Главная » Алименты » Есть ли обиженные на ментовской зоне. История Нижнетагильской колонии

Есть ли обиженные на ментовской зоне. История Нижнетагильской колонии

В России приговоренные к заключению бывшие сотрудники силовых органов отбывают наказание в специальных исправительных учреждения – «милицейских» или «ментовских» зонах. Здесь нет воров в законе и привычной для большинства тюрем зековской иерархии. Тем не менее, порядки в «милицейской» зоне зачастую не менее суровые.

Почему отдельно

В советское время была только одна колония для сотрудников правоохранительных органов, которая располагалась в Нижнем Тагиле. С распадом СССР и криминализацией милиции и других силовых органов появилась необходимость создания новых «ментовских» зон. Сейчас в России насчитывается пять исправительных учреждений для бывших полицейских.

Зачем создавать отдельные исправительные учреждения? Дело в том, что в обычной тюрьме так называемый бэсник (бээсник или просто БС – бывший сотрудник) не продержится и суток. Зеки, понятное дело, стражей порядка очень не любят. По криминальным понятием, убийство «мента» дает основания для попадания в более высокую касту.

Силовики – сила!

На «ментовской» зоне существует своя иерархия, каждая со своими нормами и правилами поведения. Высшей кастой здесь считаются бывшие сотрудники исправительных учреждений, тюремные оперативники, а также те, кто нес службу в СИЗО. Кроме того, «элитой» считаются оперативники уголовного розыска – то есть те, кто находился на «переднем крае» борьбы с преступностью. Считается, что это видавшие виды люди, резкие и строгие, а потому перечить им – себе дороже. В камерах они занимают положение смотрящих, их слово – закон для менее «престижных» каст.

Следующими в тюремной иерархии идут сотрудники силовых органов: спецотряды быстрого реагирования, ОМОН, спецназовцы, бывшие сотрудники оперативно-розыскных групп. Прошедшие такую «школу» люди, как правило, физически развиты, морально закалены и психологически устойчивы, способны постоять за себя.

Середняки

Среднюю касту в «ментовских» зонах» составляет простой «служилый» народ – гаишники, патрульные, следователи, дознаватели и прочие. Попадают в места лишения свободы такие правоохранители в большинстве случаев из-за взяток или не слишком серьезных преступлений. Обычно стараются не высовываться, отсиживают свой срок тихо и мирно. Быть авторитетом их не прельщает, но и в низшую касту не пойдут, в случае чего могут дать достойный отпор.

По нисходящей

Ступень «высших» среди «низших» занимают адвокаты. Среди полицейских уважения они обычно не имеют, поскольку считаются хитрыми и ушлыми пройдохами, не заслуживающими доверия. У многих оперативников свой счет к адвокатам, которые во время следствия и суда они обещали их вытащить, при этом брали за свои услуги порой весьма внушительные суммы. В итоге отвечают за таких нерадивых защитников их коллеги по профессии, волею судеб оказавшиеся в заключении.

Самой низшей «мастью» на «ментовской» зоне являются судьи и прокуроры. Этих силовики уважают еще меньше, поскольку считают их аналогом кабинетного чиновника, толком ничего не умеющего, зато завсегда готового «попить кровушки» у простого оперативника.

Именно из прокурорско-судейской среды в таких исправительных учреждениях формируется категория «петухов». Во избежание конфликтов администрация «милицейских» зон последние годы старается сажать «кабинетчиков» в отдельные камеры.

Порядки

Свод неписаных правил в «ментовской» зоне немногим отличается от порядков в обычных колониях и тюрьмах: будь опрятным, иначе станет «чушкой», не ходи в туалет, когда кто-то принимает пищу, не лезь с расспросами о делах сокамерников.

«Чушек» («чертей») как и на обычной зоне никто не уважает. Они выполняют самую грязную работу (уборка туалетов), и спят рядом с «дальняком». Среди «чертей» практически гарантированно оказываются те, кто сел за «косячные» статьи – совращение малолетних, изнасилования и им подобные.

Работа и спорт

В отличие от обычной зоны, где для авторитетных зеков работать – это не «по понятиям», среди бээсников вкалывать принято у всех, «в отказ» не уходит никто. Еще бы, ведь работать – значит иметь шанс на условно-досрочное освобождение. Кроме того, можно «поднять» денег на посещение тюремного магазина.

Не менее важным занятием в «ментовских» зонах является спорт. Можно сказать, что в таких исправительных учреждениях процветает культ тела. Считается, что уважающий себя БС обязан содержать себя в хорошей форме, а для этого должен каждодневно тренироваться: подтягиваться, бегать и так далее. Тот, кто отказывается от спорта, считается отчаявшимся и очень быстро переходит в разряд «чушек» со всеми вытекающими последствиями.

Еще одна страсть сидельцев в «милицейских» исправительных учреждениях – юридическая переписка. Но не столько с родственниками и друзьями, сколько с различными инстанциями и правозащитными фондами. В основном это жалобы на приговор и условия содержания. Администрация таких тюрем иногда жалуется, что ежедневно приходится отправлять чуть ли не сотню подобных писем.

Сергей Кузьминых
Ментовская зона

"Бэс"

Что чувствует человек, впервые попавший в тюрьму? Да черт его знает. Наверно, у каждого свои впечатления, и восприятие действительности тоже зависит от самого человека, от того угла зрения, с которого он рассматривает первый визит. Немаловажное значение имеет то, что это за тюрьма; в какое время дня прибыл будущий постоялец? и т.д. Даже то, какая смена принимает, - отнюдь не последний фактор.

Когда нас привезли на сборку (сборный пункт тюрьмы) и сдали местным вертухам (служащим), лично я думал лишь об одном: скорее бы в камеру и отоспаться вволю. То, что сидеть придется, я уже принял как неизбежное и почти успокоился, но уж больно вымотался за 10 суток в ИВС-ах, а сейчас, когда нервное напряжение отпустило, навалилась жуткая усталость, я прямо валился с ног, и веки закрывались сразу, стоило лишь чуток расслабиться. Когда начальник ИВС сдавал нас, то он каждого предупредил, что в карточках всем проставил отметку о том, что мы "БС" - на местном сленге это означает "бывший сотрудник". Да и приемная смена не слишком нас прессинговала, терпеливо объясняя нам, бестолковым, что и как.

