поднял

шпингалет. Затем он распахнул окно, сунул нож в щель между

ставнями, сбросил крючок и открыл их.

Со своего места я прекрасно видел, что делается внутри

комнаты, каждое его движение. Он зажег две свечи, которые

стояли на камине, подошел к двери и завернул угол ковра. Потом

наклонился и поднял квадратную планку, которой прикрывается

доступ к стыку газовых труб, -- здесь от магистрали

ответвляется труба, снабжающая газом кухню, которая находится в

нижнем этаже. Сунув руку в тайник, Джозеф достал оттуда

небольшой бумажный сверток, вставил планку на место, отвернул

ковер, задул свечи и, спрыгнув с подоконника, попал прямо в мои

объятия, так как я уже ждал его у окна.

Я не представлял себе, что господин Джозеф может оказаться

таким злобным. Он бросился на меня с ножом, и мне пришлось

дважды сбить его с ног и порезаться о его нож, прежде чем я

взял верх. Хоть он и смотрел на меня "убийственным" взглядом

единственного глаза, который еще мог открыть после того, как

кончилась потасовка, но уговорам моим все-таки внял и документ

отдал. Овладев документом, я отпустил Гаррисона, но сегодня же

утром телеграфировал Форбсу все подробности этой ночи. Если он

окажется расторопным и схватит эту птицу, честь ему и хвала! Но

если он явится к опустевшему уже гнезду -- а я подозреваю, что

так оно и случится, -- то правительство от этого еще и

выиграет. Я полагаю, что ни лорду Холдхэрсту, ни мистеру Перси

Фелпсу совсем не хотелось бы, чтобы это дело разбиралось в

полицейском суде.

Господи! -- задыхаясь, проговорил наш клиент. --

Скажите мне, неужели украденный документ в течение всех этих

долгих десяти недель, когда я находился между жизнью и смертью,

был все время со мной в одной комнате? ~ Именно так и было.

А Джозеф! Подумать только -- Джозеф оказался негодяем и

Гм! Боюсь, что Джозеф -- человек гораздо более сложный

и опасный, чем об этом можно судить по его внешности. Из его

слов, сказанных мне ночью, я понял, что он по неопытности

сильно запутался в игре на бирже и готов был пойти на все,

чтобы поправить дела. Как только представился случай, он,

будучи эгоистом до мозга костей, не пощадил ни счастья своей

сестры, ни вашей репутации.

Перси Фелпс поник в своем кресле. -- Голова идет кругом!

Сказал он. -- От ваших слов мне становится дурно.

Раскрыть это дело было трудно главным образом потому,

Заметил своим менторским тоном Холмс, -- что скопилось

слишком много улик. Важные улики были погребены под кучей

второстепенных. Из всех имеющихся фактов надо было отобрать те,

которые имели отношение к преступлению, и составить из них

картину подлинных событий. Я начал подозревать Джозефа еще

тогда, когда вы сказали, что он в тот вечер собирался ехать

домой вместе с вами и, следовательно, мог, зная хорошо

расположение комнат в здании министерства иностранных дел,

зайти за вами по пути. Когда я услышал, что кто-то горит

желанием забраться в вашу спальню, в которой спрятать

что-нибудь мог только Джозеф (вы в самом начале рассказывали,

как Джозефа выдворили из нее, когда вернулись домой с

доктором), мое подозрение перешло в уверенность. Особенно когда

я узнал о попытке забраться в спальню в первую же ночь, которую

вы провели без сиделки. Это означало, что непрошеный гость

хорошо знаком с расположением дома. -- Как я был слеп!

Я подумал и решил, что дело обстояло так: этот Джозеф

Гаррисон вошел в министерство со стороны Чарльз-стрит и, зная

дорогу, прошел прямо в вашу комнату тотчас после того, как вы

из нее вышли. Не застав никого, он быстро позвонил, и в то же

мгновение на глаза ему попался документ, лежавший на столе.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что случай дает

ему в руки документ огромной государственной важности. В

мгновенье ока он сунул документ в карман и вышел. Как вы

помните, прежде чем сонный швейцар обратил ваше внимание на

звонок, прошло несколько

минут, и этого было достаточно, чтобы вор успел скрыться.

Он уехал в Уокинг первым же поездом н, приглядевшись к

своей добыче и уверившись, что она в самом деле чрезвычайно

ценна, спрятал ее, как ему показалось, в очень надежное место.

Дня через два он намеревался в:1нть ее оттуда и отвести во

французское посольство пли с другое место, где, по его мнению,

ему дали бы большие деньги. Но дело получило неожиданный

оборот. Его без предупреждения выпроводили из собственной

комнаты, и с тех пор в ней всегда находились по крайней мере

два человека, что мешало ему забрать свое сокровище. Это,

по-видимому, страшно бесило его. И вот наконец удобный случай

представился. Он попытался забраться в комнату, но ваша

бессонница расстроила его планы. Наверно, вы помните, что в тот

вечер вы не выпили своего успокоительного лекарства. -- Помню.

Я полагаю, что Джозеф принял меры, чтобы лекарство

стало особенно эффективным, и вполне полагался на ваш глубокий

сон. Я, разумеется, понял, что он повторит попытку, как только

будет возможность сделать это без риска. И тут вы покинули

комнату. Чтобы он не упредил нас, я целый день продержал в ней

мисс Гаррисон. Затем, внушив ему мысль, что путь свободен, я

занял свой пост. Я уже знал, что документ скорее всего

находится в комнате, но не имел никакого желания срывать в

поисках его всю обшивку и плинтусы. Я позволил ему взять

документ из тайника и таким образом избавил себя от неимоверных

хлопот. Есть еще какие-нибудь неясности?

Почему в первый раз он полез в окно, -- спросил я, --

когда мог проникнуть через дверь?

До двери ему надо было идти мимо семи спален. Легче

было пройти по газону. Что еще?

Но не думаете же вы, -- спросил Фелпс, -- что он

намеревался убить меня? Нож ему нужен был только как

инструмент.

Возможно, -- пожав плечами, ответил Холмс. -- Одно могу

сказать определенно: мистер Гаррисон -- такой джентльмен, на

милосердие которого я не стал бы рассчитывать ни в коем случае.