Самое странное то, что по прибытии нас даже не обыскали, а после беглого наружного осмотра отправили в отдельную сборную камеру. Камера была большая - человек на 40-50, но холод в ней стоял собачий, так как в оконном проеме ничего, кроме решетки, не было. Здесь мы просидели почти 5 часов, и за это время местные зэки из обслуги даже пытались устроить нам что-то типа шмона в надежде поживиться тем, что нам удалось пронести.

К нам вошли четыре ханурика и резко потребовали снять верхнюю одежду и обувь, чтобы они якобы отнесли все это на шмон. Мы переглянулись и дружно послали их на хрен. Ханурики попробовали качнуть базар и вроде даже изобразили что-то типа "пальцев веером", но тут наше нервное напряжение и агрессия, скопившиеся за последние дни, с треском вырвались наружу. Короче, начали мы их бить, причем сразу как-то оттеснили от входной двери и загнали к окну. Экзекуция продолжалась минуты три, пока на вопли наказуемых не прибежал какой-то хрен в камуфляже и не крикнул: "Прекратить!" Ну, мы и прекратили. Наказанные поспешно ретировались, получая в дверях от камуфляжного хорошее ускорение в виде пинка, а нам было предложено следовать за ним.

"Сейчас под раздачу пустят", - прошептал Юрка, но, как оказалось, оракул из него никакой.

Нас отвели сначала на рентген, потом на фото и откатку пальчиков, и в заключение мы, раздетые до "костюма Адама", предстали перед каким-то чудом неопределенного пола в белом халате, и оно с садистским выражением лица брало у нас кровь из пальца. Это надо было видеть. Подходит к тебе и, внимательно заглядывая в глаза, колет палец, причем делает это медленно и с улыбочкой. Ни дать, ни взять - доктор Менгеле. После этой процедуры к нам подвалило какое-то полупьяное мурло, тоже в белом халате, мутным взглядом окинуло с ног до головы всех троих скопом и, буркнув что-то вроде "все-нормально-жалоб-нет-одевайтесь-следующий", отвалило в соседнюю комнату.

По завершении всей процедуры медприемки нас заперли втроем в крохотный боксик площадью около 120 на 130 см, с одной скамейкой, где мы благополучно дождались утра. Утром нам принесли на троих одну большую тарелку перловой похлебки с тушенкой, без хлеба и ложек, которую мы, обжигаясь и матерясь, выхлебали минут за 10-15.

О том, что была стычка с хозобслугой, нам больше так и никто не вспомнил. Где-то в середине следующего дня, после того как мы пробыли в тесном боксике около 13 часов, нас вывели и в составе большой партии зэков повели в баню.

Баней оказалась тесная каморка на 3 соска, куда нас попытались загнать вместе с еще десятком зэков. Мы втроем наотрез отказались, а когда нам пригрозили вызовом тревожной группы (это такой тюремный спецназ, который сидит в резерве на случай какой-нибудь бузы), то мне пришлось напомнить вертуху, что мы - бэсы, и нас, согласно инструкции, нельзя содержать, перевозить и проч. вместе с общим контингентом. Тот что-то недовольно пробурчал, но более настаивать не стал, и мы, дождавшись, пока все помоются, пошли отдельно. Хотя вертух и буркнул нам: "пять минут, и больше не ждем", мы справедливо решили: да куда ты, милок, денешься! - и спокойно плескались почти 20 минут.

После бани в какой-то каптерке нам выдали матрацы, одеяла, подушки, миски, кружки и ложки. Кладовщик (зэк из хозобслуги), видимо, был предупрежден, что мы бэсы, и старательно пытался нам всучить самые грязные и гмошные вещи, но после того, как Андрюха прямо при вертухе ухватил его за нос и прошипел: "Ты чего, с-сучонок, хреново понял, что нам нужно?", тот быстро выдал нам все необходимое, и хоть, как говорится, не с ноля, но довольно чистое. И опять вертух даже не обратил внимания на эту стычку. Мне все это, честно говоря, было очень подозрительно: побили крысятников из хозобслуги - молчат, нахамили вертуху - ни гугу, прищучили каптера - опять как с гусей вода. Короче, что-то тут не то.

Я даже и сейчас не могу дать вразумительного объяснения тому, что нам все сошло, ведь я своими глазами видел, как топтали коваными ботинками на сборке троих чурок лишь за то, что один из них закурил в коридоре... А как заискивают перед вертухами бывалые зэки, у которых на лбу отпечатано, что ходка не первая!.. Короче, так или иначе, но нам повезло, и мы благополучно прибыли к месту пребывания.

Корпус, в который нас привели, в обиходе называли "Кошкин дом", так как стоит он отдельно и ранее в нем сидели только женщины. Теперь же там находилась больничка, тубнаркологические подследственные, иностранцы, остатки женского контингента и спецконтингент, то есть мы - бэсы. Нас раскидали по разным хатам, я - в 501-й, Андрюха - в 502-й, Юрка в 503-й. Дверь распахнулась, я набрал воздуха, выдохнул и - шагнул через порог. Что-то дальше будет?..

На новом месте

Хата оказалась довольно просторной. 38 лежаков, сваренных в два яруса из стальных полос. Справа от входа - санузел с умывальником и унитазом, огороженный самодельным занавесом из простыней. Слева - что-то вроде тумбы, на которой стоял телевизор. Рядышком притулился холодильник. Народу было около 30-ти человек, и я сразу понял, что без своего спального места не останусь. Дело в том, что я еще ранее слышал о переполненности камер в следственных изоляторах, когда на одно место приходилось по 2-3 постояльца, и сон им - в 3 смены. Здесь, на первый взгляд, ничего подобного не ожидалось.

На меня вроде и внимания никто не обратил - все продолжали заниматься какими-то своими делами, а я оставался у дверей, так как по рассказам бывалых зэков знал, что новичок должен дождаться приглашения, за которым следует что-то вроде собеседования. Естественно, рассказы эти были про обычные хаты, где сидят обычные зэки. Как ведут себя за решеткой "бывшие сотрудники", я не представлял, но решил не торопить события и терпеливо выжидал у дверей.

Минут через 10 ко мне подошел один из "постояльцев" и, предложив сесть за стол, начал обстоятельный опрос: кто? откуда? за что?.. Я отделался общими фразами, не вдаваясь в подробности своей делюги, назвав лишь номера статей, указанных в обвинении, и в доказательство предъявил титульный лист обвинения, показав лишь "шапку", где было обозначено, за что же я загремел.

Взглянув на предъявленный документ, паренек вздохнул, оглянулся по сторонам и как-то отрешенно-многозначительно спросил: "Да ты мусор по ходу?"

Честно говоря, я был сначала ошарашен этим вопросом и, кинув взгляд в стороны, увидел, что на нас с любопытством смотрят остальные присутствующие. Вопрошавший меня, как бы подводя черту, добавил, обращаясь к остальным: "Пацаны, к нам мент заехал!" - и опять уставился на меня. Спустилась тишина. Но тут меня озарила внезапная догадка, что все происходящее - лишь игра.

Я развел руками в стороны и с видом обреченного на казнь выдохнул: "Ну, мент. А ты что-то имеешь против возразить? Давай побазарим".

По хате пробежал неясный полусмешок. Прикол явно прогорел. К нам подошел еще один парниша и не здороваясь сказал: "Ладно, хорош прикалываться, Гарик", - и мне: "Пошли, побеседуем".

Мы прошли в довольно комфортабельный угол за занавесочками, с отдельным телевизором возле окна. Там сей "мэн", не представляясь, объяснил мне, что я заехал в нормальную бэсную хату, небеспредельную; а он является смотрящим этой хаты, выбранным на общем собрании.

Вкратце объяснил мне распорядок внутреннего уклада, после чего перепоручил другому парнишке, который указал мне мое койкоместо и начал длинный рассказ о том, что можно и нельзя, как себя вести и прочее, прочее...

Слушая его, я отметил, что этот свод неписаных правил ничем не отличается от того, о котором я слышал от старых зэков и не раз читал в различного рода литературе. Все то же самое, без каких-либо изменений:

Прежде чем что-то взять - обязательно спроси;

За собой всегда убирай, будь опрятным;

Не ходи в туалет, когда кто-то ест;

Не лезь ни к кому с расспросами об их делах.

Это только основные постулаты, а остальное пришлось постигать самому, по ходу пьесы. С первого дня меня удивило то, что смотрящий очень пренебрежительно относится к кое-кому из других сидельцев, позволяя в отношении них различные вольности как устного, так и физического плана: может обработать кулаками или грязно обругать. Сравнивая эти случаи с тем, что слышал об общих хатах, я думал, что там он давно получил бы перо в бок даже от самого последнего чушка.

У нас в хате тоже были чушки или что-то вроде. Сразу возле дальняка (туалет) стояло четверо нар в два яруса. Это был так называемый вокзал, где спали те, кто волей смотрящего был опущен в статусе либо сидел по косячной статье, типа изнасилования, совращения малолетних и проч.

Постояльцы вокзала были также постоянными уборщиками в хате. По очереди с ними уборкой занимались и вновь прибывшие, но ограниченное время - от месяца до двух. Поэтому, когда мне объявили, что я раз в 6-7 дней должен буду 3 раза в день мыть пол, я не возражал и последующие полтора месяца исправно махал веником и тряпкой, когда подходила моя очередь.

Народ сидел разный. Были опера, омоновцы, пара следаков, таможенник, постовые милиционеры из ППС и метро, солдаты из ВВ. Не было лишь РУБОПовцев и прокурорско-судейской братии. Как я впоследствии узнал, их тоже содержат отдельно, дабы избежать конфликтов среди спецконтингента, а такое случалось.

У меня на глазах в хате столкнулись опер и прокурорский следователь, который его посадил, а теперь сам заехал за взятку. Еле парня оттащили, а то ведь пришиб бы бедолагу.

У нас в хате порядок держал смотрящий. Кликуха у него была Хохол, а звали его Олег Николаевич Вересенко. Сидел он третий год, был озлоблен на всех и вся, и нрава был довольно крутого, но лишь с теми, в ком не чувствовал силы для отпора. Если же в человеке угадывалась такая сила, то он вел себя с ним довольно лояльно; но вот если кто-то давал слабину, то Хохол сразу садился ему на шею и, свесив ноги, начинал помыкать. Бывало и такое, что попытка сесть на шею сразу не удавалась, и Хохол тогда сводил все к мировой. Человек успокаивался, а Хохол пускал в ход закрученную интригу, искусством которой он за время сидения овладел чуть ли не в совершенстве. Суть его игры сводилась к тому, чтобы ежедневно устраивать спесивому сокамернику массу мелких пакостей, а когда их число перевалит за критическую точку, на внурикамерном сходняке раздуть базар и в итоге посадить неугодившего зэка на тряпку, то есть сделать уборщиком на неопределенное время. Далее ежедневно ругать его за качество уборки, постепенно понижая в статусе, и либо человек сам сбежит (ломанется) с хаты, попросив перевести его в другую, либо вконец опустится на самое дно, сделавшись бесправным и забитым.

С первых дней на меня тоже пытались оказать такое давление, проверяли на вшивость, пробовали провоцировать на косяк (поймать на чем-либо с помощью провокации). Однако я с первого дня выбрал устойчивую линию: ни с кем не общался, целыми днями размышлял о своем деле и лишь на прогулки ходил исправно. В скором времени и смотрящий, и его поддувалы (было человека 3-4 этаких приближенных, которые бегали перед Хохлом на цырлах и поддерживали его во всех базарах), видимо, отчаялись и отвязались от меня.

Вот так я и влился в сей коллектив, в котором мне предстояло провести аж два с половиной месяца до перевода в другую хату.

Но все по порядку. Со временем я перезнакомился со всей хатой, но близких отношений ни с кем не сводил. В основном люди сходились здесь по принципу землячества (соседства), образовывая так называемые семейки по нескольку человек, питавшихся из одного котла, основой которого были заходящие посылки самих семейников. Я посылок не получал, делиться было нечем, и я не хотел навязываться к кому-то в нахлебники (и, честно говоря, меня никто не торопился приглашать). Каждый сам за себя.

Были, конечно, и такие, которые, заполоскав мозги ближнему и образовав с ним семейку, садились к нему на баул, вместе его уничтожали, а когда еда кончалась, под каким-нибудь предлогом расставались с одураченным лохом. Я был, в понимании этих ловчил, голодранец и спросом, естественно, не пользовался. Пару раз меня пытались развести на куртку и свитер, в которых я заехал, предлагая взять "в долг" кое-что из продуктов, но здесь, что называется, у меня срабатывал внутренний автомат защиты. После безуспешных попыток от меня отстали.

Дни шли за днями. Заняться было практически нечем, и я сутки напролет читал уголовно-процессуальное законодательство, дабы быть готовым к предстоящему суду. В том, что он состоится, я не сомневался. Иногда смотрел телевизор, по мере желания занимался спортом как во время прогулок, так и подкачиваясь сделанными из наполненных водой пластиковых бутылок гирями. Иногда перекидывался с сокамерниками в нардишки. Видно, моя нелюдимость и отрешенность стала очень уж бросаться в глаза, так как недели через три ко мне прочно приклеилась кличка Угрюмый, но мне, честно говоря, было все равно: как говорится, назови хоть презервативом, только не используй.

Андрюха и Юрка неплохо устроились в камерах по соседству. Андрюха даже стал дорожником. Дорогой называется связь между камерами при помощи веревочек и всяких хитрых приспособлений, изготовленных сметливыми зэками. Технология проста до безобразия и совершенна до гениальности. Отработана многими сотнями поколений заключенных. Ну, а дорожник - тот, кто смотрит за дорогой, отправляя и принимая грузы. Грузы самые разные: чай, сигарета, еда, малявы (письма заключенных друг другу), так что должность довольно ответственная. Андрюха и Юрка передачи получали регулярно и по мере возможности грели меня, так что в скором времени я перестал быть полным голодранцем и уже подкармливался не только зэковской баландой, но и тем, что загоняли мне мои сосидельцы по ИВС.

Не верь, не бойся, не проси...

Из всех тюремных истин и правил, это самое первое, что должен усвоить попавший в неволю человек. Все очень и очень просто. Просить не рекомендуется потому, что просящий человек невольно становится зависим от дающего. Даже в случае, когда его просьба остается без удовлетворения, отношение к нему незримо меняется, ведь попрошаек не любят не только в тюрьме. При этом сам факт, что человек попросил, указывает, что он слаб, обнажает его болевые точки, на которых искушенные зэки довольно умело играют, постепенно превращая просильщика в зависимое существо самого низкого статуса.

Бояться тоже никого не следует хотя бы потому, что, выставляя напоказ свой испуг, человек опять же становится объектом для различных нападок и издевок. В тюрьме все просто, как и в жизни, лишь более открыто и цинично - сильный давит слабого, а слабость определяется отнюдь не крепостью мышц. Я не раз видел, как тщедушные доходяжного вида зэки глумливо издевались и помыкали физически более крепкими людьми, которых взяли чисто на испуг. Так что бояться не надо никого, ведь если ты ни в чем перед сокамерниками не виноват, то опасаться нечего, а те, кто обычно колотит понты, стараясь взять испугом, никогда далее пустых базаров не идут и, встретив отпор, оставляют в покое. Не стоит бояться и тех, чья работа "охранять от вас общество". Обслуживающий персонал, как правило, вымещает свою злобу на тех, кто не может дать достойный отпор. Драться с ними не стоит, и при любом исходе зэк, ввязавшийся в драку с персоналом, всегда остается виноватым. Здесь более подходит спокойное и ровное поведение без хамства, а зарвавшемуся вертуху всегда можно напомнить о том, что существует такое учреждение, как прокуратура по надзору. При упоминании этой конторы все незаконные претензии к вам обычно сразу отпадают. Не надо бояться своего следователя и судьи. Конечно же в их власти добавить вам неприятностей, но из этого не следует, что перед ними нужно лебезить. Веди себя с достоинством, но без хамства, и на хамство лучше не отвечай, а если уж твой следак решил тебе напакостить, то он это сделает, независимо от того, боишься ты его или нет...

Ну а то, что за решеткой никому нельзя верить, по-моему, вообще прописная истина. Доверчивый человек очень быстро становится "дежурным лохом", "дядей сараем" и объектом для всяческих подленьких подначек и провокаций, которые так веселят скучающих и изнывающих от безделья сокамерников.

В качестве живого примера приведу случай, который произошел в нашей хате и следствием которого стало то, что вполне нормальный паренек стал дежурным чушком, вечным уборщиком, шестеркой на побегушках у смотрящего Хохла...

Началось все с того, что в один из дней у нашего смотрящего было препоганейшее настроение, и он с самого утра пребывал в поиске, на ком бы выместить свою желчь. Тут ему и подвернулся Саша. Сидел Саша по мокрой статье и ничем особо не выделялся на общем фоне. Разве что был чуть ли не самым молодым в камере. Хохол долго и внимательно наблюдал за ним, а потом придрался к какой-то мелочи, типа "не стой на продоле" (в смысле, проходе) или "не шуми, когда люди отдыхают". В общем, нужен был повод.

Паренек вспыхнул и довольно резко ответил. Хохол знал, что он не прав и разговор свернул довольно умело, оставив последнее слово за собой.

С этого дня за Саней началась настоящая тихая травля - охота. Смотрящий и его поддувалы всячески провоцировали Сашу вплоть до того, что, когда парень шел в туалет, они сразу садились за стол - якобы поесть, а потом предъявляли парню это как косяк с его стороны.

Как-то раз, когда он пошел к адвокату, ему дали пару писем, чтобы он через своего защитника, минуя цензуру, отправил их. Скорее всего, письма были изначально адресованы так, чтобы никуда не дошли - они и не дошли. Через какое-то время была разыграна сцена, будто эти письма попали в оперчасть, и, стало быть, это Саня передал их не адвокатам, а кумовьям (оперативникам). Те, кто отправлял письма, разыгрывали неподдельное негодование, пылали праведным гневом и требовали разборки.

"Справедливый" Хохол тут же собрал сходняк и в течение получаса при помощи своих шестерок всячески обливал Тосика (Санина кликуха) обвинениями во всех смертных грехах. Когда было предложено выступить в защиту разбираемого, лишь я и еще один паренек выразили сомнение в виновности Сашки, высказав свои подозрения вслух. Но старый интриган Хохол все просчитал заранее, и наши доводы во внимание приняты не были. Состоялось голосование, а если учесть, что виновность определялась не большинством голосов всех присутствующих, а лишь количеством высказанных вслух мнений, то получилось, что против Тосика высказалось человек 6-7, а за него - лишь двое. Остальные промолчали - кто боялся Хохла, а кому было просто по барабану.

В итоге Хохол вынес свой вердикт, по которому парня бессрочно сажали на тряпку, переселили на вокзал, объявили сукой, и с этого часа его жизнь превратилась в ад. Нет, его не били (за исключением Хохла, который любил побоксировать на живом манекене, не получая ответов), но отношение к нему стало резко меняться. В скором времени парень сломался, опустился и уже прочно был зачислен в чушки, вечные уборщики, а предусмотрительный Хохол еще и разослал малявы по всем бэсным хатам с подробным описанием Тосиковых "грехов" и постановлением сходняка в отношении него.

Я же с того дня стал ощущать к себе повышенное внимание со стороны смотрящего, но активных действий пока не было, а на мелочах поймать меня не удавалось. Я чувствовал, что рано или поздно предстоит серьезная стычка с Хохлом, и подсознательно к ней был уже готов.

Зоны для «бывших сотрудников» стоят особняком в условном каталоге мест лишения свободы. В них не действуют принятые в уголовной среде воровские понятия , что в некоторых моментах осложняет общение между людьми в условиях зоны.

Зеки, условно отнесенные к категории бывших сотрудников (БС), придерживаются лишь некоторых понятий (нельзя красть у заключенных — за это могут навечно «отделить», подробности см. ниже); всегда отвечать за сказанное; не интересоваться у других, за что они сидят; не пользоваться тем, что упало на пол в туалете (нужно поднять и демонстративно выкинуть); нельзя бр ать что-либо, касаться, общаться с т.н. «отделенными» — осужденными, занимающимися уборкой туалетов, а также садиться на их стулья и кровати. Как и везде, «отделенные» не могут принимать пищу за одним столом с другими осужденными. Кроме того, осужденного, которого за некоторые провинности (стукачество – донос администрации на таких же осужденных, после которого наступили негативные последствия, воровство у своих, интриги, то есть сталкивание групп заключенных путем доведения недостоверных данных и т.д.) обольют мочой, автоматически становится «отделенным».

В остальном все отношения выстраиваются между осужденными в рамках общепринятых норм общения.

Особенностью зон для БС является их т.н. окраска – красный цвет , т.е. колонии на 100 % контролируют представители администрации, в том числе посредством привлечения осужденных из числа актив истов, т.е. лояльно настроенных зеков, сотрудничающих с руководством и рядовыми сотрудниками колонии. В других зонах эта категория называется «козлы» и не пользуется уважением, в отличие от колони для бывших сотрудников, где «козлы» единственные, кто имеет авторитет среди основной массы осужденных. «Козлы» — это дневальные отрядов (следят за дисциплиной и порядком в бараках, осуществляют провод осужденных по территории лагеря), завхозы отрядов – старшие дневальные (осужденные, которые обеспечивают нормальное функционирование группы зеков, проживающих в одном бараке, следят за соблюдением распорядка дня, дисциплины, пресекают и стараются не допускать конфликтных ситуаций между заключенными).

«Козлы» имеют ряд льгот по сравнению с обычными заключенными. Они практически на равных могут разговаривать с сотрудниками, на мелкие нарушения УИК с их стороны администрация закрывает глаза, разрешаются некоторые элементы гражданской одежды и т.д. Взамен сотрудники нередко руками «козлов» оказывают давление на осужденных путем силового воздействия, принуждая либо оказать финансовую помощь колонии, либо отказаться от обращений в ОНК и прокуратуру.

Очень важным аспектом является то, что оперативный отдел в БСных колониях располагает обширными возможностями по получению информации через разветвленную агентурную сеть, созданную из осужденных. Наличие подобных масштабов агентурного аппарата привело к поголовному стукачеству. Здесь нельзя ничего говорить даже людям, с которыми близко общаешься, поскольку они могут донести информацию до оперсостава ФСИН. Это может быть и информация по уголовному делу, например, по ранее неизвестным следствию эпизодам, которую могут использовать во вред осужденному.

Обычному осужденному следует строго следить за соблюдением распорядка дня (не пропускать походы в столовую, не выносить еду из столовой, не лежать на кровати после подъема и до отбоя, бриться и своевременно стричься, стирать робу, чистить обувь, не ходить самостоятельно при отсутствии пропуска по территории зоны, не брать и не передавать в присутствии сотрудников что-либо от других осужденных и не признавать потом факт передачи, не расстегивать воротник робы, не выходить на улицу без обуви и без головного убора, следить за своим внешним видом, не использовать жаргонных слов (барак, шконка и т.п.), всегда смотреть по сторонам и своевременно — громко и каждый раз — здороваться с проходящим мимо сотрудником, ни в коем случае не вступать в затяжной диалог с сотрудником или перепалку, пытаясь доказать свою правоту, даже при наличии явных противоправных с его стороны действий. Самая лучшая позиция – виноват, исправлюсь — тогда есть шанс, что сотрудник просто вынесет устное предупреждение. В противном случае будет акт о нарушении и помещение ШИЗО по любым обоснованием (не поздоровался, ругался матом) со всеми правовыми последствиями и невозможностью УДО. Одновременно осужденного отводят в специальное помещение возле дежурной части, где ставят на длительный срок на т.н. растяжку. Ноги ставятся максимально шире плеч, на некотором удалении от стены, упор головой в стену лицом вниз, упор принимается на поднятые вверх руки, костяшками к стене. Зачастую после такого стояния человека могут сразу без дисциплинарной комиссии водворить в ШИЗО – используя право дежурного. В ШИЗО, в свою очередь, сотрудник может избить заключенного, оформив при этом побои как результат нанесения себе членовредительства. После этого осужденного ставят в оперотделе на профучет как лицо, склонное к суициду (на личном деле и прикроватной бирке рисуется полоса, так же делается с карточками лиц, склонных к побегам и нападениям на сотрудников администрации). Заключенным с такой полосой запрещено работать в ночное время, их кровати располагают возле выхода у всех на виду и т.д.

Особое внимание в ряде БСных колоний уделяется вопросам организации телефонной связи с внешним миром. Важно не пытаться вновь прибывшему зеку пытаться заполучить сотовый телефон. Есть зоны, где наличие мобильного телефона — самое серьезное нарушение режима наравне с побегом. Только за попытку организовать процесс проноса в лагерь — или тем более за использование телефона — в зоне можно сразу же отправиться в ШИЗО и затем в СУС (барак со строгим условием содержания). Осужденному как злостному нарушителю порядка меняют режим наказания. При освобождении осужденного, раннее помещенного в СУС, он автоматически попадает под административный надзор с полным перечнем ограничений. Есть зоны, где администрация чуть более лояльна к вопросам мобильной связи (от режима ИК это не зависит). Поэтому перед началом каких-либо действий по поиску мобильного, надо обязательно установить отношение к сотовым у сотрудников.

В зонах, где строго запрещены телефоны, имеется вполне адекватная альтернатива- стационарные телефоны платной связи (IP). Минус этого вида связи – она односторонняя. Кроме того, телефоны размещены таким образом, чтобы дневальный, на 100 % сотрудничающий с операми, мог слышать, о чем говорят зеки. У дневального есть прямая связь по внутреннему телефону с дежурной частью и при получении значимой информации он сразу же позвонит сотрудникам. Например, осужденный говорит адвокату о каких-либо нарушениях в ИК и просит обратиться в прокуратуру, или осужденный жалуется в ОНК и просит его посетить.

Для ведения переговоров осужденный должен написать заявление, где указывается, с кем он будет говорить, номер телефона абонентов, город. Заявление пишется еженедельно. Соответственно, опера располагают сведениями о всех лицах, с которыми поддерживает отношения осужденный. Если осужденные пишут «левые» номера в заявлениях, опера периодически берут биллинговую информацию с этих телефонов, установленных в зоне, и при несоответствиях просто отключают связь.

Для ведения телефонных переговоров осужденному администрация выдает индивидуальные номера счетов оператора IP-телефонии. Данную информацию и используют при ведении вышеприведенного анализа.

Что касается организации питания , то здесь подход один: есть в лагере только баланду – потерять здоровье. Выход – получение с воли посылок и передач. Их число ограничено, однако можно их получать на людей, которым никто не шлет ничего — в обмен на вознаграждение (сигареты или деньги на счет телефона, продукты). Можно продукты покупать и в магазине ИК, однако, это очень дорого (цены здесь выше, чем на воле, в 2-3 раза). При этом ассортимент продуктов минимален, прискорбно и их качество. Вместе с тем, нередко магазин ИК — это единственный источник свежих овощей, фруктов, молочной продукции, мясных консервов и т.п.).

Целесообразно объединяться в небольшие группы по 2-3 человека для организации питания вне столовой (т.н. «семейки»). Плюсом является то, что когда заканчиваются продукты, полученные одним членом группы, посылку с едой получает другой, поэтому в «семейке» реже бывают сложности с питанием. Часто в группе есть осужденный, занимающийся приготовлением еды, что очень удобно с практической точки зрения. Перед тем как родственникам начать собирать посылки или передачи, следует ВНИМАТЕЛЬНО изучить список запрещенных продуктов. Кроме того, есть перечень продуктов, которые запрещены сезонно.

В любой колонии при организации передач следует иметь ввиду, что везде есть специальные люди, чей маленький бизнес строится именно на этом. Они передают передачи. Они знают все требования колонии, оптимальный перечень продуктов и вещей, которые наиболее необходимы. Им родственники перечисляют деньги, после чего формируется передача и заносится в зону. Не стоит сразу обращаться к первому попавшемуся поставщику. Нужно опросить давно сидящих зеков и установить, кто не задирает цены, не обвешивает, кладет все запрошенные наименования и т.д. И потом передать контакт такого человека родственникам.

Особняком в лагерной иерархии стоят больные . Это те осужденные, которые по медицинским показателям могут отбывать наказание в обычных колониях, а не в ЛИУ (лечебное исправительное учреждение). Осужденные из числа больных ВИЧ, скрытой формой туберкулеза, сахарным диабетом обеспечиваются питанием по т.н. норме «7б». Таким заключенным положено масло, яйца, молоко и творог. На этом отличия в их питании от остальных зеков заканчиваются.

Некоторые осужденные за денежное вознаграждение сотруднику поликлиники получают статус «ВИЧ» для того, чтобы получать дополнительный паёк. Все ВИЧ-инфицированные находятся на строгом учете в т.н. «нарядке», где осужденные, выполняющие обязанности сотрудников ИК, вносят эти сведения в компьютерную базу данных и в верхней части личной карточки делают надпись красной пастой – «ВИЧ».

ВИЧ-инфицированные содержатся вместе со всеми в жилых помещениях отрядов, пользуются той же многоразовой посудой в столовой, что и остальные. Об их статусе другим осужденным не известно.

Ряду заключенных врачом местной поликлиники дается разрешение не присутствовать на утренней и вечерней проверке. Аналогичные разрешения могут даваться заболевшим гриппом или ОРВИ, вместе с освобождением от работ. Однако остальные режимные мероприятия, предусмотренные УИК, обязаны посещать все категории заключенных. Наличие 1 группы инвалидности, отсутствие обеих ног, частичный паралич тела, не позволяющий самостоятельно передвигаться, не являются уважительной причиной пропустить прием пищи в столовой, расположенной зачастую достаточно далеко от здания отряда. Таких осужденных могут переносить из жалости другие арестанты. Если же инвалид пропустит прием пищи, на него сотрудник колонии составит акт и его поместят в ШИЗО, несмотря на то, что эту категорию нельзя подвергать наказанию подобным образом.

Серьезно больных (открытая форма туберкулеза) отправляют в больницы при других колониях (например ОБ при ИК-2 г. Екатеринбург). Больница обустроена по принципу СИЗО . Камеры превращены в палаты. На дверях решетки. Выводят из камер только на прогулку. В палатах содержатся вместе и больные с ВИЧ, и с открытой формой туберкулеза. Какого-либо полноценного лечения заключенные там не получают. Формально они отбывают там какой-то положенный срок, за который должны излечиться, после чего их этапируют обратно в колонии.

Осужденный может заказать лекарства с воли, через передачу или посылку. На т.н. «посылочной» сотрудник отдела безопасности ИК передаст их на хранение в поликлинику ИУ. Далее, по назначению врача, осужденный может их часть получить на руки.

Отдельно от всех в иерархии БСных камер и лагерей стоят осужденные мусульманского вероисповедания. Еще в СИЗО они объединяются в общины («джамааты») и держатся особняком, делая намаз и выполняя другие ритуалы, согласно религиозным канонам ислама. Основу общины составляют выходцы из северокавказских республик — чеченцы, дагестанцы, кабардинцы и т.д. Однако, в общину мусульман охотно зачисляют заключенных, не принимая в расчет их национальность и статью уголовного дела. Более того, в общину могут принять даже «отделенного». После принятия в «джамаат» другие «братья» начинают оказывать ему покровительство и дают защиту. Зачастую осужденные, которые опасаются репрессий от сокамерников за совершенные ими на свободе преступления (изнасилование несовершеннолетних, развратные действия с ними и т.п.) сразу же присягают исламской общине и принимают ислам. Для этого нужно в присутствии «братьев» произнести «шахаду»- свидетельство о вере в Аллаха и посланническую миссию пророка Мухаммеда (Āшхаду’ ан лā илāха илла Ллāху ва а́шхаду а́нна Мух̣а́ммадан Расȳлу-Ллāхи). Дословно- «я заявляю, что нет бога, кроме Аллаха и Мухаммед его пророк». В «джамаатах» действует коллективный принцип защиты – все за одного.

Кроме принятия норм ислама, вновь обращенный (т.н. «неофит») зачастую подвергается психологической обработке. Бывает, что ему прививаются радикальные религиозные взгляды, нормы Корана трактуются в соответствии с концепцией международных террористических организаций, запрещенных в России и многих странах мира («Имарат Кавказ», «Аль-Каида», «ИГИЛ»). По сути, происходит вовлечение заключенных в экстремистскую деятельность, которая имеет продолжение после освобождения и зачастую переходит в терроризм. В среде БС это стало возможным по причине превалирования заключенных, не имеющих в прошлом прямого отношения к правоохранительным органам и не понимающих пагубного влияния вербовщиков террористических организаций, организующих свою деструктивную работу с позиции тюрем.

Сотрудники СИЗО зачастую боятся членов исламской общины и не заходят в их камеры, ограничиваясь во время утренних и вечерних проверок открыванием двери. С учетом того, что значительная часть «джамаатов» – это члены незаконных вооруженных формирований их пособники, привлеченные к ответственности по особо тяжким статьям УК РФ (ст. ст. 205, 208, 209), двери оборудованы ограничителями в виде толстых цепей, не позволяющих полностью их открыть.

В некоторых СИЗО авторитет старшего среди мусульман («эмира») настолько велик, что «смотрящим» за централом является он, а не представитель воровского сообщества (например, СИЗО № 1 г. Нальчик КРБ). Смотрящим за этим изолятором в 2014 году был активный участник вооружённого нападения ваххабитов 13 - 14 октября 2005 года на силовые структуры в городе Нальчике.

При этапировании члена «джамаата» в колонию, связь с остальными «братьями» продолжает поддерживаться посредством телефонной связи. По прибытии в ИК происходит его вливание в новую общину. Неформальные лидеры общины – нередко это старший дневальный отряда (завхоз), по согласованию с сотрудниками ФСИН, организует перевод вновь прибывших мусульман в свой отряд, тем самым усиливая свое влияние и роль «джаммата» в колонии (например, в ИК-13 УФСИН РФ по Свердловской области это отряд № 13).

В колониях организованы мечети (молельные комнаты), в которых под формальным контролем администрации ИК собираются мусульмане. Старший мечети назначается руководством колонии из числа осужденных (обычно из чеченцев, татар, дагестанцев). В обычные дни намаз проводится прямо в спальных помещениях отрядов в независимости от того, какое режимное мероприятие должно проходить по распорядку дня. Сотрудники ИК обычно закрывают на эти нарушения глаза, чтобы не провоцировать массовые беспорядки. Особого отношения к другим религиям в ИК обычно не бывает.

Как в сцене мечты уголовника, все заключенные на территории этой тюрьмы в западной части России - примерно 2000 человек - бывшие полицейские, прокуроры, налоговые инспекторы, таможенные служащие и судьи. Большую часть дня они бесцельно слоняются с угрюмыми лицами, одетые в тюремную одежду. Единственный намек на их прежнее место работы в полиции - стрижка «под ежик» у некоторых. Российские пенитенциарные власти предоставили редкую возможность посетить эту специализированную колонию, чтобы желающие смогли лично удостовериться: эти заключенные не получают никаких льгот.

В некотором смысле чиновники достигли цели. По крайней мере, что касается мест размещение, то тюрьма такая же мрачная, как и большинство других. Внутренние стены — некрашенные бетонные плиты, колючая проволока разрезает тюремную территорию на зоны для тех, у кого суровый приговор, и для заключенных с небольшими сроками. И, как те мужчины и женщины, которых они отправили за решетку, бывшие офицеры полиции здесь живут в грубых кирпичных казармах, трудясь в мастерской и кушая гречневую кашу и щи.

Но экскурсия по тюрьме, исправительной колонии №13, также показала то, что власти, возможно, не предполагали продемонстрировать: большинство заключенных здесь находятся за служебные нарушения — от получения взятки до нападения на подозреваемых.

Как в случае с Андреем Шумиловым, бывшим следователем, который сказал, что его осудили за избиение подозреваемого во время допросов: «Я расследовал преступление, и сам совершил преступление».

В порядке оправдания он пробормотал, что человек пострадал лишь от «повреждения мягких тканей».

10 тюрем, отведенных для бывших сотрудников полиции и других правоохранительных органов, это наследие пост-сталинской реформы уголовно-исполнительной системы наказания, которая сократила применение некоторых ее грубой форм. Одну из проблем реформаторы определили так: в тюрьмах, где располагалось большое число мужчин в общей камере, бывшие полицейские часто становились жертвами насилия со стороны других заключенных, которые вымещали на них свои обиды на представителей власти.

Сегодня полицейские тюрьмы заняты новым делом, что служит свидетельством, как утверждают власти, борьбы с коррупцией, которая ведется по указанию президента Дмитрия Медведева. В этой колонии, например, на 78 заключенных больше, чем предназначено по проекту, а пять лет назад было больше примерно на 500 человек, сказал надзиратель Сергей Свалкин.

Во всех десяти тюрьмах системы по состоянию на 1 февраля этого года содержалось 9023 заключенных — почти на тысячу больше, чем 8046 бывших сотрудников правоохранительных органов, отбывавших, по данным Федеральной службы исполнения наказаний, сроки в 2008 году.

Однако критики системы уголовного правосудия России говорят, что переполненные тюрьмы — это скорее показатель масштаба коррупции в правоохранительных кругах и среди правительственных чиновников, чем какого-либо прогресса в его решении. Они указывают, например, что прокуратура редко решает политически неудобные громкие дела, как в случае со смертью в следственном изоляторе адвоката Сергея Магнитского после того, как он свидетельствовал о коррупции в полиции.

Даже министр внутренних дел Рашид Нургалиев признал в своем выступлении в парламенте на прошлой неделе, что проверкой установлены факты необоснованного приобретения многими высокопоставленными чиновниками полиции дорогой недвижимости. Г-н Нургалиев заявил, что более трети старших офицеров — 94 из 250, проверенных антикоррупционным комитетом этой весной, не смогли надлежащим образом ответить на вопросы Комитета. Многие, по его словам, владеют собственностью за рубежом, несмотря на маленькую зарплату на своих бывших рабочих местах.

«Мы не знали об этом до сих пор», — сказал он законодателям, сообщает газета «Известия». Отдельно член Комитета рассказал газете, что имущество варьировались от «обычных квартир до колоссальных объектов по всему миру».

Независимо от конкретных историй заключенных, исправительная колония №13 дает представление о том, во что превратилась в растревоженной России система уголовного правосудия.

Бывшие офицеры, как о само собой разумеющемся, говорили о том, что они считают основной причиной своей коррумпированности или негуманности: это небольшие зарплаты, которые вызывали разочарование и сделали побочные заработки желанным дополнением.

Некоторые, похоже, до сих пор недоумевают по поводу наказания за свои действия, которые, как они считают, были широко приняты в практике российской полиции.

Г-н Шумилов, бывший следователь полиции, отбывает семилетний срок за то, что он описал как несколько синяков при выбивании показаний у автоугонщика.

46-летний Алексей Бушуев, пухлый инспектор ГИБДД, сказал, что он брал взятки для покрытия расходов на содержание своей патрульной «Лады», и не рубля больше.

Дмитрий Русанов, бывший капитан самарского управления полиции, сказал, что он получил 10 тысяч рублей (330 долларов) в качестве взятки от ветеринара в 2006 году в обмен на нерегистрацию этого человека в полицейской базе данных на наркоманов. Его месячная зарплата в то время составляла 8000 рублей (около 295 долларов).

«Люди не боятся потерять работу, за которую платят так мало», — объяснил он, пожимая плечами.

Георгий Азбаров, который до обвинения в попытке организации заказного убийства в 2003 году был капитаном Федеральной службы безопасности, говорит, что связь между низкой заработной платой и жестокостью на работе должна быть очевидной.

«Они называют молодого человека офицером, но платят ему так мало, что он не может содержать семью, — сказал Азбаров. — Он не может думать ни о чем, кроме как о продуктах. В то же время, у него есть сила и власть. Вот в чем заключается проблема».

Азбаров изложил отдельную теорию о коррупции более высокого уровня. Прокуроры, по его словам, не все расследуют. Вместо этого, власти Москвы дают карт-бланш провинциальным чиновникам, чтобы те зарабатывали деньги на стороне, а расправляются только с теми, кто не устраивает Кремль политически. В этом смысле, он пояснил, слегка поведя плечами, что считает многих из своих друзей и других заключенных в исправительной колонии №13 справедливо осужденными за коррупцию и одновременно политическими заключенными.

(Между прочим, Азбаров сказал, что он ложно осужден. Он говорит, что коррумпированный начальник региональной полиции подставил его.)

Российская федеральная служба исполнения наказаний позволила журналистам побродить по исправительной колонии №13 в течение нескольких часов и поговорить с заключенными по своему выбору, но только в сопровождении охранников, представителя тюремной пресс-службы и надзирателя. Они постарались продемонстрировать, что бывшие сотрудники правоохранительных органов, судьи и прокуроры ничем не отличаются от других осужденных в России, опровергая сообщения местных СМИ о том, что охранники позволяют бывшим офицерам разговаривать по мобильным телефонам за небольшую неофициальную плату.

В тюрьме особое внимание уделяется профессиональной подготовке, поскольку бывшие должностные лица не могут вернуться к своей прежней профессии. Она содержит литейных цех и художественную мастерскую, макаронную фабрику и ферму с коровами и курами.

Распределение заключенных здесь показывает, что подавляющее большинство — 1590 — были полицейскими. Но там также содержатся 22 судебных пристава, 15 сотрудников Федеральной службы безопасности, несколько десятков прокуроров, налоговых инспекторов из различных учреждений и двое судей.

Оценки масштабов коррупции, все еще процветающей за этими стенами, варьируются. Одна прозвучала в докладе Министерства внутренних дел, опубликованном в 2010 году: российские чиновники получили 33 миллиарда долларов в виде взяток в предыдущем году. Министерство оценивает размер средней взятки в 23 тысячи рублей или 851 доллар по текущему курсу.

Новый закон о полиции, принятый в феврале, который предложил г-н Медведев, предполагает снизить уровень коррупции отчасти за счет повышения заработной платы. По нему урезается размер миллионного состава полиции на 20% с помощью программы переаттестации. Те, кто остаются, будут зарабатывать не менее 33 тысяч рублей или 1222 долларов в месяц.

Парламент России отклонил другие существенные меры. Предложения включали запрет на проникновение в дома без ордера или избиение женщин резиновыми дубинками на уличных акциях протеста. Российские законодатели обсудили второй пункт, но в итоге отклонили его как дискриминационный по отношению к мужчинам.

Другие изменения в закон носят косметический характер, включая переименование сил «милиции» советской эпохи в «полицию». Бывшие офицеры в колонии № 13 на этот счет сомневаются, что изменение названия что-то изменит.

«Прежде мы были милицией, а теперь мы полиция, — издевается Руслан Асланов, бывший офицер из уральского города Челябинска, который сказал, что попал в тюрьму из-за разрыва селезенки у подозреваемого во время ареста. — Ничего не изменилось на самом деле».

3 (60%) 3 votes

Ментовская зона — Кто там становится авторитетом. Иерархия в красной зоне

В России приговоренные к заключению бывшие сотрудники силовых органов отбывают наказание в специальных исправительных учреждения – «милицейских» или «ментовских» зонах. Здесь нет воров в законе и привычной для большинства тюрем зековской иерархии. Тем не менее, порядки в «милицейской» зоне зачастую не менее суровые.

Почему отдельно

Как сидят менты на зоне

Зачем создавать отдельные исправительные учреждения? Дело в том, что в обычной тюрьме так называемый бэсник (бээсник или просто БС – бывший сотрудник) не продержится и суток. Зеки, понятное дело, стражей порядка очень не любят. По криминальным понятием убийство «мента» дает основания для попадания в более высокую касту.